Трибуле

– Месье Монтгомери…

– Монсеньор!

– Я прочитал сегодня утром, что Амадис Галльский[10] освоил такой удар пикой, который наверняка убивает человека… Меня уверили, что вы владеете похожим ударом.

– Если монсеньор прикажет, я предоставлю в его распоряжение свои ничтожные познания.

Будущий король Генрих II небрежным движением руки отпустил офицера.

Слева от королевского трона только что величественно расположилась красивая дама, она свысока окинула взглядом другую женщину, сидевшую недалеко от нее.

Это была Диана де Пуатье, официальная любовница дофина.

Дама, к которой был обращен взгляд Дианы, звалась Анна де Писселё, герцогиня д’Этамп, она была официальной любовницей короля.

– Просто удивительно, как старят румяна эту бедную герцогиню! – заметила Диана де Пуатье окружавшим ее кавалерам.

– Мадам Диана потолстела, – поделилась наблюдениями герцогиня д’Этамп со своими приближенными. – Когда-то она была сравнима с мраморной статуей, а теперь ее можно назвать статуей из сала!

– Смотрите, тутовая ягода! – рассмеялся Трибуле, указывая одному из придворных на Диану де Пуатье.

Герцогиня д’Этамп улыбнулась.

– А вот перезрелая ягода! – закончил Трибуле, указывая на герцогиню.

– О чем там блеет этот наглец? – спросила у приближенных герцогиня, отлично всё слышавшая.

– Мадам, – приблизился к ней Трибуле, – я сравнил вас с уклейкой[11], с благородной рыбкой из Сены, молоденькой и неугомонной.

Трибуле повернулся и затерялся в толпе.

Про себя он подумал: «Может быть, стоит убежать? Может, выпрыгнуть в одно из окон и сломать себе шею о каменные плиты двора? Сейчас она войдет! И увидит меня!»

– Дорогой Шабо, – говорила тем временем Диана де Пуатье, – что слышно нового?.. Не приключилось ли чего с вашими друзьями?..

Она искала глазами Ла Шатеньере, Эссе и Сансака, которые, несмотря на полученные ранения, все еще мертвенно бледные, решили все-таки появиться на празднике, чтобы о них не подумали чего плохого.

Кавалер Ги де Шабо де Жарнак прикусил ус и ответил:

– Говорят, мадам, что Маро хочет сочинить балладу, которая будет называться «О трех калеках».

– До вас, мадам, уже дошли последние придворные сплетни? – громко сказал Ла Шатеньере, обращаясь к герцогине д’Этамп. – Говорят, мадам, что король намерен отделаться от своего шута, Трибуле.

– Избавиться от меня! – вмешался Трибуле. – В таком случае мне будет очень жаль двор, город и всю Францию! Нет шута – нет и короля! Чем больше Трибуле, тем больше Франциска!

– Эй, безумец! Кто тебе сказал, что не будет шута? Просто король заменит тебя!

– Кем же? – спросила герцогиня, предвкушая остроумную развязку.

– Месье де Жарнаком!

В кружке, окружавшем мадам Анну, раздались взрывы смеха, тогда как кавалеры, стоявшие возле Дианы, разразились проклятиями.

Соперники обменялись желчным ухмылками.

– Протестую! – гаркнул Трибуле. – Я требую, чтобы мне самому было предоставлено право выбрать наследника!

Несчастный размечтался:

– Да! Бежать! Погрузиться во чрево земное!

– Так выбирай! – сказал молодой Сен-Трай, составлявший вместе с виконтом де Лезиньяном и Жарнаком трио возле мадам де Пуатье, тогда как Сансак, д’Эссе и Шатеньере образовали такой же ансамбль при герцогине д'Этан.

– Пусть это будет сам король! – объявил Трибуле.

– Шут зашел слишком далеко, – произнесла удивительно красивая молодая женщина. Она почти не принимала участия в пикировке. Ее звали Катерина Медичи. Это была жена дофина Генриха.

– А если король станет моим наследником, я должен занять его место. Ему – мою погремушку, мне – его корону!

– Не правда ли, этот шут невыносим? – спросила Катерина, адресуя сладчайшую улыбку Диане де Пуатье, любовнице своего мужа.

– Но, – закончил Трибуле, – если эта корона обесценится, лучше уж мне оставаться с моей жалкой погремушкой!

