Страница 52 из 59
А вот для сведения девочкам, старшей и средне-старшей, посылаю газетную вырезку, доказывающую, как опасно излишнее увлечение "похудением". Пусть-ка каждая из них прочитает эту заметку и переведет ее для контроля тебе.
Ну, пока до свидания. 30-го надеюсь быть в Москве, откуда вам пошлю телеграмму. Крепко вас всех целую и обнимаю. Читаю все положенные большие, средние и маленькие молитвы и жду вас, милая маманичка, поскорее в Москву[405]. Любящий Вас Ваш папаня
Привет Володе и Ляле.
П. С. Мои костюмы ты, мамоничка, уж захвати с собой: мои в Москве годны лишь для повседневной службы, в Лондоне же есть два совсем новых (черный с полосатыми бр[юками] и коричневый полосатый), — они мне будут вполне кстати для более официальных выступлений. Здесь за шитье костюма приходится платить 100 марок, т[о] е[сть] вдвое дороже Италии. Вообще здесь все цены в 11/2—2 раза выше итальянских. Мой костюм из купленной в Венеции материи сегодня будет готов, еще не знаю, как это удастся.
Я чувствую себя хорошо и бодро, совершенно не утомляюсь, постараюсь в Москве по субботам и воскресеньям отдыхать и, может быть, даже буду ездить верхом. Берегите и вы накопленное за Лидо здоровье, в особенности Вы, мамоничка. Я очень по вас всех соскучился, постоянно о вас думаю и всех вас крепко целую и люблю. Поскорее собирайтесь из Лондона и приезжайте в Москву, как только устроите Лукки и Любу.
Крепко обнимаю и целую.
Папаня
93
24 октября 1924 года
Милая моя дорогая и золотая маманичка!
Наконец-то я получил вчера телеграмму Володи с вашим адресом, а сегодня пришло письмо Людмильчика, и я теперь более или менее ясно себе представляю, где вы и что с вами, а то я уж совершенно терялся в догадках, ты же в своих телеграммах не давала адреса, а я не понимал, почему мои адресованные в Лондон письма до вас не доходят. Даже написал было вам сердитое письмо по поводу вашего молчания, но не отправил, решив дождаться ответа на отправленную Володе телеграмму, да и [не] хотелось мне посылать Вам, родному моему и милому, сердитого письма.
Очень печально, что Манухин нашел твои легкие не совсем в порядке, но, я думаю, унывать нам не следует, в нашем возрасте это вещь, не представляющая особой опасности, если, конечно, не запускать и лечиться, а во-вторых, я все-таки еще не уверен в диагнозе Манухина, и, полагаю, следовало бы его проконтролировать обращением к какому-нибудь выдающемуся и абсолютно авторитетному специалисту. Я несколько пеняю на самого себя за то, что рекомендовал тебе пойти к Манухину. Мне тут сообщили о нем не очень утешительные вещи. Будто бы теория его никакими фактами еще не подтверждена, а практикует он, как и всякий модный доктор, и дело ведет более или менее как лавочку. Сообщи мне, пожалуйста, какое он на тебя производит впечатление, и не опасаешься ли ты, что он находит болезни, может быть, даже и у здоровых людей, чтобы оправдывать на их лечении свои теории. А тут еще, пожалуй, возомнил, поверив белым газетам, что имеет перед собой жену чуть ли не богатейшего человека Европы. Во всяком случае, необходимо проверить его диагноз обращением к первоклассному специалисту по этого рода болезням и непременно проделать все полагающиеся в таких случаях анализы и исследования в более или менее нейтральном клиническом месте, чтобы вполне элиминировать[406] если не частную заинтересованность, которой, м[ожет] б[ыть], в данном случае и нет, то, например, увлечение своей теорией или методом лечения и т. п. Я очень прошу тебя, милый мой Любан, сделать это, т[о] е[сть] показаться лучшему специалисту, профессору по легочным заболеваниям.
И напиши мне обо всем возможно подробнее, я спрошу здешних врачей.
Я послал вам за этот месяц 4 или 5 писем на адрес Володи: 54 Eton Avenue, и очень будет жаль, если они пропали по небрежности жильцов этого номера; другого же адреса у меня не было. Ваш теперешний я считал действительным только на время вашего проезда через Париж, не думая о том, что вы там же могли остаться на несколько недель.
