Страница 5 из 10
Я понимаю, что безъ исповѣди и причастія человѣкъ можетъ быть исключенъ изъ союза вѣрующихъ, изъ своей церкви. Но допустить вмѣшательство въ этотъ вопросъ сердечныхъ вѣрованій гражданскаго судью или административнаго начальника, это значитъ, религію обратить въ казенную службу, Бога замѣнить чиновникомъ.
Наше духовенство, пріученное держаться въ преподаваніи и въ своихъ отношеніяхъ къ юношеству на почвѣ формальныхъ требованій, остается такимъ и относительно взрослаго общества.
У насъ священникъ немыслимъ какъ наставникъ, совѣтникъ и утѣшитель семьи въ ея затрудненіяхъ и горѣ, и вообще во всѣхъ случаяхъ ея внутренней духовной жизни, какимъ несомнѣнно являются священники многихъ другихъ европейскихъ обществъ. Это понятно потому, что само духовенство наше лишено религіозно-нравственнаго воспитанія, а получаетъ такое же формальное знакомство съ истинами вѣры и всѣмъ вообще міромъ религіи, Какое получаетъ въ болѣе слабой степени наше свѣтское юношество.
Кому нечего дать, тому нечѣмъ дѣлиться съ другими. Укоренившееся неуваженіе нашего общества съ духовному сословію, униженное и безвліятельное положеніе его, совершенно объясняются этимъ направленіемъ дѣятельности и этимъ характеромъ воспитанія нашихъ священниковъ. Они являются не пастырями душъ, не учителями народа, а мелкими чиновниками церковнаго вѣдомства, въ услугѣ которыхъ неособенно нуждается властное сословіе дворянъ и бюрократіи, но которые, подобно становымъ приставамъ и волостнымъ старшинамъ, могутъ держать въ нѣкоторой зависимости мелкій деревенскій людъ и извѣстнымъ образомъ эксплуатировать его въ свою пользу.
Такое положеніе вещей не должно быть и не можетъ быть терпимо, и мнѣ кажется, что духовенству, болѣе чѣмъ кому нибудь, слѣдуетъ освѣтить этотъ вопросъ съ самою широкою откровенностью, чтобы приложить затѣмъ энергическія усилія къ своему нравственному возрожденію.
Продолжать же наше лицемѣрно-благоговѣйное молчаніе относительно такого кореннаго вопроса народной будущности — все равно, что идти въ пропасть съ завязавными глазами. Европа и Америка, кажется, ясно доказываютъ намъ, что новое время вызываетъ изъ нѣдръ обществъ такія грозныя, до сихъ поръ дремавшія въ немъ стихіи себялюбія и жадности, которыя разорвутъ въ клочки, растащатъ по косточкамъ весь выработанный вѣками нравственный міръ нашъ, если не встрѣтятъ могущаго противовѣса въ другихъ, болѣе человѣчныхъ, болѣе общественныхъ началахъ нашей жизни, популярнымъ выраженіемъ которыхъ служитъ система христіанской нравственности.
Мы уже испытали въ два послѣдніе года, до степени какого звѣрства и полнаго уничтоженія человѣчества доходятъ инстинкты озлобленнаго себялюбія, когда они работаютъ въ средѣ, недающей имъ отпора въ твердо установленныхъ привычкахъ и убѣжденіяхъ религіозно-нравственной жизни.
При отсутствіи этихъ истинныхъ консервативныхъ началъ, въ благородномъ смыслѣ этого слова, сила, самая ничтожная по размѣрамъ и самаго низшаго разбора по своему качеству, можетъ, какъ показалъ опытъ, принимать видъ чего-то грознаго и непобѣдимаго.
Но эта мнимая грозность и непобѣдимость, въ сущности, есть только наша собственная нравственная ничтожность, наша неспособность дать отпоръ чему бы то ни было, что само заявляетъ себя силою и беретъ на себя руководство нашими судьбами и нашею волею.
Въ подобной нравственной простотѣ возможны самыя дикія, самыя невообразимыя явленія, разъ только нарушается рутина патріархальныхъ привыченъ и взглядовъ и личность человѣка пріобрѣтаетъ смѣлость почина, которою она не пользовалась прежде.
Общество, безъ органическихъ нравственныхъ уставовъ, лишенное внутри себя твердой духовной структуры, есть страдательная масса, подобная водамъ моря или горамъ песку, которыми можетъ по произволу ворочать то одинъ, то другой вѣтеръ. Движенія этихъ массъ могутъ быть ужасны, ничѣмъ неотвратимы, но онѣ всегда безсмысленны и почти всегда гибельны.
Мексика и нѣкоторыя другія страны центральной и южной Америки представляются намъ нагляднымъ образцомъ того критическаго и безвыходнаго состояніи обществъ, въ которое онѣ впадаютъ при отсутствіи внутреннихъ нравственныхъ основъ жизни, замѣняемыхъ внѣшнею религіозною образностью и офиціальнымъ лицемѣріемъ.
При этихъ условіяхъ ничто не въ состояніи обуздать разнузданное себялюбіе человѣка-звѣря, ничто не въ силахъ поставить надежную плотину противъ неистово напирающихъ, прибывающихъ все выше и все ближе угрожающихъ водъ разлива дикихъ людскихъ страстей…..
