Страница 8 из 9
— Да мы изъ молодыхъ пѣтуховъ только пару оставимъ, а остальныхъ съѣдимъ, сказалъ баринъ.
— Такъ вѣдь и парочку-то лучше такую держать, чтобы бойцы были, а то, что хорошаго въ смирныхъ пѣтухахъ?
— Хорошо, хорошо. Получишь стаканъ водки.
IX
Баринъ въ высокихъ охотничьихъ сапогахъ и темнозеленой курткѣ, опушенной мѣхомъ, сердито сбрасывалъ съ себя въ кабинетѣ поясъ съ кинжаломъ, патронную сумку, яхташъ и ходилъ изъ угла въ уголъ большими шагами. Прислоненную къ креслу двустволку онъ пнулъ ногой, повалилъ ее на полъ и проговорилъ:
— Какая тутъ охота съ этакой проклятой собакой! Тутъ будь счастливѣе Юлія Цезаря, стрѣляй лучше Вильгельма Телля — и то придешь домой безъ добычи.
Вошла жена.
— Ну, что? Неужели ничего не принесъ? спросила она мужа.
— Принесешь что-нибудь съ этой анаѳемской собакой!
— Фингалъ?
— Конечно же Фингалъ, мерзавецъ. Испортили собаку въ конецъ… Кормите чѣмъ ни попадетъ, собака вслѣдствіе этого ожирѣла и, въ довершеніе всего, на нее какая-то чесотка напала. Ни стойки не дѣлаетъ, ни впередъ не бѣжитъ, а только чешется. Зайцы такъ и шныряютъ, въ виду шныряютъ, а она хоть бы что! Въ самый важный моментъ остановится, присядетъ и чешется. Просто хотѣлъ ее прикладомъ пополамъ перешибить — вотъ до чего злость взяла. Я тебѣ, мерзавецъ!
Баринъ наклонился подъ письменный столъ, но тамъ собаки уже не было.
— Ага! Убѣжалъ… Ну, да ладно. Послѣ обѣда я тебя арапникомъ вдоль и поперекъ исполосую. Нельзя, душечка, такъ охотничью собаку кормить, какъ вы кормите. За обѣдомъ каждый суетъ ей свои объѣдки, дѣти кормятъ пирожнымъ, сахаромъ, поваръ тоже вываливаетъ ей цѣлую груду остатковъ — вотъ на нее и напала чесотка, вотъ она и чешется. Охотничья собака должна быть впроголодь, она должна только овсянку ѣсть и ничего больше.
— Ей и даютъ овсянку, но она не ѣстъ овсянки. Нальютъ въ чашку, такъ все и остается не съѣденнымъ. Придутъ куры на дворъ и склюютъ, отвѣчала жена.
— Не кормить ничѣмъ другимъ, такъ она и овсянку будетъ ѣсть. Съ сегодняшняго дня я строжайше запрещаю давать ей что-нибудь за столомъ. Ахъ, ежели бы ты знала, какіе зайцы попадались! Въ виду, въ виду шмыгаютъ, и изъ-за этого чортова чесоточнаго пса хоть бы что! Ну, что же, готовъ у насъ обѣдъ? Моціонъ я все-таки сдѣлалъ огромный и ѣсть, какъ крокодилъ, хочу.
— Готовъ, готовъ. Пойдемъ садиться за столъ. Столъ уже накрытъ.
Пошли въ столовую. На столѣ стоялъ графинъ съ водкой. Баринъ выпилъ рюмку, закусилъ хлѣбомъ и сѣлъ къ столу.
— Ахъ, какъ меня эта мерзкая собака раздразнила, такъ ты себѣ не можешь и представить! хлопнулъ онъ ладонью по столу, — Что у насъ сегодня къ обѣду? спросилъ онъ жену.
— Все твои любимыя блюда. Борщъ, фаршированная брюква, цыплята.
— Что же борщъ не подаютъ? Гдѣ же дѣти? Гдѣ гувернантка? Никого за столомъ нѣтъ.
Показалась гувернантка съ маленькой дѣвочкой. Лакей Иванъ вносилъ миску борщу, шелъ и какъ-то таинственно улыбался.
— Гдѣ же Вася? Я Васю не вижу, сказалъ баринъ.
— А они на дворѣ, около кухни на крота смотрятъ, отвѣчалъ лакей.
— На какого крота?
— Фингалъ поймалъ сейчасъ въ огородѣ крота и принесъ его на дворъ. Кротъ живой и ползаетъ. Но Фингалъ его не душитъ, такъ какъ поваръ отнялъ у него крота и хочетъ кошкѣ отдать.
— Вообразите! всплеснулъ руками баринъ. — Ну, развѣ это не идіотская собака! На охотѣ она своимъ дѣломъ не занимается, а тутъ дома пришла охота кротовъ ловить!
— Да-съ… Принесла на дворъ крота, положила, душить не душитъ и стойку надъ нимъ дѣлаетъ. Какъ онъ поползетъ — она его лапой и стойку…
— Здѣсь стойку, а на охотѣ вмѣсто стойки только чешется.
— Кротъ матерый. Поваръ кошкѣ хочетъ его отдать… Молодой баринъ заинтересовались и смотрятъ.
— Поди и позови сейчасъ сюда Васю. Нечего на крота смотрѣть. Что за интересъ такой — кротъ! Какая невидаль!
Лакей удалился.
