Страница 2 из 5
И я так и сказал об этом Мирре.
— Это правда, Константин. Мне сегодня прислали с курьером его лицо, — она произнесла это совсем обыденно.
У меня вспотели руки. Будто в глубинах родовой памяти еще ютились воспоминания о высланных за черту предках. Показалось на секунду, что вернулось время Немирья, когда каждый боялся за близких и за себя.
— Сочувствую, — забормотал я, понятия не имея, что говорить, — но почему? И чем я могу помочь?
— Мне кажется, — ответила она, и руки ее взлетели к горлу, — он хотел предупредить вас о выборке. Отправил письмо…
— Я давно не получал писем, Мирра, — мягко сказал я. — Простите, если возникла двусмысленность, — ритуально извинился на всякий случай.
Она попрощалась и пошла прочь, а я нырнул в тоннель, озадаченный.
Про выборку узнал вчера днем. Меня вызвал шеф. По случаю пятницы на нем было лицо авторской работы, под Моншерата. А может, и самого гения — я не очень в этом разбираюсь. Тонкая золотая чеканка на бронзовом овале, узкие прорези глаз, высокие скулы и доброжелательная, усмешливая линия губ — небожитель на отдыхе. Вообще, босс был консервативен — всю рабочую неделю носил стандартное лицо начальника, в сине-серой офисной гамме, тюнингованное громкой связью и сетевыми очками, и лишь на уик-энд позволял себе шик. Явно после работы собрался в клуб.
— Такие дела, Константин, — сказал он, — на тебя телега пришла из Министерства.
Как-то мы с Сэмом Онищенко долго спорили по поводу этимологии этого выражения. Я считал, что «телега» — вольное сокращение от «телеграммы», а Сэм клялся, что так в старину называли колесные агрегаты.
— В выборку попал, бывает, — объявил босс. — Завтра явишься в департамент. Ничего страшного, но смотри. Корпорацией за тебя деньги вложены. Кадр ты квалифицированный, не подведи уж. Помни, что ты не жалкий адвокатишко, — среди своих шеф иногда позволял себе вольности. — Ты — мусоргщик!
Корпорация «МусорГщик», которую основали предки моего босса, зародилась почти триста лет назад, когда Город вынужден был перебраться под землю. Вентиляция, переработка отходов по замкнутому циклу, получение дополнительной энергии — работы хватало всем. Последователи тех, кого в старину звали ассенизаторами, золотарями и не очень-то уважали, считая чуть ли ни низшим сословием, теперь обеспечивали чистоту воздуха, очищали город от хлама и пользовались всеобщей любовью. Все это я наизусть знал из комиксов и плакатов, развешенных по стенам нашего учреждения.
Неутомимый Сэм утверждал, что когда-то слово «мусоргщик» писали без «г», а букву эту добавил прадед нашего шефа, в старинной книге найдя тому сакральное обоснование.
За те пять лет, что я работал в корпорации, я поднялся от младшего черпальщика до экоконтролера, а позже перебрался в отдел истории. Платили прилично. А что до многозначительных черепков — моя юность прошла в трущобах Верхних ярусов, и я навидался их столько, что легко мог разбирать и классифицировать те, что попадали к нам в отдел.
Выборка являлась одной из редких обязанностей граждан. Когда Министерство Политкорректности только вставало на ноги, объединенная группа психологов и инженеров разработала систему тестов, чтобы выявлять асоциальных типов, не приспособленных к жизни в новом, толерантном обществе. Тогда в выборку попадали через одного, и не всем удавалось ее пройти. Таким и выписывались командировки за черту.
Сейчас, спустя сотни лет, эта формальность давала людям возможность продемонстрировать преданность Городу. Отказаться я не мог.
— Иди, Костя, — напутствовал босс, — я им характеристику твою направил. Ты уж не подведи!.. — и, поздравив с наступающим праздником, отпустил.
Я ехал в метро, наблюдая вокруг суету. Разносчики флажков, клерки, младенцы с традиционными нимбами над макушкой в сопровождении мамаш — все спешили насладиться праздником. Многие дамы были уже в вечерних лицах, с изысканными узорами, дивно мерцающих внутренним светом. Я смотрел на них с удовольствием. Большинство пассажиров составляли подростки: девочки-куколки, в желтых, по последней моде, локонах, мальчишки — футбольные фанаты, в традиционных бело-оранжевых лицах любимой команды.
Я вышел на Площади Конвенции и присел на скамью. Своды проспекта празднично мерцали огнями. Катили на роликах две девчушки. Старичок кормил крысят на городском газоне. Потоки людей вливались в арки магазинов, кафе и общественных соляриев.
— Ким Константин? — девочки в униформе подкатили ко мне.
— Константин Ким, — подтвердил я.
— Курьерская служба «Дубль» — сказали они хором. — Ваша почта! «Дубль» желает вам приятного вечера!
В толстом конверте лежали счета и газета.
Я открыл передовицу, посвященную дню Конвенции.
«…двести восемьдесят три года назад Министерство политкорректности приняло Конвенцию. Каждый из общественных институтов тогда выдвинул представителей, которым надлежало учесть интересы всех горожан. Художники и психологи, медики и спортсмены, журналисты, строители, пенсионеры — работали все. Оставляя позади эпоху Немирья, в едином гражданском порыве создавая Конвенцию — свод установлений, нормирующий поведение всех по отношению к каждому…»
Угу. А нарушителю Конвенции Министерство в те темные времена выписывало командировку за черту. Я читал дальше:
«…немало копий было сломано. Законотворцы трудились, не покладая рук. В то время как Гражданская армия патрулировала районы, погруженные во мрак, а горожане наводили порядок на улицах, разбирая баррикады, ученые, идя с разных сторон, пришли к одному, как казалось тогда, парадоксальному выводу. Интуитивно, или научным путем, но все они выявили первоисточник бед: насмешка, унижение достоинства Человека, и смех, как начало издевательств одного существа над другим.
Глумливый хохот заставлял почтенных хозяек дома бросаться с ножом на мужей. Смех над религиозными традициями приводил к самосожжению целых общин. Вспоминая сейчас с содроганием этот дремучий, атавистический рефлекс, мы говорим еще раз: смех — корень трагедий Немирья. Нельзя забывать…»
Старые времена. Горожане жили без лиц и хохотали на каждом шагу. Что ж, я читал и о других временах, когда люди ходили голышом, прилюдно испражнялись и совокуплялись.
«…чтобы сохранить историческую объективность, стоит вспомнить, что и первое чтение Конвенции было встречено хохотом несознательной части граждан. И только в день референдума люди поняли, что стоят на пороге золотого века. В разрушенном городе, освещенном свечами и факелами, их жизнь изменилась раз и навсегда. Свет Конвенции озарил сердца…»
Я вспомнил утреннего бола. Выкинули, должно быть, беднягу наверх, к заразе поближе.
«…из истории: когда, спустя год от принятия Конвенции, Министр первым вышел на трибуну в маске, он поверг публику в шок. Его называли фигляром. Сейчас это трудно представить, но до общественности не сразу дошел весь глубокий смысл начинания…»
Новое доброжелательное лицо. Никаких глупых ухмылок — только то, что ты намерен транслировать миру. Цвет кожи, пропорции, пол — все оказалось возможным исправить. Если, по несчастной судьбе, девочка родилась с душой мальчика — пожалуйста! Носи мужское лицо, будь собой! Если разрез глаз или цвет кожи тебя не устраивает — выбери тот, который по вкусу.
Художники, скульпторы и визажисты первыми оценили выгоду. Дамы стали законодательницами новых мод. Слово «маска» отпало за искусственностью. Через пять лет тех, кто предпочитал ходить с голым лицом, остались единицы. Спустя десять — размылась и память.
Я открыл рекламу:
«…для новорожденных. Уже с трех месяцев наши внимательные консультанты подберут лицо для вашего малыша. Индивидуальный подход. Тестирование. Высокое мастерство. Многодетным — скидки»