Страница 32 из 34
Все звенья церковной организации были активными проводниками радикальной реформы, начатой в культурной и религиозной жизни древнерусского общества по инициативе Владимира. Эта реформа содержала ряд кардинальных установок. Она допускала сохранение лишь тех элементов культурного наследия, которые могли содействовать или по крайней мере не противоречили специфически трактуемому христианством понятию социального и культурного прогресса, настаивала на актуализации идей политического единения на основе христианского универсализма, акцентирующих общность и духовную связь культуры отдельных земель, княжеств. Реформа предусматривала регулярное согласование русской модели культурного развития с византийской, поощряла повышенный интерес к культурному наследию Византии, отвергала плюралистические подходы к культурному творчеству. Она добивалась изменения представлений об исходных значениях культуры в соответствии с проповедуемым ею понятием единого бога как первоисточника всех культурно-исторических процессов. Реформа требовала освобождения от языческого антропоморфизма, изживания языческих традиций, мешавших подходу к действительности и культуре на основе христианской модели мира, призывала отбросить сформировавшиеся в рамках язычества представления о бытии, эстетические и нравственные нормы, если они противоречили предписаниям христианства.
В целях укоренения нового порядка в культурной жизни, выработки антитрадиционалистского подхода к языческому наследию Владимир, его преемник Ярослав Мудрый выдвинули на авансцену русской культурной истории представителей духовенства. Это сословие стало стержнем, вокруг которого формировался фронт представителей разных национальных групп в поддержку про-христианских ориентаций в культуре. При активном участии духовенства была развернута агитация за христианский образ жизни. Церковная пропаганда всячески подчеркивала, что простое существование (без бога) ни к чему позитивному не приводит, что сущностное выживание требует активного заинтересованного отношения к хранимым христианством духовно-нравственным идеалам. Именно христианство, по мнению христианских агитаторов, должно было сообщить русскому народу смысл существования, озарить его жизнь светом вечности, ввести ее в круг безусловных ценностей, среди которых триединый бог – наивысшая. Церковные идеологи взяли решительный курс на культивирование тезиса о «христианской сущности» истинной культуры и полной законности «превосходства» христианских культурных образцов над языческими.
В общественное сознание древнерусского народа вошли идеи, которым суждено было стать доминирующими на многие века. Эти идеи поставили мировосприятие отдельного человека в зависимость от переживания сакра-лизуемых христианством идеалов. Значимость человеческих поступков должна была определяться в свете превозносимых христианством трансцендентных норм. От человека требовалось постоянно помнить о божественной вечности и без страха взирать на исчезающий в небытии мир земных ценностей, сообразовывать свободу выбора в земной практике с поиском решения проблем человеческой экзистенции в контексте потусторонности. При всем этом одним из значительных следствий утверждения христианства на Руси было распространение в русской жизни отрицательного отношения к агрессивному поведению, понимания того, что путем стяжательства, обмана и злонамеренности познания и счастья достичь невозможно, что красота и истина нераздельны, что подлинно ценное опознается человечностью его устройства и гармонией с целым.
Вместо заключения
1988 год для русского православия – год исторического юбилея, связанного с крупным событием в отечественной истории, в развитии русской государственности и культуры. Верующие советские граждане, церковные круги празднуют тысячелетие крещения князя Владимира Святославича, а в более широком смысле начало христианской (православной) церкви на Руси.
Религиозные деятели, публично выражая свои чувства по поводу тысячелетия утверждения христианства среди восточных славян, рисуют тенденциозную, мистифицированную картину проведенной киевским князем религиозной реформы. Однако исторические события должно понимать и оценивать с исторической точки зрения. Исторически же очевидно, что князь Владимир, принимая решение ввести христианство, руководствовался вполне земными соображениями. Монотеистическая религия в сравнении с язычеством представлялась ему воззрением нравственно более привлекательным и прагматически более удобным, способным содействовать упорядочению политической жизни. Появившаяся к тому времени у восточных славян государственная власть, интересы политической верхушки господствующего общественного слоя, стремившейся к социально-политическому и экономическому объединению русских земель, требовали соответствующего идейного обеспечения.
Пустив корни в специфической славянской среде, взявшее на себя данную идеологическую миссию восточное христианство, применяясь к конкретным историческим условиям, было вынуждено одни стороны своего учения ослабить или усилить за счет ослабления или усиления других, что в конечном счете и определило своеобразие той его формы, которая известна как русское православие.
Если до крещения распространявшееся на Руси христианство не было связано обязательствами перед государством и могло осуществлять свою деятельность вполне независимо, то после получения статуса официальной религии христианская церковь тесно переплелась с политической системой феодального общества и ее свободное развитие стало проблематичным. Подчинившись государству, церковь эта утратила свою духовную свободу, свободу совести [51, 12]. В качестве официальной религии она способствовала объединению Древней Руси, однако эволюция под контролем светской власти привела к тому, что ее мировоззренческая и нравственная система оказалась деформированной, переродилась в идеологию, освящавшую русский феодализм.
Одним из серьезных препятствий официальному и массовому утверждению христианства в древнерусском обществе была глубокая культурно-бытовая и религиозная самобытность русского народа, его осмотрительное отношение к инородным элементам, его связь с культурой, основанной на язычестве. С этих позиций поступок князя Владимира – далеко не обычный акт своеволия, ведь сын Святослава не просто бросал вызов верованиям отцов, но решительно отрекался от предшествовавшей ему традиции, принимая на ее место принципиально иную веру. Несомненно, такой шаг потребовал от киевского князя большого личного мужества и убеждения, что преимущества от введения монотеистической религии превысят потери от разрыва с местными культами.
Выбор Владимира, разумеется, не был случаен. Восточное христианство, сохраняя догматическое и литургическое лицо христианской религии, обладая привлекательными формами выражения религиозного чувства, вместе с тем не проявляло той степени социально-политической активности, какая была присуща западному христианству. Проповедуемый восточной церковью религиозный идеал был большей частью сосредоточен на благочестии и смирении, поисках нравственного самосовершенствования и индивидуального спасения. Воинствующие настроения западных христиан ей не были свойственны. Основной спектр вопросов социально-политической жизни восточные христиане уступали кесарю, оставляя себе главным образом то, что относилось к догматике, литургии, отвлеченному созерцанию, благотворительной деятельности, что не выходило далеко за пределы культовых сооружений и монастырей. Вне их церковь признавала безусловную и неограниченную власть светского правителя, почитая его высшей инстанцией на земле.
Вполне очевидно, что такого рода позиция способствовала развитию и поддержанию монархических настроений, утверждению авторитета государства, его приоритета в сфере социально-политической жизни. Подобная идеология не могла не увлечь Владимира. Давая опору светской власти, она вместе с тем не только оправдывала ее единство, но и открывала возможность посредством подчинения церкви государству контролировать область духовной жизни народа, сохранять за верховным правителем право «вязать и миловать», вершить политику по своему усмотрению.