Рыболовы

— Амфилотей! — кричалъ онъ еще издалека. — Ты гдѣ?

— Амфилотей, Богданъ Карлычъ, сомной. Амфилотья я уже заарендовалъ. Теперь я его арендатель и мы сейчасъ ѣдемъ съ нимъ на охоту, — откликнулся Петръ Михайлычъ отъ стола. — Вотъ только позавтракаемъ и поѣдемъ на куропатокъ.

Докторъ подошелъ къ столу.

— Ахъ, это вы? — сказалъ онъ, обзирая сковородку грибовъ на столѣ, водку, ползающихъ по травѣ раковъ, опухшую и перекосившуюся физіономію Петра Михайлыча, и поморщился. — Здравствуйте.

— Милости прошу къ нашему шалашу. Закусить не прикажете-ли передъ охотой-то? Грибы на удивленіе. Отдай все, да и то мало. Вотъ раки есть, что твои крокодилы. Сейчасъ велимъ ихъ сварить хозяйкѣ и закуска къ водкѣ будетъ въ лучшемъ видѣ.

Петръ Михайлычъ подалъ доктору свою мясистую грязную руку. Тотъ опять скорчилъ гримасу и, не выпуская изъ зубовъ мундштука съ сигарой, пожалъ эту руку.

— Но вѣдь я пріѣхалъ на охоту, — сказалъ онъ, не отказываясь и не соглашаясь на предложеніе, и покосился на раковъ.

— Передъ охотой-то только и подкрѣпить себя. Вы докторъ, вы сами знаете. Какъ это называется по вашему, по докторскому-то? Санитарная гіена, что-ли?

— Гигіена, а не гіена, — отвѣчалъ докторъ. — Гіена — звѣрь, а гигіена — то, что нужно для здоровья.

— Да, да… Такъ… Дѣйствительно… Гіена звѣрь, а гигіена… И зналъ я, да вотъ перепуталъ, которая гигіена, которая гіена. Ну, да все равно. Мы не доктора. Такъ вотъ для гигіены не хотите-ли?

— Развѣ ужъ только изъ-за раковъ. Раки очень хороши, — опять покосился докторъ на раковъ.

— Восторгъ! Самые нѣмецкіе. Сейчасъ только нѣмецкую пѣсню пѣли.

— Ну, я какой нѣмецъ! Я совсѣмъ русскій.

— Садитесь, Карлъ Богданычъ, рядышкомъ со мной на скамеечку.

— Богданъ Карлычъ я.

— Ахъ, да… Ну, да говорятъ, у нѣмцевъ это все равно: что Карлъ Богданычъ, что Богданъ Карлычъ. Амфилотей! Тащи варить раковъ! Водочки, Богданъ Карлычъ?

— Пусть раки будутъ готовы — выпью, — отвѣчалъ докторъ, присаживаясь.

— А вы предварительно первую-то. Теперь самый адмиральскій часъ. Вотъ можно грибками закусить.

— Раки и грибы! О, это очень трудно для желудка, ежели сразу двѣ такія тяжелыя пищи. Нѣтъ, я позволю себѣ два-три рака послѣ рюмки шнапса и то предварительно закушу парой бутербродовъ съ мясомъ и выпью пару яицъ всмятку. Амфилотей! Принеси мнѣ мой сакъ-вояжъ. Тамъ у меня есть приготовленные женой бутерброды съ телятиной! — крикнулъ докторъ въ догонку егерю, уходившему съ огорода варить раковъ.

— Ахъ, какой вы аккуратный нѣмецъ, Богданъ Карлычъ! — покачалъ головой Петръ Михайлычъ.

— Да… Я люблю порядокъ. Да такъ и надо для гигіенической жизни. Такъ у насъ и въ природѣ. Сердце бьется каждый день въ одномъ и томъ-же порядкѣ, дыханіе идетъ то-же въ одинъ и тотъ-же порядокъ, — ораторствовалъ докторъ, посмотрѣлъ на лицо Петра Михайлыча и прибавилъ:- А вы тутъ кутите?

— Да, загулялъ немножко, признаюсь вамъ какъ доктору. Другому-бы не признался, а вамъ признаюсь.

— Да вѣдь это и безъ признаванья видно.

— Ну!?. А, кажется, я не очень… Ну, да что тутъ! Не пьешь — умрешь, и пьешь — умрешь, такъ ужъ лучше пить. Вотъ и сейчасъ выпью. Да вылейте, Карлъ Богданычъ, со мной рюмку-то! Вѣдь не разорветъ васъ.

— А вотъ сейчасъ егерь принесетъ мой сакъ-вояжъ съ бутербродами, тогда я и выпью, — отнѣкивался докторъ и обернулся посмотрѣть, не несетъ-ли егерь сакъ-воджъ.

— Въ такомъ разѣ за вашу гигіену! Будьте здоровы! — сказалъ Петръ Михайлычъ, налилъ себѣ рюмку водки, проглотилъ ее и сталъ закусывать грибомъ, сильно сморщившись отъ выпитаго. — И отчего это, Карлъ Богданычъ, такъ плохо водка въ утробу лѣзетъ, когда очень ужъ перекалишь ею себя съ вечера?

— Желудокъ испорченъ и плохо принимаетъ. О, это самый лучшій нашъ регуляторъ!

Показался егерь съ изящнымъ сакъ-вояжемъ изъ лакированной кожи съ стальнымъ замкомъ и оковкой. На одной изъ сторонъ сакъ-вояжа опять была вдѣлава гарусная вышивка. Егерь положилъ сакъ-вояжъ на столъ.

