Ганнибал. Враг Рима

Но прежде, чем он успел начать осуществлять свой план, медведь опустился на четыре лапы и ринулся вперед, застав его врасплох. Поспешно попятившись, Квинт совсем забыл о порванной сандалии и зацепился подбитой подошвой за выступающий корень. Ремешки сандалии резко дернули его за ногу, и Квинт снова упал, на этот раз на бок. Он не выпустил копья, которое тоже оказалось на земле, но сердце все равно сжалось от страха. Медведь, поняв, что главный враг перед ним, ринулся вперед.

Квинт взглянул в сторону. Ужас на лице отца был красноречивее слов. Сейчас он умрет.

Но, несмотря на охвативший его ужас, Фабриций не нарушил клятву и не сдвинулся с места.

Квинт снова перевел взгляд на медведя. Разинутая пасть зверя была всего в ладони от его ног. Еще мгновение, и он оторвет ему ногу. Но, к счастью, острие копья торчало там же, рядом с подошвами сандалий. Ухватив древко копья покрепче, Квинт поднял острие выше. Солнце блеснуло на полированном наконечнике, и солнечный зайчик попал в глаза медведю, отвлекая его. Медведь раздраженно щелкнул зубами, пытаясь укусить копье. Квинт мгновенно бросил ноги в сторону, одновременно локтем вдавливая конец древка в землю и изо всех сил удерживая копье обеими руками.

Когда медведь снова бросился вперед, юноша нацелил острие копья ему в горло, прямо под опущенную нижнюю челюсть. Одержимый желанием расправиться с врагом, зверь не обратил внимания на копье и, немного опустив голову, ринулся к ногам Квинта. Юноша подтянул ноги, продолжая держать копье. Инерция движения насадила зверя прямо на острие, и оно пронзило его шкуру. Квинт ощутил ладонями хруст, когда копье пробило дыхательное горло и пошло вглубь, в мякоть. Уже готовый разорвать Квинта на куски, медведь встал на задние лапы и попятился, снова едва не вырвав копье из рук охотника. Квинт изо всех сил держал копье, упирая его древком в землю, а повисший над ним медведь яростно бил лапами по дереву. Он был так близко, что Квинт снова почувствовал его смрадное дыхание. Казалось, он мог дотянуться рукой до клыков, которые совсем недавно растерзали галла и трех собак.

Юноша ощутил непередаваемый ужас.

Но огромный вес зверя теперь работал против него самого, и лезвие копья вонзалось все глубже. Впрочем, победа была еще далека: медведь все жив и, так или иначе, продолжает к нему приближаться. Зверь заслонил перед ним солнечный свет — огромный взбешенный ком шерсти, зубов и когтей. Еще немного, и он порвет его на лоскутки. Выдержат ли напор зверя железные штыри, торчащие у основания лезвия? Во рту у Квинта пересохло от страха. Умри, ты, сын шлюхи. Просто умри.

Зверь продвинулся вперед еще на ширину ладони, все сильнее насаживая себя на копье. Казалось, сердце Квинта вот-вот выпрыгнет из груди.

Внезапно медведь поперхнулся, и из его пасти хлынул поток алой крови, заливая землю у ног Квинта. Копье разрезало артерию! Юпитер всемогущий, пусть острие дойдет до сердца, сейчас же, взмолился Квинт. Прежде, чем он меня схватит… Древко копья вздрогнуло, когда железные штыри уперлись в шею зверя. Тот резко остановился, зарычал прямо перед лицом Квинта, и юноша закрыл глаза. Ничего сделать он уже не мог.

Но мгновение спустя Квинт с облегчением понял, что медведь перестал напирать. Из пасти зверя хлынул новый поток крови, окрашивая алым лицо и плечи юноши. Не веря своим глазам, Квинт увидел, как блеск желтых глаз зверя начинает мутнеть, а затем и вовсе пропал. И тут же медведь повис всем своим весом на копье. Изнуренные борьбой мышцы Квинта не выдержали, и он выпустил древко.

Зверь упал прямо на него. Но, к счастью, он уже больше не двигался. Пусть Квинт и едва мог дышать, но он остался жив.

— Ты не ранен! — вскричал отец. — Хвала богам!

Агесандр одобрительно рыкнул.

Квинт осторожно сел.

— Кто-то обо мне позаботился, — пробормотал он, вытирая с глаз медвежью кровь.

— Конечно, боги, но это не отменяет того, что ты сделал сам, — сказал Фабриций. В его голосе слышалось огромное облегчение. — Я был уже уверен, что ты погибнешь. Но ты сохранил выдержку! Мало кто может сделать это перед лицом неминуемой смерти. Можешь гордиться. Ты не только показал свою отвагу, но и воздал самую высокую честь нашим предкам.

