Гастролер

Но было также известно, что Болгарин в неплохих отношениях с Медведем, и одно это уже обещало не конец, а, скорее, продолжение войны между Медведем и пиковыми ворами, в которой наступила только краткая передышка. Теперь у Медведя и на юге появился союзник в этой битве.

Со дня похорон Заура прошло полгода. Догадка о смерти Заура обрела свое подтверждение: пиковые воры прознали, как примерно помогли Зауру Кизлярскому уйти в мир иной. Причем известно это стало по чистой случайности. После его безвременного ухода кой-какие вещички перешли в собственность к его корешам и родственникам, в том числе и оставшиеся невыкуренными две пачки «Беломора». У Заура в Махачкале был крестник, молодой пацан — карманник по прозвищу Махач. Этот Махач Заура почитал за отца родного, искренне уважал, просто преклонялся перед ним, во всем подражал и норовил перенять чуть ли не все его привычки. И вот ему-то пачки ленинградского «Беломора» и перепали. Сам-то Махач не курил. Но зная, что его кумир, его учитель всю жизнь дымил только этими, в начале восьмидесятых годов уже совсем вышедшими из моды папиросами, решил попробовать. Буквально через две недели Махач почувствовал себя совсем неважно, хотя постеснялся поделиться своими ощущениями с корешами. А когда прошла еще неделя, он однажды, находясь в компании дружков, ни с того ни с сего не выдержал, сблевал от очередной цигарки. И тут вдруг Махач понял, что зауровский «Беломор» — дурной. Отдал парень две пачки этих чудных папирос на проверку в местный университет, на химический факультет, где у него друган работал техником-лаборантом. А этот друганок упросил какого-то аспиранта сделать анализ табака — и выяснилось, что в «беломорины» подмешаны особые ядовитые вещества.

Словом, в скором времени прознал про этот смертельный «Беломор» смотрящий Сухуми Шота Черноморский, молодой грузинский вор, и направил в Махачкалу своих джигитов на разборку. Те сразу к тетке, что с Зауром последние двадцать лет под одной крышей жила. Толстуха сильно испугалась и быстренько припомнила, что как раз летом, когда Заур уезжал в Волжск на выставку, приезжал к ним в дом некий чернявый парень с гостинцем. Что за гостинец? От кого? Да гостинец-то — таджикский гашиш, который хитрая баба сховала так далеко, что хозяин о том гостинце и прознать не успел. Тут уж в дело вмешался Шота лично, потому что именно он и никто другой прямиком из Душанбе поставлял Зауру отменную дурь. Шота точно знал, что с таджикскими барыгами Заур сам никаких дел никогда не имел. Тогда зачем приезжал этот самозваный гонец? Уж не затем ли, чтобы отравленные папиросы подкинуть в дом?

И начал Шота методично распутывать этот клубок. Кто-то вспомнил, что видел у дома Заура незнакомого чернявого парня. Еще кто-то вспомнил, что молодой чернявый парень с полиэтиленовой сумкой вышел из дома дагестанского смотрящего и почему-то содержимое той сумки высыпать в придорожную канаву. А потом соседские мальчишки припомнили, что вроде как да, полгода назад нашли в канаве несколько нераспечатанных пачек «Беломор-канала» и потом весь месяц курили халявные папиросы…

В общем, картина для Шоты вырисовалась более или менее ясная.

Летом 1983 года собрались пиковые воры на сепаратный сход и подтвердили свое нежелание платить на единый общак и подчиняться воле одного смотрящего, кем бы он ни был. А за желание навязать всем свою волю и за смерть своего другана Заура Кизлярского приговорили Медведя большинством голосов к смерти, о чем в Москву срочно сообщил Якуб Болгарин, на том же сходе мирно лишенный места смотрящего по Дагестану… Своих полномочий на том сходе лишились многие, кто был несогласен с позицией Шоты Черноморского. Никакие их доводы о том, что не Медведь развязал войну, а именно Заур затеял кровавые разборки, что не в разобщенности сила воровского сообщества, а в едином управляемом братстве, никакие доводы не повлияли на алчных, малообразованных, отставших от новой жизни авторитетов, которых на сходе оказалось большинство. Так сумел организовать сход Шота.

И вот теперь Георгий Иванович Медведь впервые в жизни задумался о том, что смерть приблизилась к нему как никогда вплотную. Теперь любой залетный бандюк из молодых да ранних, прослышав о суровом решении воровского сходняка и решив по дурости заделаться героем, вполне способен был безнаказанно свершить над ним расправу. Что тут поделать? Бороться с этим было нелегко. И чтобы все расставить по местам, требовалось немало времени и сил, видно не рассчитал он все возможности, не смог противостоять такому развитию событий.

А может, и не было другого пути. Кто-то все равно должен был сделать этот первый шаг.

Сейчас Медведю нужно было как-то обезопасить себя. Но как? Бежать из Москвы? Но куда? Это раньше, пол века назад, когда он был молодым вольным вором, не обремененным ни семьей, ни имуществом, он мог запросто сняться с места и махнуть в любой город Союза, хоть в Ленинград, хоть в Куйбышев, хоть во Владик… Сейчас другое дело. Годы… Силы не те… А может, изменить внешность, как бывало не раз: сбрить усы, отрастить бороду, покрасить волосы, надеть на нос толстые очки — и тебя никто не узнает. Нет, теперь все не так просто, теперь не исчезнешь в людском океане — ведь он не один из тысячи никому не ведомых домушников-гастролеров, а легендарный смотрящий Москвы, крупнейший, авторитетнейший вор в законе, командующий целой армией московских урок. Тут придется принимать нестандартное решение, думал Медведь, уединившись в своем доме-крепости в Кусковском парке…

Найденный им к утру выход оказался простым, вопреки всем сложностям, с которыми его задумка была сопряжена.

Через неделю ему должно исполниться семьдесят пять. Круглая дата, юбилей. И хотя Медведь никогда не справлял день рождения и даже не любил получать в этот день поздравления, он вызвал к себе Ангела и огорошил его неожиданным известием: отметить юбилей в узком кругу в одном из ресторанов гостиницы «Интурист». Кого пригласить? Да кого угодно, но только не старых друзей — ни Захара, ни Федула, ни Лиса не надо… А вот региональных смотрящих оповестить всех: кто не сдрейфит прибыть в столицу, под ясны очи эмвэдэшных ищеек — милости просим, а кто смалодушничает, так Георгий Иванович в обиде не останется. Но всех воров широко оповести, наказал Медведь на прощание Ангелу, чтобы все знали…

Народу в ресторан собралось человек тридцать. Стол ломился от изысканных яств и импортных напитков. Официанты сновали меж столиков, поднося все новые и новые блюда. Через час Медведь, сославшись на внезапную головную боль, встал из-за стола и в сопровождении трех крепких охранников покинул банкетный зал.

Вскоре он вышел из стеклянных дверей «Интуриста» и в сопровождении троицы охранников неторопливой походкой двинулся к тротуару. Он дошел до края площадки под полотняным навесом, окинул цепким взглядом улицу и шагнул вперед.

Медведь заметил, как справа подкатила «Волга» с черно-белыми шашечками на борту и из нее выпрыгнул высокий парень — его крестник, имевший погоняло Коля Длинный. Он дернулся к багажнику, открыл его и стал вытаскивать чемоданы. Пока все шло по заранее им разработанному плану. Выгрузив из багажника второй чемодан, пассажир «Волги» вдруг резко развернулся и не целясь, с двух рук, произвел три выстрела Медведю в грудь. Занеся ногу над последней ступенькой, тот выгнулся назад, сквозь клочья расстегнутого пиджака брызнула кровь, белоснежная рубашка тотчас окрасилась багрянцем, и обмякшее тело повалилось на красную ковровую дорожку, бегущую от стеклянных дверей гостиницы. Раздался громкий женский визг.

…В дверь осторожно постучали. Медведь вздрогнул, и вставшая перед его мысленным взором картинка — улица Горького, гостиница «Интурист», подкатившее такси, стреляющий из двух стволов холостыми патронами пассажир, крики очевидцев — вмиг растаяла. Он открыл глаза и выпрямился в кресле:

— Да!

Дверь тихо скрипнула.

— Георгий Иванович, — это был Алек. — Извините, вы просили сообщить. Ну вот, схоронили вас на Ваганьковском. Уж и не знаю, как сказать… Примите искренние соболезнования, что ли…