Барышня

Когда семинарист кончил и выпил бокал, обведя взором собрание… страшный шум рукоплесканий, хохот и одобрительные крики потрясли столовую… А семинарист, положа руку на сердце, кланялся низко на все стороны и повторял с самодовольною улыбкою:

— Не достоин, не достоин!..

После обеда, когда все гости вышли из столовой и разбрелись по другим комнатам, в то время как лакеи собирали со стола, доедая и долизывая барские остатки, няня, как старшая в доме, под предлогом надзора за людьми, все прохаживалась кругом стола и допивала оставленное в стаканах и рюмках вино… Вечером же, в людской, при собрании всей дворни, подплясывая и прищелкивая руками, напевала:

И вся дворня каталась со смеха, приговаривая:

— Ай-да Ильинишна! ну-ка еще… Вот так… порастряси-ка старые кости!..

Но обратимся к барышне.

Вот она — моя барышня, румяное и полное дитя, ей полтора года, но ее еще не отняли от груди; вот она — на руках у заплывшей жиром кормилицы, которую раз десять в день поят чаем и беспрестанно кормят селедками. Кормилица обыкновенно по будням носит толстую рубашку, ситцевый сарафан и ситцевую шапочку на голове, а по воскресеньям и по праздникам — непременно камлотовый сарафан, обшитый галуном, кисейную рубашку и бархатный кокошник… Барышня только что перестала плакать, еще у нее не обсохли слезы на глазах… Кормилица вытирает ей глазки и носик и приговаривает:

— Бесстыдница этакая… ну, что разревелась-то? а вон ужо трубочист придет и съест тебя.

Дитя подымает визг от страха и жмется к кормилице… Кормилица стращает его розгами, — дитя еще пуще плачет. На его визг и плач прибегают маменька, папенька и няня.

Маменька кричит:

— Ну, так и есть, опять раздразнила ребенка! Не умеешь ты, мужичка этакая, обращаться с барским дитятей. Не плачь, ангельчик мой, не плачь… А посмотри, вот бобо, душенька.

Папенька кричит:

— Ох вы мне! изуродуете вы ее… Каточек, Каточек, посмотри на меня… Где папа? А-а!.. вот папа…

Няня кричит жалобным голосом:

— Что это с тобой, лапочка ты моя, что с тобой приключилось… Уж не зубки ли?.. Покажи-ка.

Няня всовывает палец в ротик дитяти и потом обращается к барыне:

— Вот, посмотрите, матушка, у нее тут, у моей голубушки, зубок прорезывается.

Вслед за няней маменька и папенька всовывают свои пальцы в ротик дитяти, чтоб ощупать зубок.

— Вестимо к зубкам плачет, — замечает кормилица, — отчего ж ей больше плакать?

Около ребенка шум и крик; ребенка затормошили, и рев его раздается по всему дому…

— Да где же эти все девчонки? — вскрикивает маменька, — пошлите их…

Палашка! Дашка! Машка!..

Девчонки прибегают.

— Вот я вас! Где вы там бегаете! постойте…

— Дитя плачет, вам и горя мало, — перебивает папенька.

— Вы забыли свою должность… забыли, что надо утешать ребенка, — продолжает папенька.

Испуганные девчонки становятся в ряд и начинают прыгать и кувыркаться перед барышней.

Барышню отняли наконец от груди… Кормилицу удалили, чтоб барышня отвыкла от нее и перестала тосковать; но кормилица, приученная к барскому столу и к различным удобствам в барском доме, в надежде, что авось ее снова призовут к барышне, если барышня будет больно скучать по ней, старается нарочно показываться ей на глаза. Когда няня несет ее на руках по двору, кормилица становится на дороге, пригорюнясь и качая печально головой, приговаривает так, чтоб дитя слышало ее голос:

— Отняли от меня мое красное солнышко… Похудела ты без меня, моя касаточка; уморят они тебя, мою ласточку…

Дитя, увидев кормилицу, рвется к ней. Начинается ссора между кормилицей и няней.

Няня жалуется на кормилицу барыне. Барыня наконец, под опасением строжайшего наказания, запрещает приближаться кормилице к барскому двору.

