Страница 22 из 33
По-прежнему никаких следов гермсдорфского бандита и его жертвы. Молодой сотрудник банка Ваххольц сегодня утром умер. И операция не помогла. У его матери тяжелый сердечный приступ, и она оказалась в той же больнице, где умер сын; отец добавил пять тысяч марок к награде за поимку преступника. На Рождество Ваххольц собирался жениться. Коллеги превозносят его до небес.
Манхардт был человеком несентиментальным; по крайней мере, он так думал. Во Вьетнаме ежедневно умирают сотни молодых людей, и вообще, если кто-то умирает, ему абсолютно все равно, двадцать ему или восемьдесят. Прожитые годы в миг смерти теряют всякий смысл.
Вот потому он меньше интересовался Ваххольцем, которому помочь уже не мог, чем Фойерханом, который, может быть, еще ждет помощи в какой-нибудь лачуге или мрачном подземелье. Манхардту не в чем было упрекнуть себя: он сделал все, чтобы его найти. Они проследили все знакомства, выслушали каждого, на кого пала хоть тень подозрения, прочесали все места, которые могли послужить укрытиями, мобилизовали население — и все впустую. И даже коллега Случайность на этот раз не оправдала надежд. Горько, но оставалось только ждать, пока где-нибудь не обнаружится труп Фойерхана. В огромном многомиллионном городе Фойерхан затерялся, как астронавт в безбрежном космосе.
Манхардта угнетала картина из бесконечно повторявшегося сна. Он стоит на дне оврага. К самому небу вздымаются песчаные стены. Напрягая все силы, он пытается с разбега влезть на осыпающиеся склоны, но вновь и вновь соскальзывает назад и падает на землю. Он кричит, но никто не слышит. Руки его превращаются в крюки, ноги — в огромные лопаты, но все равно ничего не выходит…
Кто-то постучал в дверь.
Он вздрогнул, словно застигнутый за чем-то неприличным. Наверняка начальство. Нет, те обычно не стучат. Стук повторился.
— Войдите! — пригласил Манхардт.
Двери отворялись долго, как в замедленной съемке, и на пороге появилась женщина в светлом твидовом костюме. Она понравилась ему с первого взгляда. Именно тот тип, о котором он мечтал со времен первых поллюций: высокая, в меру упитанная, мягкая, чувственная, уютная. А духи… Та самая женщина, которую он в своих бросающих в пот снах жаждал брать силой, обязательно на письменном столе или на ковре у камина, и чтобы она при этом заходилась в страстных стонах…
Он даже засопел.
Неторопливая посетительница между тем закрыла за собой дверь и, все еще держась за ручку, ждала испуганно и несмело, неуверенно оглядываясь и слегка краснея.
— Простите… Меня послали к вам. — Говорила она тихо и неуверенно. — Моя фамилия Томашевская. Сузанна Томашевская…
Манхардт наконец смог подняться. Он потел и смущался, как подросток на первом свидании, на которое прихватил дорогие презервативы, хотя едва ли мог ожидать даже легкого поцелуя.
— Манхардт, — выдавил он. — Комиссар Манхардт. Придвинув ей стул, он подождал, пока гостья сядет.
Юбка на бронзовых загорелых бедрах слегка задернулась, и его сразу залила горячая волна возбуждения. «Боже, я готов… Пожелай она, могла бы делать со мной, что захочет. Худо дело, Манхардт, ты повторяешься».
— Чем я обязан вашему визиту? — Сев, поправил галстук и сделал вид, что ищет ручку.
Часы на соседней башне пробили девять. Глухие, медленно гаснущие удары придали вечерней сцене что-то театральное.
— Не знаю, как начать… — Сузанна порылась в кораллово-красной лаковой сумочке, ища сигареты. И наконец нашла початую пачку.
Манхардт галантно попытался найти спички, но она отрицательно покачала головой и вынула золотую газовую зажигалку.
— Не знаю… — Она глубоко затянулась и выдохнула дым так резко, что расплывающееся облачко долетело до Манхардта. — Простите!
Манхардт лишь усмехнулся, ему казалось, что улыбается он глупо и по-детски.
— Хотя сам я не курю…
— Это плохо, в таком случае вы еще больше подвержены всем прочим слабостям.
Он покраснел и в отчаянии вскочил, чтобы открыть окно, чувствуя себя беспомощным и глупым. Сел и попытался держаться официально.
— Может, мы перейдем к делу? — «За дело, милая!» — подумал он тут же и снова покраснел.
— Если мне правильно сказали, вы занимаетесь гермсдорфским ограблением?
— Да, вам правильно сказали. — Вместо того, чтобы блистать афоризмами и от души с ней флиртовать, он теперь изображал закоснелого чиновника. Попал в заколдованный круг. Чем больше она его возбуждала, тем скованней он себя чувствовал и тем больше от нее отдалялся.