И в этот самый момент зал заполнил оглушительный голос:

– Король, господа!

Трибуле бросил отчаянный взгляд в сторону входа в огромный зал, в котором в одно мгновение установилась мертвая тишина… Франциск I вошел в зал, держа за руку Жилет.

– Господа, – объявил король, – приветствуйте герцогиню де Фонтенбло.

Согнулись в поклонах спины, зашуршали шелка, а в углу, где находились обе любовницы, послышались глухие смешки.

– Юная любовница – старому королю! – процедила Диана де Пуатье.

Между тем в мужском обществе красивая и грациозная девушка вызвала восхищенные взгляды.

Она шла, выпрямившись во весь рост, не отвечая на приветствия, к ней обращенные, словно они были адресованы другому существу. Она не опускала взгляда… Но глаза ее никого не различали в этой толпе.

А между тем король, превосходящий ростом всех собравшихся, вел Жилет от одной группки к другой.

– Сын мой, – сказал он дофину, – представляю вам герцогиню де Фонтенбло. Любите ее как сестру…

Слова эти вызвали изумление, и оно изумленным шепотом докатилось до самых дальних концов зала. Дофин сухо приветствовал девушку, потом повернулся спиной и, вытянувшись во весь рост, удалился.

Король дал знак продолжать праздник. Он подвел Жилет к креслу, возле которого уже заняли места три дамы из ее свиты. Сам он уселся неподалеку, игнорируя приготовленный для него трон.

Франциск I не терял девушку из вида.

– Восхитительная ночь! – сказал он так громко, чтобы слышала Жилет. – Радостная ночь! Праздничная ночь! Душа полнится весельем, вдыхая эти запахи, улавливая переливы шелков под сиянием свечей, восхищаясь всевозможными красотами… Но что же это за праздник, если он не проникнет внутрь тебя самого? О сладость чувства, которого я еще не познал!..

Юная девушка ни единым движением не показала королю, что она слышала его слова и поняла их.

– Не правда ли, месье де Монклар, этот праздник прелестен?

– Очарователен, сир! – ответил Монклар и попытался отдалиться от короля.

– Не уходите, Монклар, – живо обратился к нему король, – вы нужны мне. Мне что-то показалось, что нам чего-то не хватает.

– Сир, после того как вы здесь появились, мы не можем испытывать недостаток в чем-либо.

– Верно, клянусь Девой Марией! И все-таки нам кого-то не хватает! Где мой шут? Хочу видеть своего шута!

С десяток придворных забегали по залу с криками:

– Трибуле!.. Трибуле!.. Король зовет!.. Трибуле!

Жилет, безразличная ко всему этому шуму, происходившему вокруг нее, к тысячам ревнивых и восхищенных взглядов, которые были направлены на нее, Жилет казалась бездушным телом, поставленной здесь королем статуей…

И тут раздался голос короля, перекрывавший крики подданных:

– Трибуле! Шут, я прикажу тебя высечь кнутом!

Танцы прекратились. Дамы и кавалеры готовы были участвовать в этом инциденте, похожем на праздничную игру: найти Трибуле и привести его к королю.

Внезапно по залу прокатилась волна смеха, слышались громкие, радостные возгласы…

– Вот он! Вот он! Триумф шуту!

В мгновение ока Трибуле был схвачен и поднят на руки. Торжествующая процессия из полусотни кавалеров и дам приняла в ней участие: кто ухватился за руку, кто – за ногу.

Побледневший шут не оказывал никакого сопротивления. Смех, возгласы «виват!», аплодисменты достигли громовой силы, когда Трибуле положили перед королем.

– Сир, мы нашли его стоящим на коленях.

– Одного в зале…

– Он плакал навзрыд…

– Это фарс!

– Это Трибуле! Такое может только он!

– Укрыться в уголке, подальше от шумной толпы, встать на колени и плакать…

И тут заговорил Трибуле грозным, почти зловещим голосом:

– Только для того, чтобы заставить вас смеяться, сеньоры!

– Браво! Виват! Слава безумцу! Да здравствует Трибуле!

– Тише! – скомандовал король. – Посторонитесь, господа. Пусть каждый посмотрит на моего шута… Подойдите, месье Флёриаль!..

Жилет вздрогнула. Она повернулась к Трибуле. Она увидела его и узнала.