— И поваръ тоже дуракъ, продолжалъ баринъ. — Надо обѣдъ отпускать, а онъ пустяками занимается. Навѣрное черезъ это и борщъ пересоленъ. Но гдѣ же пирожки съ мясомъ? Безъ пирожковъ я борща ѣсть не стану… Иванъ! Что же ты пирожки не подалъ? Это чортъ знаетъ, что такое! Занимаются пустяками, какимъ-то кротомъ, а служить забываютъ. Пирожки должны быть раньше борща на столѣ. Иванъ!
— Сейчасъ придетъ. Вѣдь ты же его за Васей послалъ, остановила мужа жена.
— За Васей!.. За Васей я давно послалъ. Ну, скажи Васѣ и иди назадъ. А вѣдь это что? Самого его, большого дурака, кротъ интересуетъ. Стоитъ и смотритъ… Словно маленькій… Надо было видѣть, съ какой онъ торжественной улыбкой объ этомъ кротѣ разсказывалъ!
Прошло минуты три, а ни Васи, ни Ивана не было.
— Вѣдь это же, наконецъ, изъ рукъ вонъ! говорилъ баринъ. — Послалъ одного дурака за другимъ, и оба пропали. А тутъ пирожковъ нѣтъ. Борщъ стынетъ. Не съ чѣмъ его ѣсть… Лидочка! Сходи, другъ мой, хоть ты на дворъ и позови Васю, обратился онъ къ маленькой дочкѣ. — Да скажи этому дураку Ивану, чтобъ онъ пирожки несъ.
Дѣвочка вышла изъ-за стола и удалилась.
— Остынетъ борщъ, остынетъ, горячился баринъ. — Нѣтъ, какова подлая собака! Надъ кротомъ стойку дѣлаетъ, а на болотѣ изъ-подъ ея носа дичь вылетаетъ — и она хоть бы что… Вотъ и Лидочка пропала. Удивительное непослушаніе! Посылаешь за другими, а они сами пропадаютъ. Ни Васи, ни Ивана, ни пироговъ, ни Лидочки… А все вы, Анна Николаевна, обратился онъ къ гувернанткѣ. — Вы ужасно дѣтей распустили. Надо быть построже… Такъ нельзя… Надо наказывать за непослушаніе. Я посылаю за Васей — онъ не идетъ, посылаю Лидочку вторично за нимъ — и онъ не идетъ, и Лидочка пропадаетъ. Чья это вина?
Гувернантка вспыхнула и заморгала глазами.
— А этотъ мерзавецъ Иванъ! Весь домъ у насъ распущенъ. Поваръ травлей кротовъ во время обѣда занимается… Да прикрой ты, душечка, крышкой миску-то… Никого нѣтъ… Всѣ пропали. Во время обѣда вдругъ травлю затѣяли!
— Да вѣдь дѣти… Кротъ… Вотъ они и смотрятъ… оправдывала жена.
— А большой болванъ лакей? Да и что тутъ смотрѣть на крота! Самая обыкновенная вещь… Я думаю, они его тысячу разъ видали.
— Нѣтъ, дѣти ни разу не видали крота, отвѣчала гувернантка. — Они нѣсколько разъ интересовались, какой такой кротъ роетъ клумбы и гряды, но не видали его.
— И нечего тутъ видѣть-съ… Особливо при травлѣ… Травля не дѣтское дѣло. Она развиваетъ кровожадные инстинкты въ дѣтяхъ, пріучаетъ ихъ къ безсердечію.
— Я сейчасъ схожу за Васенькой и Лидочкой.
Гувернантка встала изъ-за стола.
— Пожалуйста, только и вы не пропадите съ ними вмѣстѣ. Да прежде всего гоните этого болвана Ивана. И чтобъ онъ, какъ можно скорѣе, несъ пирожки.
Прошло еще минутъ пять, а ни гувернантка, ни дѣти, ни лакей не показывались.
— Однако, вѣдь это хоть кого взбѣситъ! закричалъ баринъ, съ сердцемъ отодвигаясь отъ стола и сбрасывая съ груди салфетку. — Четверо теперь пропало. Дался имъ этотъ кротъ! Ну, дѣти глупы, своевольны, а гувернантка-то, взрослая дурища! Ты, душечка, совсѣмъ домъ распустила. Это ни на что не похоже. Въ какомъ это порядочномъ домѣ можетъ быть, чтобы болѣе четверти часа сидѣть за столомъ передъ поданной миской и изъ-за какого-то крота не дотрогиваться до нея, дожидая пирожковъ! Позвольте… Да этотъ каналья Иванъ даже и ложекъ на столъ къ приборамъ не положилъ! Нѣтъ, такъ нельзя…
— Сейчасъ, сейчасъ… Не горячись… Тебѣ вредно. У тебя сердце не въ порядкѣ… Сію минуту я ихъ всѣхъ сюда пригоню. Въ самомъ дѣлѣ, ужъ это ни на что не похоже.
Жена вышла изъ-за стола и тоже исчезла. Черезъ нѣсколько минутъ, весь взбѣшенный, побѣжалъ за ней и баринъ
— Послушайте, господа! кричалъ онъ на крыльцѣ чадамъ и домочадцамъ. — Вы, кажется, просто дразните меня и, кажется, нарочно уморить хотите. Вы знаете, что у меня сердце не въ порядкѣ и что мнѣ сердиться вредно.
На дворѣ была цѣлая толпа. Стоялъ поваръ съ кочергой и шевелилъ полумертваго крота, заставляя его ползать. Лакей Иванъ пихалъ по направленію къ кроту кошку, но кошка, боясь многолюдія, пятилась и не брала крота. На сцену эту смотрѣли дѣти, гувернантка, барыня, садовникъ, баба-скотница. Гувернантка даже учила лакея: