Страница 69 из 69
— Эх, братишка! — протянул Новицкий в глубокой тишине. — Хорошо рассказываешь! Я всегда говорил, что тебе стишки надо писать.
Последнюю ночь плавания на судне Томаш провел с отцом на палубе. Им было что сказать друг другу. Обоих охватила волна грусти, тоски по прошлому, семье, родине…
— О чем ты думаешь, отец? — спросил Томаш.
— О борьбе… О том, что вся моя жизнь есть борьба. И такую же судьбу я уготовил тебе.
— Я сам ее выбрал, отец. И верю, что не напрасно. Когда-нибудь мы вернемся вместе в Польшу.
— Иногда я в этом уже сомневаюсь, — в голосе Вильмовского звучала печаль.
— А я не сомневаюсь!
— Ты… может, и вернешься… ты еще молодой…
— Не говори так. Вернемся вместе, отец. И уже скоро.
Незадолго до рассвета на палубу вышли Салли и Новицкий. Моряк указал на светлеющее, розовеющее на востоке небо.
— Солнце везде восходит по-разному. Но лучше всего у нас, на Повислье…
Салли, загадочно улыбнувшись, сказала:
— Милые мои! Снова мне снился Озирис…
— Ну и… — Новицкий не дал ей закончить и даже затрясся от одного воспоминания о сне с Озирисом.
— Ну и ничего! — шутливо поддразнила его Салли. — Он мне просто улыбнулся.
В разговор неожиданно вмешался Смуга, до этого он только курил и слушал других.
— А вам не приходило в голову… — в раздумье начал он и умолк.
— Что, что такое? — заинтересовался Томек.
— Не приходило ли вам в голову, что «фараон» сбежал?
Вопрос повис над ними, как меч. И тихим шепотом, эхом давно произнесенных слов принесло:
«А ты знаешь историю Египта? Не хочешь со мной говорить…».
1993