Пророк

И вдруг – о чудо! – я увидел трехцветный российский флаг! Он трепетал на ветру, над морем митингующих – и я разом, всем сердцем своим принял эту толпу, не потому что мне был дорог флаг из трех цветов, а потому что сердца их были едины, потому что они выступали против того кровавого кошмара, который только что прошел перед моими глазами, потому что они стояли за великую и свободную Россию.

Радость моя была недолгой. Трехцветный флаг колыхнулся, и я понял, что смотрю на бритоголового уродца в малиновом пиджаке. Уродец открыл дверь помпезного «Мерседеса» – и в лицо ему плюнуло огнем из взорванного бензобака. В ту же секунду передо мной возникли сначала грузный мужчина с испитым лицом и свинячьими глазками, потом неприметный чиновник, постный, как рафинированное масло, – и я почему-то снова вспомнил тирана, прихлопывающего в такт лезгинке. Я...

Меня словно ударило током, но облегчению моему не было предела, когда я понял, что вернулся от своих страшных видений к действительности. Насколько же мой мир был прекраснее, справедливее, чище, чем тот, который пригрезился мне! Я перевел дух, покачал головой и вернулся на тропинку. «Счастье, что мне достался не тот мир, а этот!» – подумал я и вдруг вспомнил, как договаривался с Раулем Риверой о концессиях на разработку месторождений в Бразилии. Нет, конечно, это не была взятка... Но ведь я знал, что размещаю подряд на строительство дорог к месторождениям в компании, принадлежащей Ривере, бразильскому министру экономики. И ведь я знал, что в той же Бразилии можно найти фирму, которая будет готова проложить такие же дороги вдвое дешевле. А еще я знал, что если не размещу заказ на строительство у фирм Риверы, то концессия уйдет к американцам. Ну и чем же был тот контракт, как не взяткой? А сколько еще подобных заказов в разных странах света я разместил? Сколько денег перечислил в «благотворительные фонды» проходимцев, подобных Ривере? Князь Юсупов давал взятки, то есть потворствовал коррумпированным режимам других стран, да и своей родины тоже. Ну и что, бизнес есть бизнес. Это правила игры.

Я подошел к своей любимой скамейке у пруда (сейчас она вся была запорошена снегом). С нее открывался дивный вид на дворец, подобный тевтонскому замку, и я снова невольно залюбовался им. «А ведь он тоже считал, что играет по правилам своего мира, – подумал я, вспомнив рыцаря, выезжавшего из дворцовых ворот. – Грабить соседей, насиловать крепостных женщин – для него это было естественным. Так делали все». Я сжал кулаки и поспешил к спасительной тропинке, чтобы «тевтонский замок» не мозолил больше глаза. Получалось, что я был ничем не лучше того рыцаря, который ездил насиловать крестьянских девчонок и грабить чужие города. Мне повезло лишь в том, что я родился позже и мой мир был человечней. А родись я рыцарем – и ехал бы, бряцая оружием, по разоренным городам, и лапал бы чужих дочерей и жен, и отбирал бы у крестьян последний мешок зерна, ведь рыцарь, который поступает иначе, будет осмеян вассалом и раздавлен равным. Вот и вертится он, как заколдованный, в этом круге грабежей и насилия, противясь собственной смерти и....

Я остановился посреди дорожки, как вкопанный. «Да, – машинально повторил я вослед самому себе, – противясь собственной смерти – и приближая ее. Ведь ничто не проходит бесследно, все возвращается. Ни человек, ни народ, ни государство, совершившие зло, не остаются безнаказанными. И тот рыцарь, который грабил и насиловал, готовил революцию, в которой его далекого потомка гильотинировали. Тот генерал интендантской службы, который за взятки принимал на вооружение негодные боеприпасы, готовил приход большевиков, которые убили его. Тот чекист, который расстреливал ни в чем не повинных людей, уже возводил эшафот, на котором его повесили лихие корниловские контрразведчики. И по-другому быть не могло. Ведь и в том мире, который я видел в своем видении, этот чекист не должен был уйти от расплаты и был бы расстрелян во время очередной „чистки“. Не бывает ошибки без расплаты. Германия, избрав Гитлера, уже приговорила себя к разорению, разделу и позору. Так и Россия из моего видения, поддержав большевиков, сама приговорила себя к национальному позору. И не важно, борешься ты за „стабильность и покой“ или за „справедливость и всеобщее благоденствие“. Допуская зло и несправедливость, ты своими руками создаешь того, кто придет уничтожить тебя.

Я улыбнулся. Вот теперь все встало на свои места. Теперь мне было ясно, кто породил Гоюна. Его породили мы. Теперь я знал, почему Гоюн был силен. На самом деле это мы были слабы, примирившись со злом в себе. Теперь я знал, почему появление Гоюна было для нас неожиданностью. Мы забыли, что участвовали во зле. И теперь я знал наконец, что представляет собой битва между «старым миром» и Гоюном: это сражение между старым злом и новым, стремлением власть предержащих сохранить свой капитал и влияние и желанием новых лидеров отнять у них все это. То, что революция не может принести с собой добра, я знал уже давно. Но теперь я знал точно, что тот, кто мечтает о революции, о потрясениях, несет в этот мир только зло. Человек, решивший бороться со злом, в первую очередь борется с ним в себе. И это не бывает революцией, это всегда эволюция, тяжелая работа, а не лихой кавалерийский набег. Потому и изменения, производимые такими людьми, всегда эволюционны, постепенны. Они знают цену по-настоящему кардинальным преобразованиям. Но и консерваторами они не бывают.

«К черту, – подумал вдруг я. – Старый мир, новый мир... Не хочу подыгрывать – ни генералам, ни Гоюну. Не хочу играть по правилам. Возьму Юльку, рванем на Таити – и гори оно огнем...»

Не успел я закончить мысль, как вдруг на меня обрушилась новая череда видений. Я увидел, что будет, если я останусь в Гатчине и если я немедленно ее покину. Мне открылось то, что некогда, очевидно, открылось Гоюну: князь Александр Юсупов и российский император Павел Второй были ключевыми фигурами разворачивавшейся драмы мирового масштаба. От нас двоих зависело будущее целой планеты. Я скрипнул зубами в бессильной злости: эта ответственность тоже была расплатой за грехи наших дедов.