Страница 39 из 52
Отодвигает влюбленный Бобылев с радостным восклицанием дверную щеколду, а вместо блондинки Ланчиковой следом за пышноволосым Венедиктом Васильевичем в помещение бывшей сапожной мастерской по ремонту босоножек с каменными, темными лицами входит отпетый чапчаховский блатняк.
13.
Едва нежданные визитеры вошли в офис, как ученый сообразил, что дело неладно. Болван Венедикт Васильевич привел к ним совсем не тех, кого следовало бы приводить к действительному академику. Бобылев хотел было сразу схватить вздорного Венедикта Васильевича за ухо, но сдержался, взял его за локоть, отвел его в сторонку и тут же ловко затащил в маленькую кладовку без окон, прикрыл за собой дверь и только после этого возмущенным шепотом спросил:
— Кто это? Что за люди?!
— Это известный предприниматель и авторитет господин Живчик… И его охрана! — с положительной и даже чуточку горделивой ноткой в голосе сообщил Венедикт Васильевич.
— Что они уголовники — у них на роже написано. Но зачем ты их сюда, к нам привел?!
— Я хочу спасти Оленьку! — прошептал Венедикт Васильевич так горестно, что академик сразу поверил ему.
— Эти подонки украли Оленьку и требуют с тебя выкуп? Сейчас я им покажу! — Бобылев вытащил из кармана радио-телефонную трубку и хотел было набрать номер милиции.
— Оленьку у меня украл не господин Живчик, а подлец Фортепьянов! — принялся выкручиваться Венедикт Васильевич.
— Какой Фортепьянов? Рор Петрович? