Гастролер

Так или иначе, на сей раз Медведя припекло по-серьезному.

Накануне он лег рано. Хотел выспаться. И вдруг среди ночи проснулся в каком-то почти детском паническом ужасе. Ему снилась Соловецкая зона, колючая проволока, собственный неудачный побег, хотя он в жизни никогда в побегушниках не ходил, и пронзительный вопль сирены…

Лежа в темноте, ничего не понимая, он чувствовал лишь, как душа его на миг задохнулась, — и сразу же отпустило. В желтом свете садового фонаря он узнал свою комнату и понял, что находится в своем кусковском особняке, в котором постоянно жил последние пятнадцать лет, а вместо сирены уныло свиристит телефон на тумбочке у изголовья кровати.

Трясущейся рукой, еще не совсем обретя ясность мыслей после тяжелого сна, он сорвал трубку. Потом посмотрел на часы — было всего без четверти одиннадцать. Этот номер знали лишь несколько человек, самых близких доверенных лиц, и если звонил сюда кто-то из этих немногих людей, то дело могло оказаться и впрямь важным.

Он сразу узнал знакомый властный голос Артамонова и мгновенно полностью проснулся. Полковник милиции Кирилл Владимирович Артамонов был старым приятелем Егора Нестеренко и его единомышленником. Этим и объяснялись на первый взгляд странные, немыслимые, невозможные отношения сотрудника центрального аппарата Министерства внутренних дел и старого вора в законе, лидера крупнейшей криминальной группировки Георгия Медведева. Медведь водил это странное знакомство уже лет десять, и на первых порах, хотя Егор ручался за то, что полковник Артамонов не готовит для бывшего медвежатника никакой подлянки, их отношения были далеки от доверительных. Но время лечит, как говорится, и после долгих лет общения, после многих случаев реальной помощи, которую оказал Медведю и его людям высокопоставленный милиционер, Георгий Иванович постепенно проникся к Артамонову доверием. Особенно это доверие оказалось ему полезным в последние месяцы, когда не кто иной, как Кирилл Владимирович, обратил внимание Медведя на молодого законного вора Владислава Смурова по кличке Варяг…

О выборе такого, молодого и перспективного, вора, как Владик Смуров, Георгий Иванович задумался после очередной тайной встречи с Егором Нестеренко в ресторане «Националь». Академик предложил Медведю подыскать надежного парня, сильного, умного, авторитетного, который со временем смог бы стать смотрящим всего Союза и держать под своим жестким контролем все дела. Для этого, считал Егор, такой кандидат из воров должен покончить со своим воровским прошлым, стать законопослушным советским гражданином, получить хорошее образование, сделать завидную карьеру и утвердиться в обществе… «Стать своим во фраерском мире», — недоверчиво усмехнулся тогда Георгий Иванович. «Стать нашим человеком в этом сложном мире», — поправил его седой академик.

Медведь понял, что и сейчас Артамонов позвонил ему, скорее всего, по поводу Варяга. Он извинился, положил трубку на одеяло, встал с кровати, надел халат и глотнул холодного чая из стакана, который ставили ему на ночь на тумбочку. Потом сел в глубокое кресло рядом с кроватью, включил настольную лампу и только после этого снова поднес трубку к уху.

— Да, слушаю тебя, Кирилл Владимирович!

— Это я тебя слушаю, Георгий Иванович, — раздраженно отозвался Артамонов. — Ты же меня в прошлый раз попросил, чтобы я порылся в его досье. Я порылся. На мой взгляд, многообещающий кандидат. Очень даже. Я ведь тоже в этом деле заинтересованная сторона. И опыт мой хоть и противоположный твоему, Георгий Иванович, но тоже меня кое-чему научил. Во всяком случае, в людях… то есть вашего круга людях… — Артамонов слегка усмехнулся, — умею разбираться. Этот Варяг умен, силен, строптив, но в меру, умеет подчинять себе людей, авторитетен, честен. Талант имеет к точным наукам, много читает, интересуется иностранными языками. Словом, то, что надо, и к тому же вундеркинд. Таких умников и среди интеллигентной публики по пальцам перечесть, а уж среди уркаганов он и вовсе уникум!

— И я кое-чему научился за свою жизнь, — отпарировал звонившему Медведь. Хоть они с Кириллом были давние знакомцы, ему по старой воровской привычке не нравилось выслушивать поучения и подколки от мента.

— Ну и как сейчас? Ты определился наконец?

— Куда ты торопишься? — недовольно вздохнул Медведь. — Сам знаешь, что торопливость в нашем деле до добра не доводит.

