Жребий

Захаровна от черешни пришла в восторг. Кузьма попробовал сначала и — выплю-нул: не собачья эта еда, не надо нас дурить. Хотя по вкусу эти красные кругляшки напо-минали конфеты. Потом он подобрал выплюнутую черешню и съел-таки.

Вообще, ничего. Шамать можно. Зря только костяшку туда подсунули. И упал на спину перед Нетудыхиным: давай, ладно, пойдет. Оказывается, вкусно.

— А-а, — сказал Тимофей Сергеевич, — то-то же!

— Ну да, — сказала Захаровна, — губа — не дура. Пошел отсюда, хитрюга!

Кузьма обиделся и залез под стул, на котором сидел Нетудыхин.

— Нехорошо, — сказал Тимофей Сергеевич. — Вы же сами сделали его гурманом — теперь ругаете.

— Жалко — свой же.

— Тем паче — обижаете несправедливо.

— Ну ладно, ладно. Извини, Кузя. Иди сюда, иди, моя родная морда!

Кузьма вылез из-под стула. Захаровна предложила ему черешню. Но Кузьма отка-зался. Зато у Тимофея Сергеевича взял.

— Ну, — сказала Захаровна, — не стервец, а?

— Умница! — сказал Нетудыхин. — И требует нормального к себе отношения. Собаки, как и люди, обиду чувствуют остро.

— Сейчас ты меня во всех грехах обвинишь.

— Это уже ревность в вас взыграла.

— Ничуть. Я давно знаю, что он тебя любит сильнее, чем меня. И очень этому ра-да.

Вообще-то, если Кузьма кого-то долгое время не принимал, — для Захаровны это служило знаком того, что человек этот дурен. И, как правило, ее предположение впо-следствии оправдывалось.

Меж тем поездка в Рощинск превратилась для Тимофея Сергеевича в целую про-блему. Поезда шли перегруженные. В предварительной кассе раньше, чем за десять дней билетов не выдавали. Но десять дней ожидания казались ему немыслимым сроком. До Рощинска было часов шесть-семь езды. Не попробовать ли ему добраться туда старым способом? Не может быть, чтобы ему не удалось уболтать какого-нибудь проводника.

Нетудыхин навел справки и выяснил, что удобней всего ему ехать в Рощинск по-ездом, прибывающим туда ранним утром.

Накануне отъезда заскочил в школу глянуть, все ли там в сохранности. Деньги оказались на месте. Подиум не тронут. За классной доской висела распятая на гвоздях бобина. Слава Богу!

Он сел за свой учительский стол и в раскаленной духоте класса — помещение вы-ходило на солнечную сторону — прислушался к себе. Что-то внутри его защемило. Не к новой ли беде?

Было слышно как этажом ниже стучат ремонтники. Прямо перед ним, на задней стене класса с чуть заметной плутоватой ухмылкой посматривал на него с портрета Го-голь. Что, брат, попался Сатане на крючок? Скверное твое дело, надо сказать…

Неожиданно Нетудыхину расхотелось ехать в Рощинск. Действительно, что его туда так тянет? Дорогие места детства? Кока? Забытая могила матери?.. Но он тут же встряхнулся и отбросил эти грустные мысли: ехать. Только ехать. Нельзя здесь сидеть сиднем и ждать, когда тебя опять загребут в КГБ. Надо думать, надо искать выход. Ах-риманов на проигрыше с портретом не успокоится.

Нетудыхин поднялся и походил по классу. "Ну и жара, задохнуться можно! Неу-жели и сентябрь такой в этом году будет?.."

На этот раз куда и на сколько он исчезает, Нетудыхин уведомил и Наташку, и За-харовну. Наталья Сергеевна вызвалась его проводить.

— Нет-нет, — сказал он нетерпеливо, — только не это. Я ужасно не люблю рас-ставаться.

Он говорил правду: прощание всегда было для него делом мучительным.

Вечером, нахально вскочив в отходящий поезд, он с трудом столковался с крик-ливой проводницей.

— Иди в конец вагона, — недовольно сказала она после долгих уговоров. — Там свободно одно боковое место. Но учти, если что, я тебя не пускала.

— Конечно, не пускала. Еле уговорил…

— Иди-иди, пока не передумала.

— Я понял, — сказал Нетудыхин. — Дорогой разберемся…

Поезд ритмично набирал скорость.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГАЛЕРНЫЕ ГРЕБЦЫ

Глава 24

Здравствуйте, это я!

