Страница 3 из 7
Черезъ десять минутъ на улицѣ Лѣсного можно было видѣть Амалію Богдановну, шествующую съ корзинкой въ рукахъ. Сзади шелъ ея супругъ Францъ Карлычъ Гельбке и велъ за руки Фрица и Густю. Гельбке былъ уже облеченъ въ сѣрую пиджачную парочку и имѣлъ на головѣ соломенную шляпу. Въ устахъ его дымилась дешевая сигара, вставленная въ мундштукъ, облеченный въ бисерный чехолъ — подарокъ Амаліи Богдановны.
III
ЕЩЕ У РУССКИХЪ
Все семейство Михаила Тихоновича Пестикова завтракало и вдругъ старшіе его члены разсорились и выскочили изъ-за стола, не доѣвъ даже простокваши.
— Нельзя-же жить на дачѣ и никуда не ходить гулять! — кричалъ Пестиковъ. — Зачѣмъ-же тогда было нанимать дачу? Зачѣмъ платить полтораста рублей?
— Чортъ васъ знаетъ, зачѣмъ вы нанимали, зачѣмъ вы платили! — отвѣчала супруга, Клавдія Петровна. — Пуще всего я вамъ не прощу того, что вы завезли меня въ этотъ поганый Лѣсной, гдѣ тощища смертная, гдѣ никуда нельзя выдти, не выпялившись во всѣ свои наряды.
— Гдѣ-же-бы ты желала жить на дачѣ? Въ Павловскѣ, что-ли? Такъ тамъ, матушка, нужно еще больше выпяливаться. Тамъ можетъ быть и веселѣе, но за то ты тамъ въ паркъ даже безъ перчатокъ не покажешься.
— Зато тамъ порядочное общество, а здѣсь въ Лѣсномъ что такое? Тамъ все-таки стоитъ быть на вытяжкѣ, стоитъ надѣвать корсетъ, стоитъ напялить перчатки и шляпку.
— Но должны-же мы хоть моціонъ сдѣлать. Въ будни я цѣлые дни на службѣ…
— Вы и идите одни, если вамъ нуженъ моціонъ.
— Нельзя-же и тебѣ безъ моціону.
— Мнѣ достаточно мой моціонъ вотъ здѣсь на балконѣ сдѣлать.
— Дѣтямъ нуженъ моціонъ.
— Забирайте дѣтей и идите.
— При живой-то женѣ да возиться съ ребятами? Благодарю покорно.
— При васъ нянька будетъ.
Произошла пауза. Жена въ блузѣ и непричесанная, съ крысинымъ хвостикомъ вмѣсто косы сидѣла въ углу терассы и дулась. Мужъ ходилъ изъ угла въ уголъ и усиленно затягивался папироской.
— Полно, полно, матушка, пойдемъ. Надо-же дѣтей прогулять. Иди, одѣнься и пойдемъ хоть до Гражданки, что-ли… Туда дорога лѣсомъ, въ тѣни…
— Вотъ въ Гражданку-то я именно и не пойду. Что тамъ дѣлать? Смотрѣть, какъ въ палисадникахъ пьяные нѣмцы пиво пьютъ?
— Ну, въ Лѣсной паркъ пройдемъ.
— Да въ Лѣсномъ паркѣ, я думаю, теперь съ заблудившейся собакой не встрѣтишься. Затянешься въ корсетъ, выпялишься въ платье — и иди въ Лѣсной паркъ! Что тамъ дѣлать? Какая цѣль? Еще если-бы тамъ былъ ресторанъ, то можно было-бы придти, сѣсть, чаю напиться или мороженаго съѣсть.
— Посмотримъ на цвѣточки. Тамъ отличный цвѣтникъ.
— Я не садовница.
— На цвѣты любуются не однѣ садовницы.
— Ну не дѣвочка, не институтка, чтобъ на цвѣточки умиляться.
— Пойдемъ въ Беклешовъ садъ, посмотримъ, какъ на лодкахъ катаются по пруду.
— Чтобы меня Доримедонтиха съ ногъ до головы пронзительнымъ взглядомъ осмотрѣла и на всѣ корки процыганила? Она тамъ днюетъ и ночуетъ, сидя на скамейкѣ у пруда. Въ новомъ платьѣ, сшитомъ по вашему совѣту, обезьяна на шарманкѣ выгляжу.
— Вздоръ. Прекрасное платье.
— Да вѣдь я вижу, какъ она меня цыганитъ. Вѣдь она, не стѣсняясь, такъ вслѣдъ и говоритъ: «вонъ разноперая сорока идетъ».
— А ты ее процыганъ.
— Съ кѣмъ? Съ вами что-ли? Такъ вы на гуляньѣ словно истуканъ, молча, идете и только свою папиросу сосете. А она сидитъ и цыганитъ всѣхъ въ цѣлой компаніи такихъ-же, какъ и она сама, барабанныхъ шкуръ.
— Ну, полно, Клавдинька… Пойдемъ, пройдемся… Я понимаю, что здѣсь въ Лѣсномъ мѣсто скучное, но ужъ ежели переѣхали, то надо-же пользоваться тѣмъ, что есть. Иди, одѣнься.
Супруга сдалась и отправилась одѣваться. Нянька и кухарка сбились съ ногъ, полчаса отыскивая ключи отъ шкапа, четверть часа таскали по комнатамъ юбки, потомъ начали закаливать щипцы для завивки хозяйкиной чолки на лбу. Наконецъ хозяйка вышла съ сильными слоями пудры на лицѣ, съ густо выведенными бровями, затянутая въ корсетъ, и проговорила, обращаясь къ мужу:
— Ну, взгляни на милость, развѣ я не похожа въ этомъ платьѣ на пестроперую сороку?
