Ганнибал. Враг Рима

— Хватит! — сказал Малх, поднимая руки.

Сердито поглядев друг на друга, братья замолчали.

Малх задумался.

— Я сильно разочарован в тебе, Сафон, потому что ты не оспорил мнение брата, — сказал он, а затем поглядел на Бостара. — Позор тебе, как старшему по званию, потому что ты забыл о нашей главной цели — возмездии Риму. По сравнению с этим такие вольности, как рыбалка, — полная ерунда!

Не обращая внимания на неловкие извинения сыновей, он поднял бокал.

— Забудем же на время о Ганноне и его приятеле-сорванце и выпьем за Ганнибала Барку и за нашу победу в предстоящей войне с Римом!

Братья присоединились к тосту, но не стали чокаться между собой.

Молитва Ганнона о быстрой смерти не нашла ответа. Со временем шторм пошел на убыль, и волны снова стали еле заметны. Рассвело, и солнце озарило спокойное море и чистое небо. Ветер сменил направление, теперь он дул с северо-востока. Ганнон сначала обрадовался, но потом снова сник. Ветер был слишком слаб, и течение все так же несло их на восток. Над морем повисла тишина. Морских птиц не было, непогода заставила их укрыться на берегу. Усталость наконец-то сломила Суниатона, и он клубочком улегся на дне лодки и захрапел.

Ганнон скривился, подумав над смехотворностью ситуации. Спокойный вид спящего друга являл разительный контраст с тем, что им пришлось вынести ночью. Под лучами солнца промокшая одежда быстро высохла. Лодка слегка покачивалась, ее борта ласково гладили волны. Неподалеку на поверхность вынырнула небольшая стая дельфинов, но их вид не заставил Ганнона улыбнуться, как это бывало обычно. Сейчас их красивые силуэты и грациозное движение в воде напоминали ему лишь о том, что он — житель суши, которой нигде не было видно. Если не считать дельфинов, они были совсем одни.

Ганнон почувствовал сожаление и, как ни странно, смирение. «Я должен был блюсти долг, — подумал он. — Пойти на собрание с отцом». Сейчас мысль о том, чтобы слушать Госта и остальных болтунов, показалась ему очень привлекательной. Юноша с тоской поглядел на запад, понимая, что уже никогда не увидит дом и родных. Печаль захлестнула его, и его глаза наполнились жгучими слезами. Он порадовался тому, что Суниатон спит. Они лучшие друзья, но ему не хотелось, чтобы Суни увидел, как он плачет, словно ребенок. Сам он не осуждал товарища за его поведение во время шторма. Лишь мысль о том, что внешнее спокойствие хоть как-то поможет другу, сдержала его от того, чтобы вести себя точно так же.

Вскоре Суниатон проснулся. Ганнон, все еще чувствовавший себя скверно, удивился и обозлился, увидев, что друг каким-то образом приободрился.

— Есть охота, — заявил Суниатон, оглядываясь с жадностью по сторонам.

— Ну, есть у нас нечего. Как и пить, — с печалью ответил Ганнон. — Привыкай.

Было очевидно, что у него скверное настроение, и Суниатон счел за лучшее промолчать. Вместо этого он занял себя тем, что принялся вычерпывать воду — ее на дне было на ширину ладони. Закончив уборку, он поднял весла и вставил в уключины. Прищурившись, поглядел на горизонт, потом на солнце, и принялся грести, вроде бы, на юг. И вскоре принялся насвистывать популярную нынче в Карфагене песенку.

Ганнон скривился. Мотив напомнил ему о лучших временах, когда они гуляли в портовых тавернах города. О полных удовольствий часах, которые он проводил с пухленькими шлюхами-египтянками в комнате над баром. Изис, так она звала себя, была у него в любимицах. Он вспомнил ее подведенные сурьмой глаза, окрашенные кармином губы, шепчущие приятные слова, и у него запульсировало в паху. Нет, это уже слишком.

— Заткнись, — отрезал он.

Суниатон обиженно замолчал.

Тем временем Ганнон нарывался на ссору.

— Что ты вообще делаешь? — спросил он, показав на весла.

— Гребу, — резко ответил Суниатон. — Похоже на что-то другое?

— Какой смысл?! — вскричал Ганнон. — Мы, может, в полусотне миль от берега.

— А может, в пяти.

Ганнон моргнул, но решил не придавать значения вполне резонным словам друга. Он так разозлился, что едва соображал.

— А почему на юг? Почему не на север или не на восток?

Суниатон устало поглядел на него.