Между тем барышня уже начинает ходить и бегать. Какая радость для родителей! К ней приставлены, кроме няни, еще две девки, которые должны неотлучно находиться при ней, чтоб дитя не упало и не расшиблось. И если немного выпившая няня и полусонные девки не доглядят и дитя ушибется об угол дивана или стола и заревет, маменька в ту же секунду вдруг выскакивает как будто из-под пола. Ее звонкий и пронзительный голос пробуждает растрепанных и полусонных девок, которые привыкли преспокойно спать под визг барышни.

— Где у вас глаза-то? Няня — старый человек, няне нельзя за ребенком везде усмотреть… ребенок резвится, бегает… а вы что? только спят да едят целый день… А вот я вас, подождите.

Девки, впрочем, не боятся угроз барыни, потому что эти угрозы никогда не приводятся ею в исполнение. У барыни доброе сердце.

— Ничего, моя маточка, — продолжает барыня, гладя по лицу дочку, — ничего…

Вишь стул какой гадкий!.. плюнь на него, душенька… Ударь его хорошенько… Вот так… Как он смел мою Катеньку? Вот мы его!..

Барышню кормят раз до шести в день, и, несмотря на это, маменька беспрестанно повторяет:

— Что это, нянюшка, мне кажется, Катенька сегодня что-то мало кушала? Здорова ли она?

— Ребенок много требует пищи в эти лета, — говорит папенька, — ребенка надо больше кормить, так он расти лучше будет…

Няня с этим совершенно согласна. Она всегда ужинает, в детской в то время, когда девки укладывают барышню почивать, и, несмотря на то, что у барышни претугой животик, няня всегда еще покормит ее из своих рук или гречневой кашкой, или кислой капусткой, или тюрей.

— Ничего, лучше заснет, — говорит няня, — что смотреть-то на барыню в самом деле? Накрошит ребенку белого хлебца в бульон да и думает, что ребенок будет сыт этим… Наша пища лучше, от нашей пищи она будет здоровее. Кушай, голубушка, христос с тобой.

Если же дитя на другой день сделается нездорово и барыня спрашивает у няни:

— Отчего бы это она нездорова, няня?

Няня отвечает:

— Да, верно, с глазу, матушка. Ничего не беспокойся. Вот погоди. Я ее слизну уже вечерком, как мыть буду.1 1Операция слизывания производится следующим образом: когда ребенка вымоют в корыте, няня обыкновенно поводит три раза языком по его спине, начиная от затылка… и потом собранную на языке сырость сплевывает через корыто.

— А, может, это к росту, няня?

— А, может, сударыня, и к росту.

Барышня делается толстым, тяжелым и сырым ребенком. Она растет более в ширину, чем в длину. Она, играя со своими забавницами девчонками, беспрестанно на них сердится за то, что они лучше ее бегают, за то, что они смеют обгонять ее…

И потом на них же жалуется маменьке, а маменька при ней же и вскинется на бедных девчонок:

— Да как вы, негодницы, смеете обижать барышню? да я вам за это ушонки надеру!

Да разве вы не чувствуете, с кем играете? да разве вы не помните, что она госпожа ваша?..

Способности барышни развиваются туго: ее закормили. И папенька, и маменька, и няня, и гости, и девки, и лакеи, и девчонки — все ей только и твердят о гостинцах да об лакомствах.

— Хочешь полакомиться, хочешь бомбошек? — спрашивает ее маменька по нескольку раз в день.

— Катенька-то вся в вас, дружочек, — продолжает Лизавета Ивановна, обращаясь к мужу, — уж такая жадная до яблочной пастилы, что ужасть!

Если Катенька капризничает и плачет, ей няня говорит:

— Перестань же плакать. Утри глазки. А тому гостинца не дадут, кто будет плакать!

Если ею довольны, то или маменька или папенька непременно скажут ей:

— Вот ты сегодня умница. За это тебе сейчас дадут гостинца.

Гости, имеющие какую-нибудь нужду до папеньки, в угодность ему, всегда возят дочке гостинцы… И Катя спрашивает у них:

— А скоро ли вы опять к нам приедете? а скоро ли вы опять мне гостинцев привезете?..

— Вишь, какая интересанка! — замечает папенька, заливаясь добродушным смехом и смотря с любовию на дочку. — Ух, будет плут девка!..

— Катенька, хочешь быть моей невестой? — говорит гость, сажая ее к себе на колени. — Я тебя буду кормить всякий день конфетами, сладкими пирожками и вареньем.