Квинт глянул на Агесандра и двоих рабов, которые глядели на него с уважением, и выставил подбородок. У него получилось! «Хвала вам, Диана и Марс, — подумал он. — Я совершу хорошие подношения вам обоим». Но тут его взгляд упал на тело покрытого татуировками раба, и его заполнило чувство вины.

— Его тоже надо было спасти, — пробормотал он.

— Брось! — сказал Фабриций. — Ты же не Геркулес. Этому дураку не надо было рисковать жизнью ради пса. Твой успех достоин имени римлянина.

Он помог Квинту подняться на ноги и крепко обнял.

Внезапно юношу охватила буря эмоций. Горечь от гибели галла, облегчение от того, что он смог преодолеть страх. Квинт с трудом удержался, чтобы не разрыдаться. В горячке боя он забыл, что эта охота должна была знаменовать его переход в статус взрослого мужчины. Но, тем не менее справился с задачей, поставленной ему отцом.

Наконец они разомкнули объятия.

— И как тебе это показалось? — спросил Фабриций.

— Ничего особенного, — с ухмылкой ответил Квинт.

— Уверен?

Юноша поглядел на медведя и понял, что все действительно изменилось. До сих пор он не был уверен в своей способности завалить такого огромного зверя. И едва не проиграл бой, охваченный ужасом. Смотреть смерти в лицо оказалось куда страшнее, чем он думал. Но желание выжить оказалось сильнее ужаса. Он снова посмотрел на отца и встретил его внимательный взгляд.

— Я видел, что ты испугался, — сказал Фабриций. — Мне следовало вмешаться, но ты заставил меня пообещать, что я этого не сделаю.

Квинт покраснел и открыл было рот, чтобы ответить.

Отец поднял руку.

— Твоя реакция была нормальной, что бы ни говорили другие. Но твое намерение победить, даже перед лицом того, что ты можешь погибнуть, оказалось сильнее страха. Ты был прав, заставив меня поклясться не вмешиваться. — Он хлопнул Квинта по плечу. — Боги благоволили тебе.

Вспомнив двух дятлов, которых он увидел в начале охоты, юноша улыбнулся.

— Поскольку тебе предстоит стать воином, мы посетим не только храм Дианы, но и Марса, — подмигивая, сказал Фабриций. — Помимо такого скромного дела, как покупка тоги.

Квинт просиял. Он всегда с нетерпением ждал поездок в Капую. Сельская жизнь давала мало возможностей для развлечений и общения. Они смогут сходить в общественные бани, зайти в гости к Флавию Марциалу, старому другу отца. Гай, сын Флавия, ему ровесник, и они уже давно дружат. Приятель с удовольствием выслушает рассказ об охоте на медведя.

Но сначала надо оповестить Аврелию и маму. Они наверняка с нетерпением ждут вестей с охоты.

Агесандр и двое рабов остались, чтобы похоронить татуированного галла и срезать шесты для переноски медведя, а Квинт с отцом направились домой.

На то, чтобы продать двоих друзей, у египтянина не ушло много времени. Благодаря предстоящим играм в Капуе рабов в Неаполе раскупали мгновенно. Из выставленных на продажу мало кто мог сравниться с двумя здоровыми и мускулистыми карфагенянами и жилистыми нумидийцами, так что покупатели толпились вокруг обнаженных мужчин, ощупывая им руки и заглядывая в глаза, чтобы уловить признаки страха. Хотя угрюмый настрой Ганнона был далек от боевого, он все равно произвел отличное впечатление. Египтянин сделал умный ход, отказавшись продавать карфагенян иначе, чем парой. Несколько перекупщиков принялись торговаться, и победителем в торговле вышел мрачный римлянин по имени Солин. Он купил у египтянина и еще четверых пленников.

Ганнон не очень-то обращал внимание на происходящее вокруг. Усилия Суниатона, пытавшегося хоть как-то подбодрить его, оказались тщетны. Юноша ощутил безнадежность сильнее, чем когда-либо в жизни. С тех пор как они уцелели в шторм, все шансы вернуться один за другим обращались в прах. Они по незнанию выгребли в открытое море вместо того, чтобы грести к берегу. Вместо того чтобы свести их с купеческим судном, судьба привела их к биреме пиратов. Небеса послали им карфагенян в Неаполе, но они даже не успели заговорить с ними. А теперь их продадут в гладиаторы, а не на другие работы. Верная смерть. Какие еще нужны доказательства тому, что боги окончательно их оставили? Уныние окутало Ганнона, словно тяжелое мокрое одеяло.