Я живу здесь более или менее по-прежнему, т[о] е[сть] как жил до приезда мамани: ухожу из дома с 10-91/2, приезжаю с 4–5 или 5–6 на обед и возвращаюсь вечером. Чтобы не потолстеть (о ликование Лукки и Кати!), вечером не ем горячего, а лишь холодную закуску и стакан чаю. За обедом, если в супе есть мясо, то больше мясного уже не полагается. Лид[ия] Вас[ильевна] обслуживает меня более или менее удовлетворительно, и с этой стороны все в порядке. Хуже с квартирой. Тут идет развал, ибо оказалось, трубы отопления не были ремонтированы, и сейчас пришлось все разбирать, частью выламывать, и я еще не вполне уверен, сделают ли эти головотяпы все как надо. Как это вышло, что при весеннем ремонте эта важная статья была обойдена, не знаю, но факт тот, что все забито внутри ржавчиной, и у Нариманова[407] батареи тоже не действовали. По сиюминутности пробьем стены и поставим дверь в столовой и в ванной.
Если бы не бешеная работа, было бы очень скучно, я привык к вам, мои родные, за лето, и теперь одному трудненько: только и есть, что думать и чувствовать некогда, всякая минута занята если не разговором или письмом, то размышлениями на тему к какой-нибудь из тысячи недоделанных работ или планов. А особенно мне жалко, что нет меня с вами сейчас, когда маманичка себя больным чувствует и когда надо бы его приласкать и приголубить, подбодрить. Еще я беспокоюсь, что вы там останетесь у меня без денег. Пожалуйста, напиши мне, маманичка, и об этом. Я одновременно с этим пишу Штолю и предупреждаю его, что ты к нему обратишься за деньгами, чтобы он переводил тебе без замедления. Будет ли тебя Манухин (или кто тебя лечит) держать все время в Париже, или тебе необходимо будет поехать на юг? Кто-нибудь из девочек, если не обе, останутся, конечно, с тобой. А как же насчет приезда в Москву? Если квартира у нас будет в порядке, то ведь зимой здесь неплохо? Или тебе нужно будет климатическое лечение? Напиши обо всем этом подробно.
Главное же, еще раз повторяю, это проверка манухинского диагноза объективными исследованиями. Еще же главное и самое главное, не терять бодрости духа, опасного у тебя ничего нет и быть не может, с такими и большими болезнями люди живут десятки лет, если соблюдать правильный режим.
Что тут иногда делается, уму непостижимо. Вот случай с Цюрупой А. Д. Лечился он все лето от своего сердца в Германии и уже собрался выезжать в Москву (3 дня спустя после моего отъезда из Берл[ина]), но почувствовал себя очень худо, отчаянные боли, словом, попал на операционный стол — воспаление желчного пузыря. Оказалась в этом пузыре целая каменоломня, притом отдельные камни со сливу добрую величиной. Стенки пузыря были уже настолько тонки, что, если бы операция запоздала на день-два, спасение было бы невозможно. Операция прошла удачно, и теперь А. Д. [Цюрупа] вне опасности, но мало того: Краус объявил, что никакой болезни сердца у Цюрупы нет и что все было на почве этих камней! А сколько раз человека рентгенофотографировали!
Ничего, родной мой, милый Любан, не унывай и не падай духом, мы еще поборемся и повоюем с болезнями-то!
Я тут справлялся насчет коров. Оказывается, Цюрупа Григорий уехал куда-то в Туркестан, ни черта, по-видимому, не сделав, от Гринфельда же и дяди Миши я ничего не мог толком добиться и даже не знаю я, кому именно и сколько передано вырученных с концерта денег. Мне жалко, что ребята к зиме остаются без коровы. Пожалуйста, маманичка, напиши, кому и сколько ты передала денег на это дело. Если это не сделано, то сколько была выручка? Надо же все это как-либо урегулировать и корову купить. Пожалуйста, миленький, напиши мне об этом поскорее обстоятельно.
Да, вот еще что! Напиши, в каких именно сундуках (где стоят) мои теплые вещи и где ключи? Если они у тебя и плоские, то в хорошем конверте ты могла бы мне их прислать заказным письмом — либо во Внешторг (Ильинка, 14), либо на квартиру. Становится холодновато, и шуба и шапка мне скоро понадобятся.
405
Вторая поездка Л. В. Красиной в Москву в 1924 г. (первая поездка, вместе с дочерью, была предпринята в конце 1923 — первой половине 1924 г.) не состоялась.
406
Элиминировать (англицизм) — устранить.
407
Нариманов Нариман Кербалай Наджаф оглы (1870–1925) — советский государственный деятель. Социал-демократ с 1905 года. В 1920 г. председатель Азербайджанского ревкома, затем председатель Совнаркома Азербайджанской ССР. С 1923 г. председатель Союзного Совета Закавказской СФСР, сопредседатель ЦИК СССР.