Страница 41 из 44
Уважаемый господин ревновал Шарлоту Федоровну ко всем, но менее всех к князю Езерскому, — так хитро и ловко она вела себя. Сцены эти обыкновенно оканчивались полным торжеством Шарлоты Федоровны. Все подозрения разбивались в прах. Ее невинность выступала во всем блеске, и уважаемый господин испрашивал у нее прощения со слезами и на коленях.
Между тем Шарлота Федоровна, сблизившись с князем Езерским из тщеславия, начала привязываться к нему не на шутку. Не было дня, в который бы они не виделись хотя на минутку… Встречи эти назначались в Английском магазине, у Елисеева, во время устриц, и в других местах; а продолжительные свидания — в квартире одной из самых верных приятельниц Шарлоты Федоровны. Князь совсем не ездил к ней и только появлялся — и то не всегда — на ее званых вечерах. Эти свидания у приятельницы скоро оказались неудобными, и князь нанял для этой цели небольшую квартиру в одной из уединенных улиц, недалеко, впрочем, от центра города, меблировал ее просто, но со вкусом, поселил там преданного ему человека и завел маленькое хозяйство…
Когда Шарлота Федоровна в первый раз приехала на эту квартиру в условленный час, тайком, одна и в наемной карете, камин уже горел в маленькой гостиной и на столе зажжен был карсель под длинным бумажным колпаком. Князь в нетерпеливом ожидании сидел у камина с развернутою книгою на коленях… Здесь я кстати замечу мимоходом, что князь, считавшийся в свете очень образованным человеком, никогда никакой книжки, даже Поль-де-Кокова романа, не мог дочесть до конца… Он брал обыкновенно книгу, прочитывал две или три страницы — и задумывался. Один из его приятелей, с которым он жил вместе, сказал ему однажды, когда он лежал в таком созерцательном положении с открытою книгою, опрокинутою переплетом вверх:
— Сознайся, что не можешь прочесть двух страниц сряду. Скажи, пожалуйста, неужели тебе веселее так лежать, ничего не делая?
— А ты полагаешь, — отвечал ему князь, улыбаясь, — что я ничего не делаю? ты ошибаешься, — я думаю, и это для меня гораздо важнее и полезнее всяких книг.
Приятель засмеялся…
— О чем же ты думаешь? — спросил он.
— Я мысленно, — отвечал князь очень серьезно, — ставлю себя в различные положения относительно разных лиц в обществе и делаю планы, как я должен и как буду вести себя в таком или в другом положении. Эта игра очень забавная, и она занимает меня гораздо более ваших романов, — прибавил князь, улыбаясь…
В ожидании Шарлоты Федоровны князь, сидевший у камина с развернутою книгою, занят был, вероятно, этой остроумною игрою. Шарлота Федоровна вбежала в комнату в салопе и с муфтой… При виде пылающего камина она кинула муфту и захлопала в ладоши. Князь вскочил и бросился к ней, уронив книгу с колен. Он и не заметил, как вошла она, потому что Шарлота Федоровна не звонила и, не зная входа, прошла через заднюю лестницу… Князь расстегнул ей салоп, снял с нее шляпку… Шарлота Федоровна бросилась осматривать квартиру… Она была в восторге от всего, хотя приходить в восторг было не от чего; она резвилась, радовалась, прыгала, как дитя, — и беспрестанно обнимала своего Сашу — так называла она князя… Она сама разливала чай, болтала без умолку ужаснейший вздор, передавала ему все сплетни, которые плели Арманс, Берта, Луиза и другие, опутывая друг друга. И князь слушал все это с величайшим любопытством и принимал во всем этом живое участие. Шарлота Федоровна начинала немножко говорить по-французски и вмешивала в разговор французские фразы… Князь смеялся над ее ошибками. Время летело незаметно. Было уже половина двенадцатого.
— Мне не хочется домой, — сказала Шарлота Федоровна, лениво потянувшись и заложив руки к косе, которая чуть-чуть держалась, слегка поддерживаемая небрежно воткнутой гребенкой. — Я бы здесь хотела остаться.
— Что ж? оставайся, — возразил князь.
Шарлота Федоровна вздохнула.
— Разве мне можно? — произнесла она печально, — он такой несносный, мой, такой ревнивый — беда. Он с ума сойдет, а я, Саша, хотела бы остаться с тобой долго, долго, до утра.
И Шарлота Федоровна, говоря это, с нежностью разглаживала густые и глянцевитые волосы князя.
