Гастролер

— Послушай, Георгий Иванович, — твердо сказал Варяг и сам не заметив, что впервые на словах перешел тонкую грань беспрекословного подчинения патриарху. — По понятиям — не получится. Они не знают, что такое понятия. А крайний случай не наступил для них лишь потому, что их парни еще не успели почистить свои стволы. Билеты же до России у них уже в карманах, и кровь наших законных польется уже через месяц-другой. А потом все как по маслу: чиновников скупят за две копейки. И хана России. Сегодня мы Валаччини нужны лишь для одного: тут же все очень просто. Валаччини завтра пустит нас на свой итальянский рынок, пустит обязательно. Но мы ему нужны, чтобы очистить этот рынок от его конкурентов, которые ему мешают. Но это будет быстрая игра. Как только мы сделаем свое дело, он нас уберет и не чихнет. Побьют всех и там, и тут. Вот это по его понятиям. Я в этом уже успел убедиться. Так давайте с ним играть по его понятиям — не по нашим. Почему, когда мы в силе, мы не можем опередить его? Я считаю, Георгий Иванович, что это наш шанс. Нельзя просить, когда есть возможность взять самому. Слабых не уважают, слабых используют. Нам надо заставить этих мафиози на Западе потесниться и дать нам дорогу, иначе мы ничего не добьемся. Так и будем стоять с протянутой рукой.

Похоже, Варяг нашел правильные слова. Медведь задумался крепко. Такие доводы были более понятны и близки старому вору. Он неожиданно осознал, насколько все в последние годы изменилось. Изменения произошли не только с его дряхлеющим организмом — изменилось все и вся: и квинтэссенцией перемен стал этот молодой, сильный и решительный мужчина, сидящий сейчас перед ним, Варяг, который еще несколько лет назад был уркой и зэком и находился в его полном подчинении. А теперь так глубоко и тонко вникает в самую суть сложных процессов, происходящих в мире. Пожалуй, Варягу уже пора доверить самому принимать важнейшие решения.

— И что же ты предлагаешь конкретно, — как бы соглашаясь, ворчливо переспросил Медведь, внимательно глядя в глаза Владиславу.

— Мы должны действовать энергично, — решительно повторил Варяг. — Нас никто не желает приглашать в Восточную Европу? Однако мы там имеем позиции. И это правильно. Мы к ним дорогу нашли. Дали возможность работать у нас. В Чехии, в Польше, в Венгрии у нас есть друзья, есть бизнес. А почему бы нам его не иметь в Западной Европе? Думаю, и Западную Европу сумеем подмять под себя, если они тупо нас будут сдерживать и не пускать. Они ведь губы раскатали на Россию. От нашего пирога хотят покормиться. Ну тогда пусть делиться научатся.

И Медведь сдался. Внутренне он с самого начала был согласен с Варягом. Просто тот приехал и огорошил его своими суровыми предложениями, слишком жесткими и молниеносными. Но в этом и была сила Варяга, сила его современного взгляда.

— Так сколько людей ты планируешь сделать нашими союзниками? — дипломатично уточнил Медведь.

— Считая с Валаччини — восемь. Но если союз не получится, мы им закажем всем по катафалку. Уж извини, Медведь, — мрачно пошутил Варяг.

— Валаччини все-таки тоже в списке.

— Если его оставить в живых, вся наша операция пойдет насмарку, — убежденно подтвердил Варяг.

Медведь еще с минуту сидел в раздумьях, а потом, словно сбросив тяжесть с плеч, выдохнул:

— Ладно, Варяг. Я, пожалуй, с тобой соглашусь. Действуй Пора браться за большие дела. Пора Россию выводить из тупика. Открыть ей дорогу для свободной торговли в Европе. Хоть нас туда и не хотят пускать. С шашками наголо нам, пожалуй, не удастся. А вот тихой сапой влезть во все гешефты западных мафиози, взять часть дела под свою крышу, а потом развести на бабки, как в семидесятые и восьмидесятые мы разводили подпольных цеховиков, чтобы в конечном счете добиться своего, — это мы должны сделать.

— Это именно то, о чем я вам, Георгий Иванович, и говорю, — вежливо, но твердо подчеркнул Варяг.

— Значит, мы единомышленники, мой дорогой. И как думаешь действовать?

— Наметки есть. В Европе сейчас действует один крутой парень, серьезный профессионал экстракласса. Он умеет сколачивать убойные бригады, натаскивает отставных спецназовцев, повоевавших в горячих точках, тренирует их, а потом они под его надзором действуют в автономном режиме в разных странах.