Всего страшнѣе, если такимъ нравственнымъ хаосомъ, такою безсмысленною борьбою первобытныхъ духовныхъ атомовъ, непримиренныхъ другъ съ другомъ и не организовавшихся ни въ какое стройное цѣлое, замѣнится теперешнее полудикое міросозерцаніе простаго народа.
Что это міросозцаніе не можетъ остаться «на вѣки нерушимымъ», объ этомъ и говорить нечего. Оно уже и теперь во многихъ отношеніяхъ расшатано, во многихъ мѣстахъ получило трещины и пробоины. Уже мы видимъ зарожденіе на нашихъ глазахъ новаго типа дикаря, не вѣрующаго въ патріархальныя системы нравственности и открыто смѣющагося надъ ними. Это существа съ предпріимчивымъ и разсчетливымъ мозгомъ человѣка, съ безчувственно алчнымъ сердцемъ шакала; онѣ ужаснѣе и отвратительнѣе всякаго звѣря.
Перешагнуть прямо отъ домоваго и вѣдьмы, отъ «глаза» и «порчи», къ наглому атеизму, къ безвѣрію пса смердячаго, и съ тѣмъ вмѣстѣ, конечно, къ культу всякой грубой, осязательной, ариѳметически доказывающей себя силы, — вотъ что грозитъ прежде всего, при настоящихъ условіяхъ народнаго образованія, нашему простому человѣку, когда сама собою закончится, наконецъ, стадія его патріархальнаго быта и онъ захочетъ окончательно выпростаться изъ своихъ дѣтскихъ пеленокъ.
Кулачество и міроѣдство, ставшія обычною органическою формою, въ которую облекается русская народная жизнь при всякомъ своемъ шагѣ къ дальнѣйшему развитію, убѣдительнѣе всего указываютъ, какіе плоды готовитъ намъ въ будущемъ то мнимое образованіе народа, которое снабжаетъ его механическимъ чтеніемъ по складамъ и механическимъ вычисленіемъ по счетамъ, не затрагивая глубины души его, не облагораживая его помысловъ, не обогащая его разума истиннымъ знаніемъ.
Всѣ лучшія силы нашего общества, которымъ дорога его судьба, которыя способны видѣть нѣсколько дальше завтрашняго дня, — должны соединиться въ дружный союзъ, чтобы обезпечить нашему простому народу, пока еще время не ушло, правильное религіозно-нравственное воспитаніе. Пути къ достиженію этой цѣли различны. Могучимъ средствомъ къ этому послужило бы коренное измѣненіе воспитанія нашего духовенства, усвоеніе имъ себѣ того практически нравственнаго характера, той теплоты отношеній къ своему дѣлу, безъ которыхъ немыслимо призваніе христіанскаго пастыря. Много помогла бы дѣлу и свободная дѣятельность частныхъ лицъ, одушевленныхъ желаніемъ посодѣйствовать религіозно-нравственному развитію народа, если-бы, конечно, дѣятельности этой не ставилось теперешнихъ безцѣльныхъ препятствій, если-бы перестали, наконецъ, смотрѣть, какъ на заговоръ противъ государственной безопасности, на образованіе обществъ съ разными добрыми цѣлями, и предоставили бы имъ право работать на излюбленномъ ими поприщѣ, какъ онѣ умѣютъ, не преслѣдуя ихъ подозрительностью, не связывая имъ рукъ и ногъ безконечными разрѣшеніями, запрещеніями и ограниченіями. Человѣку, незнакомому съ жизнью цивилизованнаго запада, трудно повѣрить, какую бездну вреда наносимъ мы сами себѣ, особенно будущности простаго народа, этимъ безумнымъ отвращеніемъ отъ него всякаго свободнаго, сочувственнаго влеченія къ нему нравственно настроенныхъ людей. Бесѣдовать съ народомъ, поучать народъ, совѣтовать народу, разъяснять народу — у насъ въ сущности дозволяется только деревенскому попу, да становому приставу, т. е. тѣмъ именно лицамъ, которыя почти никогда не захотятъ, да и не съумѣютъ ни разъяснить ничего, ни поучить ничему.
Всякое другое слово къ народу, живое или писанное, въ формѣ ли книги, въ формѣ ли бесѣды и лекціи, подлежитъ карантину, болѣе строгому, чѣмъ чума или холера. Появись кто нибудь не изъ мужиковъ въ чужомъ селѣ или деревнѣ, начни говорить о чемъ нибудь, кромѣ погоды или урожая, спрашивать что нибудь, кромѣ дороги въ сосѣднее село или уѣздный городъ, — и всѣмъ покажется, что затѣвается Богъ знаетъ что; всѣ станутъ принимать энергическія мѣры противъ угрожающей обществу опасности. До такой степени недовѣрчиво относимся мы ко всякой частной дѣятельности, ко всему, что не несетъ на себѣ казенной печати и чиновничьяго мундира. Кому новость, что у насъ то и дѣло арестуютъ въ деревняхъ невинныхъ изслѣдователей народныхъ обычаевъ и нравовъ, излишне любопытныхъ статистиковъ, натуралистовъ, собирателей пѣсенъ, въ родѣ всѣмъ памятнаго П. И. Якушкина, и проч.