— Но и излишняя медлительность тоже. Смотри, Георгий Иванович, опередят тебя. Ведь не мне тебе говорить, что война между криминальными кланами сейчас пойдет острее, чем прежде. Видал, какую активность Михаил Сергеевич развел со своей «перестройкой» да «ускорением»! Не сегодня-завтра Кремль легализует частную собственность — и тогда только держись! Эти волки рвать начнут все вокруг и друг дружку, подгребать под себя все, что плохо лежит. Но ведь сейчас не одни только волки подрастают. Появляются и львята. На таких особенный спрос. Так что смотри, не опоздай… Думаешь, это я один такой шустрый, что Варяга приметил? Не сомневайся — его досье уже не раз и не два в разных кабинетах мусолили… Вон гут недавно генерал Калистратов подкатывался ко мне…

— Да все я понимаю… — уже мягче огрызнулся Медведь и вдруг переспросил: — Калистратов, говоришь? Что-то фамилия знакомая… Уж не тот ли? — Но смутное воспоминание уже растаяло под грузом иных, тревожащих его мыслей. — Я тут на днях получил маляву от моего старого приятеля Муллы… С последними новостями про Варяга. Он полгода как освободился. Парился в Печорских краях. Теперь вроде как в Казани осел. Это же его родной город… Верно?..

— Верно. Но это я и без тебя знаю, Георгий Иванович. Вчера только читал последние рапорта из ГУИТУ. На этого Владислава Смурова во-от такое дело собрали! Ну просто герой, а не зэк! А что в маляве-то еще прописал Мулла?

— Как ты и предсказывал, Кирилл Владимирович, Мулла меня благословляет. Он сам-то лично Варяга не знает, но много хорошего слышал о нем от верных людей…

— Ну и добро, Георгий Иванович. Ну и добро. Значит, я его дело истребую к себе как бы на проверку, и тут оно в наших канцелярских коридорах благополучно затеряется… Чтобы никому было неповадно с ним какие-нибудь дела пытаться строить. Так что можешь располагать Варягом самолично!

В трубке раздались отрывистые гудки.

Сон улетел окончательно. Спать не хотелось, но и отдохнуть Медведь толком не успел. А еще эта ноющая, хоть и слабая пока, но противная боль в правом боку. Хотелось выпить не чаю, а, как еще недавно, с аппетитом хватануть стопку водки, занюхать рукавом и ощутить, как жгучая влага растекается по жилам.

Увы, он знал, что после первых же минут удовольствия наступит неминуемая расплата. Печень даст о себе знать дикой болью и не позволит больше ни о чем помыслить.

А Медведю надо было серьезно подумать. Он протопал в коридор, а потом, мимо комнаты охраны, откуда его проводил внимательный взгляд здоровенного как бык псины-трехлетки по кличке Рябой, вышел в сад.

Здесь было хорошо, ночью дышалось особенно легко. Начало лета — прекрасная пора. Медведь медленно прошел по усыпанной гравием дорожке и сел на лавочку. Сквозь резные листья клена светила яркая луна. А тут еще, словно бы приход слушателя стал сигналом, громко, заливисто-заливисто засвистал соловей.

Может быть, подумал Медведь, это и есть рай, о котором мечтает каждый человек? Может быть, это закономерная плата за все невзгоды его жизни, и он теперь принимает заслуженную плату от Судьбы?

Незаметно мысли его перешли к старому татарину Мулле, от которого он получил на прошлой неделе маляву. Мулла сейчас гниет на зоне у полковника Беспалого. Хотя сильно сказано — гниет, для Муллы зона — мать родная, даже если зона и сучья. Он и там сможет не только выжить, но и других подмять. Звали старого вора Заки Юсупович Зайдулла. Но его настоящее имя было известно немногим. Гораздо больше знали его под кличкой Мулла. О себе он говорил, что происходит из знатного казанского рода, на чьих плечах держалась ханская власть, и будто бы в его жилах течет и капля крови самого хана Батыя. Он был правоверным мусульманином, и даже тюремный режим не отучил его от каждодневного намаза. Заки не уставал повторять, что истинное его призвание быть муллой: и отец его, и дед, и даже прадед были священнослужителями. Если бы не воля Аллаха, и он, возможно, легкой походкой зашагал бы по истинному пути, и не было бы для него большей благости, как наделять новорожденных божественными именами, а усопшего отправлять в последнее пристанище. Мулла твердо держался веры и никогда не изменял своим принципам. Для молодых зэков, особенно в последнее время всеобщего раскола, подобный человек мог бы стать отменным объектом для шуток. Но только не Мулла. Мало того что даже его тюремный стаж превысил пятьдесят лет, но Мулла еще был и одним из первых коронованных воров России и сумел взрастить не одно поколение законников. Даже такие крупные авторитеты уголовного мира, как Ангел и Дядя Вася, царствие ему небесное, гордились тем, что он дал им рекомендацию в «законники».