— Кто такой? — Теперь, когда все было решено и разговор пошел о конкретном плане действий, Медведь был прежним — решительным, быстрым, схватывающим все с полуслова.

— Степан Юрьев. Кличка Сержант. Русский, из Ленинграда. Тайно бежал на Запад в середине семидесятых. Служил наемником во французском Иностранном легионе, потом стал действовать самостоятельно, выполнял особые задания чуть ли не на всех континентах. Сейчас один из лучших в своей профессии. Его и гэбэшники привлекали к своим делам, и бизнесмены не брезговали. Но Юрьев сам себе на уме. Трудно понять, почему он стал на этот путь. Но нам он подойдет, мы в его философию сейчас вдаваться не планируем.

— И ты хочешь зафрахтовать этого киллера? — вопросительно посмотрел на Варяга Медведь.

Варяг кивнул.

— А кто же будет подбирать людей?

— Группой займусь я сам, — твердо сказал Варяг. — У меня есть на примете кое-кто из людей. Нужно будет подобрать для учений очень надежное укромное место, где Сержант сможет спокойно работать с группой!

— А вот этим, пожалуй, займусь я, Георгий Иванович! — широко улыбнулся Ангел, до самого последнего момента не вмешивавшийся в разговор. — Я поддерживаю Варяга, Медведь. Он дело говорит. Хоть с методами я и не совсем согласен.

— Потому ты у нас и называешься Ангелом, — не то в шутку, не то всерьез ответил ему Медведь.

Глава 36

Двадцатое октября.

Среда. День как день.

Но Медведь проснулся с волнующим предчувствием, что сегодня его ожидает что-то необычное…

В семь часов ровно, зная, что хозяин уже не спит, в спальню вошел с подносом дядя Сема. Еще в начале семидесятых, только обосновавшись на старой даче в Кусковском парке, Медведь взял его приглядывать за домом. Семен был лет на двенадцать моложе Медведя, из интеллигентов, когда-то работал в школе учителем литературы, а потом за какую-то ерунду сел, отмотал срок, а освободившись, пошел в сторожа — кстати, сторожил сначала какое-то здание института Академии наук, и взял его к себе на хозяйство Медведь по рекомендации Егора Нестеренко. За без малого двадцать лет службы в Кусково, а особенно в последние годы болезни Медведя, стал Сема для него ближайшим другом и чуть ли не духовником, которому старый вор поверял самые потаенные свои душевные секреты.

Молодые охранники относились к старику с большим почтением и любовью и называли его не иначе как дядя Сема. Так и пошло: дядя Сема да дядя Сема. Медведь сам не заметил, как тоже стал называть своего друга так же.

Дядя Сема прошел к кровате Медведя и поставил поднос с чашкой горячего чая на столик возле изголовья. Потом привычно прошаркал к окну и отдернул шторы. За окном стоял пасмурный, сырой день.

Последние дни Медведь почти не разговаривал с дядей Семой, хотя тот неотлучно находился рядом с ним. Два старика перекидывались словами только по делу. Происходило это потому, что оба, не сговариваясь, понимали: дни Медведя сочтены; болезнь, подтачивавшая силы хозяина на протяжении последних лет, обострилась, и дядя Сема боялся ненароком каким-нибудь нетактичным словом задеть обессиленного больного.

Медведь взял чашку, немного отхлебнул из нее, с наслаждением ощущая тепло, разливающееся по телу, потом включил пультом телевизор и стал, хмурясь, смотреть последние известия.

Дядя Сема тем временем пошел готовить для больного теплую расслабляющую ванну, выверять температуру воды, добавлять в нее целебные травы. Допив чай, Медведь привычно поворчал на свою «сиделку» за то, что Сема не позволяет ему с утра «хлопнуть водочки», которая, по его мнению, «только одна и придает ему сил», надел халат и подошел к окну.

За последние месяцы он привык к заведенному им самим порядку. Ворчание на дядю Сему и осмотр сада из окна особняка как раз и составляли часть этого утреннего стариковского ритуала. Он задумчиво любовался парковой лужайкой, видневшейся за высоким забором, ограждавшим территорию особняка осенним убранством деревьев и кустов, следил за тем, как ползут по оконному стеклу ручейки, возникшие от мелкого осеннего дождя, наблюдал, как, ежась от осенней мороси, прохаживается перед крыльцом охранник в армейской плащ-палатке и с автоматом под мышкой.