А в половине седьмого утра, на следующий день, Нетудыхин подходил к дому, где он надеялся найти своего школьного друга. Дом этот был подобветшавший, с почер-невшими от времени бревенчатыми стенами и просевшей крышей. Вдоль латаной-перелатаной изгороди тянулась не в меру разросшаяся сирень. Во дворе стоял сарай.

Он открыл калитку и вошел во двор. Рябая собачонка выбежала ему навстречу и трусливо залаяла.

— Кто же так гостей встречает? — сказал Нетудыхин. — Нехорошо ты себя ве-дешь, нехорошо. Меня зовут Тима. А тебя как?

Собачонка остановилась, подумала и ретировалась в глубину двора.

Нетудыхин подождал немного — на шум никто не появился. Тогда он подошел к окну и постучал.

Женщина с желтоватым измятым лицом приоткрыла изнутри ставню и спросила через форточку:

— Вам кого?

— Извините, — сказал он. — Я бы хотел видеть Олега. — Он старался быть пре-дельно корректным. — Я…

— Вы мне надоели со своим Олегом! — сказала она зло. — В такую рань! Душе-мотатели! Ни днем ни ночью нет покоя: Олег! Олег!.. — Она уже собиралась закрыть ставню.

— Э-э… Дело в том, что я приезжий, — сказал он. — Я приехал очень рано, ходил по городу… Вы, кажется, Мария Васильевна, если я не ошибаюсь.

— Да, — сказала она оторопело, — верно. А вы кто такой?

— Видите ли, — он все еще надеялся, что она его узнает, — как вам сказать? Я его друг.

— У него друзей — пол-Союза, — заявила она безаппеляционно.

— Нет-нет, я друг детства.

— Да? — сказала она, с любопытством всматриваясь в Нетудыхина. Лицо ее на мгновение озадачилось. — Ну тогда подождите, я сейчас выйду. — И скрылась за полу-отворенной ставней.

Нетудыхин пошел ко входу. Нелепая получалась встреча. Но важно, что Олег был дома.

Подбрехивала лениво и вяло собаченка. Вышла хозяйка, сказала:

— Дуська, прекрати!

Дуська виновато вильнула хвостом и умолкла.

— Что-то я вас не помню, — сказала Мария Васильевна. — Я знаю всех его друзей детства, а вас не помню. Идемте. Он спит в сарае. Хотя я не уверена, что он там точно есть. Посмотрим.

И потопала через двор к деревянному сараю. Нетудыхин последовал за ней.

— Олег! — крикнула она на весь двор, стуча в двери. — К тебе кто-то приехал. Слышишь, соня?

Голос у нее был хрипловатый, и в оливковой руке она держала между двумя от-ставленными пальцами папиросу.

В сарае зашевелились, спросили:

— Ну?

— К тебе человек, говорю, приехал.

— Счас, — ответили оттуда недовольно.

— Он сейчас выйдет, — сказала Мария Васильевна, — подождите. — И ушла са-ма в дом.

За дверью долго кашляли, отхаркивались. Наконец, она отворилась и в ее проеме предстал мужик — волосы на голове всклочены, лицо — с отеками почечника.

Некоторое время они смотрели друг на друга молча. Нетудыхин улыбнулся. И вдруг Олег сказал:

— Е-е-е-каный бабай! Глазам не поверю: Тимоха! Вот это да! — Они обняли друг друга. — Ты что, с неба свалился? Я думал, что тебя уже давно смыло с корабля жизни.

— Ну да! — сказал Нетудыхин. — Неужели я такой хилый?

— Да нет, как будто бы ничего. Но, знаешь, жизнь есть жизнь… Заходи, прошу. — Олег повернулся и пошел в сарай, приглашая жестом последовать за собой Нетудыхина. Тимофей Сергеевич увидел на спине друга громадную татуировку шестиконечного хре-стианского креста. — Извини за срач, я тут летом обитаю. Чтобы никому не надоедать в доме. Присаживайся.

В сарае размещались две раскладушки. Между ними — щит на ящиках, выпол-няющий роль стола. Среди объедков пищи и пустых бутылок, загромождавших щит, ле-жала какая-то книга. Позже Нетудыхин полюбопытствует, что же это за книга. Оказа-лось: однотомник стихотворений Пушкина.

Сели на раскладушки…

— Ну ты дал, дал! — говорил Олег, разглядывая Нетудыхина и все еще удивляясь столь неожиданному визиту. — Кого угодно мог ожидать, но только не тебя. Ну расска-зывай, колись: где, что, как?

— Рассказывать, Олег, — суток не хватит. Все было. Но все уже позади.