— Какія все распрочудесныя вещи, Карлъ Богданычъ, вы въ дорогу берете! — воскликнулъ Петръ Михаылычъ, любуясь сакъ-вояжемъ.

— Богданъ Карлычъ, — опять поправилъ его докторъ.

— Пардонъ. То бишь, Богданъ Карлычъ. Прелестный сакъ-вояжъ!

— Это подарокъ отъ жены.

— И вышивочку, поди, она сама вышивала?

— Она. На сакъ-вояжъ — она, на кабуру — старшая дочь Каролина, на портсигаръ — младшая дочь Амалія, а на поясъ — это моя теща, — похвастался докторъ, вынулъ изъ кармана ключъ, аккуратно отперъ сакъ-вояжъ, досталъ оттуда жестяную коробочку съ крышкой, извлекъ изъ нея два бутерброда, завернутые въ чистую бѣлую бумагу и, развернувъ ихъ, положилъ ихъ на бумагѣ на столъ. Потомъ онъ взялъ рюмку со стола, посмотрѣлъ на свѣтъ и сталъ наливать въ нее водку.

— Тсъ! Смотрю я на васъ и дивлюсь! — воскликнулъ Петръ Михайлычъ. — Вотъ такъ нѣмецкая аккуратность.

— А развѣ лучше свиньей жить? — спросилъ его, улыбаясь, докторъ. — Наука насъ учитъ, что мы главнымъ образомъ погибаемъ отъ нечистоты. Чистота все. Въ чистотѣ не живетъ ни одна бактерія, ни одинъ микробъ, а они-то и есть главные враги нашего здоровья.

— Вотъ такъ штука! Слушай, Петръ Михайловъ, докторскую лекцію и соблюдай себя, — проговорилъ Петръ Михайлычъ, погладивъ себя по начинавшей лысѣть головѣ. — Ну, а теперь, Богданъ Карлычъ, можно съ вами чокнуться?

— Да вѣдь вамъ много будетъ… — улыбнулся докторъ.

— Мнѣ-то много? Гмъ… Смотрите вы на меня: эдакій я большой, а рюмка такая маленькая.

Петръ Михайлычъ всталъ со скамейки и, покачнувшись на ногахъ, выпрямился во весь ростъ. Потомъ налилъ себѣ рюмку водки, чокнулся ею съ рюмкой доктора и хотѣлъ пить.

— Постойте, постойте, — остановилъ его докторъ. — Сейчасъ я себѣ и вамъ капель въ водку накапаю — и будетъ прелестная настойка, способствующая пищеваренію.

— Полечить меня хотите? Вотъ такъ отлично! Ай, да, Карлъ Богданычъ…

Докторъ досталъ изъ сакъ-вояжа маленькій пузырекъ съ мельхіоровой крышечкой, привинчивающейся къ горлышку, отвинтилъ ее, вынулъ притертую стеклянную пробочку и аккуратно отсчиталъ изъ него пять капель въ свою рюмку и пять капель въ рюмку Петра Михайлыча, сказавъ:

— Теперь пейте и будьте здоровы.

Они выпили. Докторъ сталъ рѣзать складнымъ ножомъ на маленькіе кусочки бутербродъ съ телятиной и медленно препровождалъ эти кусочки себѣ въ ротъ. Петръ Михайлычъ икнулъ послѣ выпитой водки и закусывалъ грибами.

Появились сваренные раки. Егерь принесъ также и два яйца всмятку. Онъ зналъ привычку доктора, аккуратно, каждый разъ, передъ отправленіемъ на охоту, съѣдающаго два яйца, и принесъ ихъ.

— Теперь можно и по второй рюмашечкѣ выпить? — умильно взглянулъ Петръ Михайлычъ на доктора.

— Ну, пожалуй, можно и по второй, — согласился докторъ. — На охотѣ двѣ рюмки я себѣ еще допускаю выпить. Тутъ усиленное движеніе… происходитъ лишнее сгораніе матеріалу. Наливайте.

— Вотъ и отлично. Очень ужъ я радъ, что наконецъ-то мнѣ интеллигентный партнеръ для выпивки нашелся! А то, вѣрите-ли, вѣдь съ мужиками и съ Амфилотіемъ пилъ. Со вчерашняго утра я пріѣхалъ сюда — и охотниковъ ни души.

— Со вчерашняго утра пріѣхали и все еще на охотѣ не были! — воскликнулъ въ удивленіи докторъ, аккуратно разбивая яйцо и облупливая его сверху.

— Нѣтъ, былъ… — хотѣлъ соврать Петръ Михайлычъ, но остановился, посмотрѣвъ на егеря. — То-есть, на охотѣ я не былъ, но ружье пристрѣливалъ здѣсь на огородѣ.

— Даже и утку домашнюю подстрѣлили у xoзяйки, — сказалъ егерь.

— Ужъ и утку! Не утку, а утенка. Да и не подстрѣлилъ я его, а просто онъ самъ подвернулся. Ужъ ты наврешь тоже!

— Цыпленку жизнь прикончили, — продолжалъ егерь.

— Цыпленку я нарочно. Нужно-же было мнѣ что-нибудь на ужинъ съѣсть, а зарядъ второй былъ, его нужно было выпустить — вотъ я, чтобы не колоть цыпленка…

— И съ утра здѣсь, въ сборномъ мѣстѣ сидите? Ловко! Хорошая охота! — насмѣшливо проговорилъ докторъ.