— Ближайший берег — нумидийский, если ты вдруг забыл.

Ганнон покраснел и умолк. Конечно же, он знал, что южный берег Средиземного моря ближе, чем Сицилия или Италия. В их ситуации план Суниатона был вполне разумен. Но Ганнон не желал соглашаться и, надувшись, принялся смотреть вдаль.

Суниатон продолжал упорно грести на юг.

Шло время, и солнце высоко поднялось на небосводе.

Ганнон первым нарушил молчание:

— Давай я тебя сменю.

— А? — буркнул Суниатон.

— Ты гребешь слишком долго, — сказал Ганнон. — Будет по-честному, если я дам тебе отдохнуть.

— Какой смысл? — раздраженно повторил Суниатон его же слова, сказанные утром.

Ганнон смирил свою гордость.

— Слушай, извини, а? — проговорил он. — Идти на юг ничем не хуже, чем в любом другом направлении.

— Уж точно, — недовольно кивнув, согласился Суниатон.

Они поменялись местами, и Ганнон взялся за весла. Ссора была позади, и к Суниатону вернулось хорошее настроение.

— По крайней мере, мы еще живы, и мы вместе, — попытался он подбодрить товарища. — Насколько хуже было бы, если бы одного из нас смыло волной! Не с кем было бы даже поругаться!

Ганнон скорчил мину в знак согласия. Потом поднял взгляд на жегшее их солнце. Сейчас около полудня. Пекло нещадно, и язык уже прилипал к пересохшему нёбу. «Что бы я дал за чашку воды», — с тоской подумал он. Снова опечалился и мгновение спустя убрал весла, не в состоянии заставить себя продолжать грести.

— Мой черед, — с готовностью предложил Суниатон.

В глазах друга Ганнон прочитал, что тот чувствует его отчаяние.

— Давай просто немного отдохнем, — тихо сказал он. — Лучше не перегреваться. Какая разница, где мы пристанем к берегу?

— Уж точно, — буркнул Суниатон. Несмотря на очевидную ошибку друга, он нашел в себе силы улыбнуться и не стал говорить о том, что они оба и так знали. Если даже каким-то чудом им удастся добраться до нумидийского берега, смогут ли они найти воду прежде, чем умрут от жажды?

Некоторое время спустя они снова принялись грести, сменяя друг друга и всецело отдавая себя делу, чтобы преодолеть отчаяние. Но их усилия не дали видимого результата. Горизонт вокруг них был пуст, со всех сторон их окружало бесчувственное море. Они были одни. Потерявшиеся, оставленные богами. Через какое-то время, изнуренные трудом и жаждой, юноши сдались и улеглись на дно лодки, чтобы отдохнуть. Вскоре они уснули.

Ганнону приснилось, что он стоит у двери. С другой стороны находится отец и барабанит кулаком по дощатой двери, требуя, чтобы он немедленно ее открыл. Ганнону отчаянно хотелось исполнить приказ, но он не мог найти на двери ни ручки, ни замочной скважины. Стук ударов Малха становился все громче и громче, пока Ганнон не осознал, что это всего лишь сон. Он разлепил веки, чувствуя пульсирующую головную боль и совершенно не понимая, где находится. Над головой было безбрежное голубое небо. Рядом — свернувшийся клубочком Суниатон. Но, к удивлению Ганнона, стук в его голове сменился другим ритмом. Ритмом мужских голосов, исполняющих какую-то песню. Другой мощный голос выкрикивал какие-то команды. «Моряк, командующий гребцами, — не веря ушам, подумал Ганнон. — Корабль!»

Усталость как рукой сняло. Он резко сел. Принялся вертеть головой, пытаясь понять, откуда доносятся звуки. И увидел корабль. Невысокий, хищный силуэт не больше чем в трехстах шагах от них. Люди на палубе. Одна мачта с квадратным парусом и сложной системой канатов. Два ряда весел. Красная корма, загнутая, как хвост скорпиона, небольшая боевая башенка на носу. Несмотря на охватившее его воодушевление, Ганнон почувствовал укол тревоги. Это не торговое судно. И уж точно не рыболовецкая посудина. Но корабль небольшой; не похоже, чтобы он принадлежал римскому или карфагенскому военному флоту. Во флоте Карфагена сейчас очень мало бирем и трирем, в основном более крупные корабли: квинквиремы или, на худой конец, квадриремы. У римлян тоже есть некоторое количество небольших кораблей, но на этом не видно знамен Рима. Однако корабль военный, это уж точно.