Страница 9 из 19
Уязвленный замполит лучше других знал это. Он ждал своего часа и дождался.
Все уже самые ненасытные отвалились от скатерти-клеёнки и расслабленно отдыхали, глядя на дымок костра. Разговор шёл сначала ни о чём, а потом, как обычно в мужских компаниях, зашел о женщинах.
— У нашего бывшего коменданта, — начал один из охотников, — была жена — золотая женщина. Все считали, что они дружили в детстве, а потом выяснилось, что познакомились они весьма странно.
— А Иваныч, — сказал один из охотников, кивнув в сторону Коловратова — вообще свою жену у немцев утащил…
Все примолкли, давая Коловратову возможность рассказать о том, как вынес он свою будущую жену из немецкой комендатуры. Однако в паузу вклинился замполит:
— У Василия Шукшина, — сказал он, — есть рассказ, который называется «Миль пардон, мадам». Там один мужик, которого смешно звали Бронькой Пупковым, рассказывал всем на охоте, как покушался на Гитлера.
Коловратов разозлился: его ещё никто не перебивал, когда он соглашался что-то рассказать о своём военном прошлом. Но замполит, видимо, решил как можно больнее уязвить Коловратова.
— Вот вы говорите, — сказал он, — что стреляли с двух рук, но кто это может подтвердить?
— Я сам и могу, — угрюмо прогудел Коловратов.
— Всё это слова, — распалялся замполит, — я уверен, что вы сейчас и в верблюда не попадёте.
— Со ста шагов в твою коленную чашечку, — сказал Коловратов.
Дело заходило слишком далеко. Собравшиеся это почувствовали, зашумели. Но как-то уговорили замполита и Коловратова не заводиться и продолжили пьянку. Замполит даже предложил тост: за поколение, прошедшее самую жестокую войну двадцатого века, и налил Коловратову полную кружку водки. Потом трёп продолжался, но некий осадок от стычек начальника с Коловратовым остался, и, наверное, поэтому в тот день выпили больше обычного и стали делать то, чего никогда не делали.
Установили рядышком две пустые бутылки, отмерили пятьдесят метров и стали стрелять.
Коловратов смотрел на развлечение молодёжи с иронической усмешкой и не участвовал в нём.
— А не слабо, — предложил ему замполит, — самому, это, конечно, не верблюд…
— В твою шапку, — сказал Коловратов.
— Годится, — ответил замполит, — но бросаю я.
— Угу, — согласился Коловратов.
Замполит сорвал с себя шапку и подбросил вверх. Шапка взлетела очень высоко, на какое-то мгновение остановилась в воздухе, и именно в это мгновение её догнал заряд дроби из ружья Коловратова.
Что эту шапку уже нельзя будет носить, поняли все ещё до того, как она упала на землю.
Но Коловратов на этом не остановился. Мрачным взором оглядел он притихшую компанию, резко повернулся и выстрелом из второго ствола разнёс бутылки, в которые так и не смогли попасть собутыльники.
— Фраера! — сказал он сквозь зубы, покачнулся и пошёл спать.
С той поры на охоту с военными он не ездил.
На следующее утро я без приключений добрался на электричке до Благовещенского вокзала, пересел там на маршрутку и уже через полчаса был в аэропорту. Чувствовал себя неважно, потому что не выспался. Была на то своя причина. Стоило мне погасить в комнате свет, как что-то стало меня отчаянно кусать. Зажег свет, обшарил постель, но ничего не обнаружил. Позднее понял, что это, скорее всего, были клопы, которые не входили в перечень услуг Антоновны, но внесли свой колорит в мое белогорское приключение.
У входа в аэропорт заметил знакомую фигуру Петровича.
— Ну, как поездка? — спросил он. — Удачно?
— Любопытствуешь или есть свой интерес?
— И то, и другое.
— Коловратов умер полгода назад.
Петрович развёл руками: мол, всё в воле Божьей.
— Здесь по делу? — спросил я.
— Нет, я же помню номер и время рейса, заехал проводить.
Мы двинулись на регистрацию, после которой я опять вспомнил поговорку: «не имей сто рублей…»
Молоденький сержант пограничник спросил меня:
— Ваша регистрация?
— Я только что зарегистрировался, — ответил я ему.
— Вы зарегистрировались на рейс, — сказал он мне тоном, каким обычно папаши наставляют неразумных дитятей, — а где ваша регистрация в Амурской области — вы же в пограничной зоне?
«Твою мать, если бы я был командировочным, то сохранил бы квитанцию из гостиницы, а так… она сейчас лежит в урне в далёком поселке Поярково».
— Володя, — радостно произнёс сержант, обращаясь к милиционеру, стоящему поодаль, — твой клиент.
Милиционер лениво двинулся ко мне, пришлось звать на помощь.
— Петрович, — окликнул я своего коллегу, — у меня проблемы.
Милиционер уже рассматривал мой паспорт, когда подошёл Петрович, представился и, кивнув на меня, сказал:
— Это наш коллега и гость… из Белоруссии.
Милиционер неумело козырнул и оставил меня в покое. А я ещё раз тепло попрощался с Петровичем.
Была жара, и пассажиры страдали от духоты в салоне. Но вот двери закрылись, самолёт взлетел, стало прохладно. Я достал из сумки сшиток. Но читать не было сил. Сказалась бессонная ночь, и я уснул.
Проснулся, когда самолёт уже заходил на посадку в Иркутске. Я пожалел, что просмотрел Байкал с высоты птичьего полёта. Но вспомнил, что увижу его ещё раз из окна поезда, и успокоился.
Билет до Улан-Удэ взял на какой-то проходящий и поехал в обратную сторону, предвкушая приятную встречу с моим спонсором в Улан-Удэ и листая дневник Трубника.
Часть вторая Восток-Запад
Шаповал
Шаповала бьёт мелкая дрожь. До чего же холодно лежать в снегу. Даже полушубок не спасает. Впрочем, разве это полушубок — одно название. Ему лет десять, и подшёрсток, — а именно он даёт тепло, — давно вытерся. Да что там подшёрсток! И шерсть стала короче наполовину. Стоило ли менять телогрейку на такой полушубок? Но… в партизанской иерархии командиру диверсионной группы не пристало ходить в телогрейке… Однако, что-то на этот раз уж очень холодно, уже начинает трясти мелкая дрожь. Не заразился ли он тифом, ночуя два дня назад в одной незнакомой крестьянской избе? Спали они на соломе и всю ночь слышали, как кашлял на печи больной старик.
«Не приведи господь заболеть, — думает не верящий в Бога Шаповал. — Что скажут ребята? Хотя ясно, что скажут: надо лечиться, отлежаться. А, возможно, кто-то подумает, что испугался Шаповал, решил не участвовать в операции».
Эту операцию Шаповал готовил давно. Сначала поставил задачу местным мальчишкам следить за движением на железной дороге и фиксировать крупные эшелоны с техникой и живой силой. Трубник собирал информацию через своих связных. Особое внимание обращали на составы, безопасность которых обеспечивалась дополнительными средствами. Потом данные Трубника и Шаповала сравнили. В основном они совпадали.
Пока собирали сведения, отрядные умельцы приделали детонатор к 152-миллиметровому снаряду и передали его ребятам Шаповала. Общий вес взрывного устройства потянул почти на сорок килограммов. Пришлось искать подводу и ночью везти его поближе к железнодорожному полотну магистрали Минск — Москва.
Это не бог весть какая акция, но Шаповал знает, что немцы через своих пособников внимательно следят за всеми передвижениями у дороги. И чем меньше посторонних людей привлечено к операции, тем больше надежды на её успех.
Устройство закопали в снегу неподалёку от железнодорожного полотна, обозначили вешками, чтобы можно было найти его в темноте. С этого момента тянуть было нельзя. Не только потому, что у немцев были свои глаза и уши вокруг железной дороги, но и потому, что могло случиться множество совершенно непредвиденных вещей: скажем, на устройство случайно натолкнётся кто-то из полицаев или местных жителей, либо самодельный детонатор отсыреет.
По собранным данным, особо охраняемых эшелонов в сутки могло проходить несколько пар. Днём подобраться к железнодорожному полотну и тем более заложить заряд невозможно, значит, операцию необходимо проводить ночью.