— Я пришла не для того, чтобы… Прошу, поймите меня правильно, речь не идет о мести, но… Понимаете, я не живу с мужем — пока недолго, но… Но я не хочу… Не знаю, правильно ли я поступаю, но считаю своим долгом сделать все, чтобы Фойерхан… Чтобы Фойерхана удалось спасти, чтобы вы смогли его спасти, понимаете?
— Ради этого мы обратились ко всем жителям нашего города, дорогая фрау Томаневская.
— Томашевская.
— Ну да, простите, Томашевская. — Манхардт совсем растерялся. Ничего подобного с ним никогда не случалось, по крайней мере не таким образом. Но и не каждый день встречаешься с воплощенным юношеским сном. «Господи, да опомнись же ты!»
— Надеюсь, то, что я скажу, останется между нами?
— Естественно! Мы умеем молчать. — Еще никогда в жизни не говорил он так напыщенно.
Сузанна потупила взор.
— Если окажется, что мои подозрения ошибочны… Мой муж, точнее, мой бывший муж… мы еще не разведены, но… Короче, он ведь сможет обвинить меня в злонамеренной клевете, публичном оскорблении доброго имени или еще чем-нибудь подобном, правда?
Манхардт тем временем сумел настолько овладеть собой, что смог хотя бы частично навести порядок в голове. Он судорожно пытался не смотреть на нее и не блуждать взглядом по стройным пышным бедрам. Пока суть да дело, он уже успел сплести десяток скрепок в сложную цепочку.
— Речь идет о вашем муже, если я вас верно понял, фрау Томашевская?
— Да. Вы его наверняка знаете, у него магазин на Фридрихштрассе. «Мебель от ГТ — прекрасная идея».
— Да, знаю: реклама на автобусах.
— Вот именно. И у меня есть несколько акций; это картель, и я прекрасно знаю, что Томашевский был на грани банкротства.
— Был? — Манхардт насторожился. — А теперь уже нет?
— Нет.
— Вы хотите сказать, что ваш… ваш муж… Вы его спрашивали, откуда он взял деньги? Ведь это вы хотели сказать: он добыл деньги и спас фирму… И вы тут видите какую-то связь с ограблением гермсдорфского банка?
— Вот именно. — Сузанна отыскала в сумочке бумажную салфетку и долго вытирала нос. — Его дядя, брат отца, приехал из Нью-Йорка, и я с ним встретилась… он все пытался нас свести вместе. Некий мистер Джон Шеффи, по крайней мере так он себя именует. И… Паннике мне сказал…
— Кто это — Паннике?
— Ах да. Бухгалтер в фирме мужа. Паннике мне сказал, что Шеффи ему — то есть моему мужу — одолжил сто тридцать тысяч марок… — Она замолчала и погасила сигарету.
— Ага… И что же? — Теперь Манхардта рассказ занимал больше, чем фрау Томашевская.
— Это исключено. Джон — старый скряга. Да, что-то он ссудил — из чувства семейной солидарности или сентиментальности. Но насколько я его знаю… Ну тысяч двадцать-тридцать в лучшем случае.
— Вы с ним про это говорили?
— С кем?
— Ну с тем американцем.
— Нет, я его уже не застала.
Манхардт напрягся и попытался заинтриговать ее манерой под Шерлока Холмса.
— Значит, вы полагаете, что ваш муж отправился за деньгами в филиал Бранденбургского земельного банка в Гермсдорфе, а дядюшкину ссуду использовал только для прикрытия?
Сузанна проглотила ком в горле.
— Да… Но может быть… Ах! — Закрыв руками лицо, застонала она. — Мне так тяжело. Я уже не люблю его, нет — но все-таки мы вместе прожили больше десяти лет. Уйму времени! Так тяжело прийти сюда, но… Знаете, мой муж, Фойерхан и я когда-то учились в одном классе…
— Ага! — Манхардт, который уже успел ее представить в черных трусиках и кружевном лифчике, едва не подпрыгнул на стуле. Кажется, что-то есть. Чтобы ему перед самым концом игры вдруг попал в руки козырь? Подсознательно он чувствовал, что нащупал решающий след, но ради репутации мудрого и рассудительного криминалиста, которого ничем не удивишь, поначалу следовало слегка усомниться… — Ну, пока вы меня не совсем убедили. Ему ведь мог ссудить деньги какой-то банк или вдруг привалить выигрыш в тотализатор. Поймите меня, фрау Томашевская, войдите в мое положение. То есть было бы у вас хоть какое-то доказательство — что-то, что дало бы нам возможность допросить его или произвести обыск в доме… Сузанна пожала плечами.