— Ты не умеешь держать его в руках, — заметил князь.
— Неправда, ты меня не знаешь, у меня есть характер, у-у, какой характер! он рассердится и сейчас просит у меня прощенья, да еще на коленях; но нельзя же мне делать все, что я хочу. Я все-таки от него завишу. Ах, Саша, как мне скучно с ним! После театра он у меня сидит долго, все говорит, как меня любит; я задремлю, а он, я чувствую это и сквозь сон, все глаза с меня не спускает, все смотрит мне в лицо, а я думаю — вот если б вместо него ты был тут…
— Ну, а если бы тебе вместо двадцати тысяч, — перебил князь, — дали, например, полную свободу и тысячи четыре в год, так, чтобы ты не нуждалась, ты бы бросила его?
Шарлота Федоровна задумалась.
— Скажи только правду. Шарлота Федоровна молчала.
Князь, улыбаясь, смотрел на нее в ожидании ответа.
— Может быть… — начала она и остановилась. — Нет, Саша, нет!.. я скажу всю правду. Я не могу, я привыкла много издерживать. Не сердись на меня, Саша… уж я такая, что ж мне делать? Я зато правду говорю тебе.
Князь засмеялся. Шарлота Федоровна также начала смеяться и потом поцеловала князя. Она беспрестанно переменяла свои позы на низеньком диване, стоявшем перед камином; то ложилась на плечо к князю, то обвивала его рукой, усаживалась на диване совсем с ножками, то протягивала эти ножки, обутые в бледно-розовый чулок и туфли с каблучками, к камину. Часы пробили двенадцать.
— Ах, мне пора! — воскликнула Шарлота Федоровна, быстро вскакивая с дивана.
Она сделала два шага и вдруг остановилась.
— Знаешь что? Мне захотелось ужинать, Саша, — сказала она. — Я еще хочу остаться с тобой. Ты хочешь со мной ужинать?.. Ты хочешь, чтобы я осталась немного? (Нельзя не заметить, что у этих дам всегда прекрасный аппетит.) — Прекрасно, — отвечал князь, — только весь наш ужин будет состоять из холодной пулярки и сыра.
— Это чудо! Лучше ничего не надо! — закричала Шарлота Федоровна.
Ужин был принесен. Шарлота Федоровна скушала почти половину пулярки и выпила три стакана шампанского. Щеки ее разгорелись, развившиеся волосы падали на лицо. Она была очень хороша в эту минуту, и князь, глядя на нее, был очень доволен собой.
Он любил ее в эту минуту, хотя, как истинный comme il faut, считал неприличным слишком обнаруживать свои чувства. Он держал себя с нею постоянно одинаково прилично и несколько равнодушно.
Часу в третьем князь сам довез ее до дома и выпустил, не доезжая до ее подъезда дома за два.
Такие свидания бывали раза два в неделю. Шарлота Федоровна была действительно привязана к князю, и эта привязанность выражалась очень наивно. Один раз из кармана ее платья посыпались какие-то бумажки. На вопрос князя: "Что это?" — она отвечала, что это билеты в лотерею; что одна ее знакомая (промотавшаяся камелия) разыгрывает свою турецкую шаль.
— Я взяла много билетов и много раздала, — прибавила Шарлота Федоровна, — мне очень жаль ее!
— А почем билет? — спросил князь.
— По двадцати пяти рублей.
— Дай мне четыре билета.
— Ни за что! — вскрикнула Шарлота Федоровна, — я знаю, кому отдать. У меня много таких… А я не хочу, чтобы ты попусту тратил деньги… у тебя денег мало.
Зачем брать! не нужно.
Князь иронически улыбнулся.
— Что ж, ты воображаешь, — сказал он, — что я не в состоянии бросить ста рублей, если захочу?
Князь насильно взял у нее билеты и бросил деньги на стол.
Но Шарлота Федоровна-таки поставила на своем: она не взяла этих денег и отняла у него билеты, несмотря на его гнев.
Она не хотела подвергать его ни малейшим издержкам и даже упрекала его за то, что он много издержал на квартиру и слишком хорошо меблировал ее.
— Нам было бы довольно одной комнаты и одного дивана, Саша! — говорила она.
Князь подарил ей браслет с часами, и она не рассталась с ним, она постоянно носила его и берегла все его письма, как драгоценность. На эти письма Шарлота Федоровна отвечала раздушенными записочками на отличном французском языке, которые обыкновенно писала ей одна из ее приятельниц, та самая, в квартире которой князь имел свидания.