— Не нахожу.
— Вы никогда ничего не находите! Я не понимаю, для чего у васъ глаза во лбу! — крикнула она.
— Готова ты, душечка?
— Готова-съ. Ведите на тоску и скуку. Радуйтесь, что на своемъ поставили.
— Феденька, Лизочка, Катинька! Сбирайтесь. Мы идемъ въ Лѣсной паркъ.
— Какъ въ Лѣсной паркъ? Вѣдь вы сказали въ Беклешовъ садъ?
— Но вѣдь ты не желаешь встрѣчаться вмѣстѣ съ Доримедонтихой.
— Напротивъ. Я именно теперь желаю ее встрѣтить, чтобъ пройти мимо ея и плюнуть въ ея сторону.
— Пожалуйста только ты не заводи скандала.
— Нарочно заведу, если она что-нибудь скажетъ мнѣ вслѣдъ…
— Ну, что-же это такое! — развелъ руками Пестиковъ. — Тогда ужъ лучше не идти въ Беклешовъ Садъ.
— Нѣтъ, ужъ теперь-то я нарочно пойду. Вы меня вытащили, а я васъ потащу. Дѣти, собирайтесь! Нянька! Вытри носъ Катинькѣ.
Семейство вышло изъ палисадника дачи и поплелось по дорожкѣ около дачъ.
— Клавдинька… Только ты, Бога ради, насчетъ Доримедонтихй-то… — началъ мужъ.
— На зло вамъ заведу скандалъ… — фыркнула жена.
Мужъ шелъ, какъ на иголкахъ.
— Что-же это такое! Идти гулять и вдругъ сцѣпиться съ посторонней женщиной!
— А вы зачѣмъ меня звали на прогулку? Вытащили — вотъ теперь и казнитесь.
— Если-бы я зналъ, то, само собой, не потащилъ-бы…
— Вонъ цѣлая компанія жидовъ и жидовокъ на встрѣчу тащится! И вѣдь какъ вырядились, канальи. Навѣрное потаскали изъ своихъ ссудныхъ кассъ заложенныя вещи… Думаете, пріятны такія встрѣчи?
— А ты не гляди на нихъ! Вѣдь онѣ только пройдутъ мимо.
— И мимо-то, когда онѣ идутъ, и то непріятно. Вонъ одна жидовка даже въ шелковомъ парикѣ.
— Тише. Ну, зачѣмъ-же кричать? Вѣдь она слышитъ.
— Пускай слышитъ. Фу, какъ запахло чеснокомъ!
— Клавдинька…
— Тридцать два года знаю, что я Клавдинька.
— Если-бы я зналъ, что это все такъ будетъ, то ни за что на свѣтѣ не вызвалъ-бы тебя. Знаешь. Что? Я не пойду дальше.
— Идите, идите ужъ, если выманили меня.
— Дай мнѣ слово, что ты въ Беклешовомъ саду не сцѣпишься съ Доримедонтихой.
— Да чего вы ея боитесь-то?
— Я ея не боюсь, но не желаю скандала. Ну, дай мнѣ слово…
— Я только плюну въ ея сторону. Пусть она видитъ.
— Честное слово только плюнешь?
— Да, ужъ ладно, ладно! Идите.
— Ты плюнь такъ, чтобы не было замѣтно.
— Тогда польза? Мнѣ нужно сердце сорвать.
— Пожалуйста, Клавдинька…
Они входили въ Беклешовъ садъ.
IV
ЕЩЕ У НѢМЦЕВЪ
Францъ Карловичъ Гельбке, супруга его Амалія Богдановна и ихъ дѣти только что вернулись изъ лавки съ закупленной для стола провизіей и усѣлись на терассѣ, какъ у калитки палисадника показался ожидаемый гость. Это былъ Аффе, конторщикъ какого-то страховаго агентства, молодой полный брюнетъ, но уже плѣшивый и въ очкахъ. Онъ былъ не одинъ. Съ нимъ была сестра его, кругленькая румяная нѣмочка Матильда. Мадамъ Гельбке, какъ увидала, что Аффе не одинъ, такъ и всплеснула руками отъ ужаса.
— Gott im Himmel! Францъ! Что это такое! Аффе не одинъ, а съ сестрой… — проговорила она. — Матильда съ нимъ. А ты сказалъ, что фрюштикать будетъ онъ у насъ одинъ. Два гостя… Гдѣ-же тутъ экономія на мое рожденіе? Матильда всегда такъ ѣстъ много… У ней такіе большіе зубы, такой большой аппетитъ.
Stiel, Araalcheii! Оставь. Я убавлю сегодня бутылку пива изъ моего бюджета за Матильду, убавлю одну сигару.
— Она больше съѣстъ, чѣмъ стоитъ бутылка пива и сигара. У ней такой большой ротъ. Ты звалъ Аффе съ сестрой… звалъ и ничего мнѣ не сказалъ.
— Ей Богу, я не звалъ его съ сестрой. Я его звалъ одного. Но ты не показывай вида… Я убавлю и завтра бутылку пива.
Отворивъ калитку въ палисадникъ, входили Аффе и Матильда. Аффе весело скалилъ свои бѣлые зубы и декламировалъ старинные стихи: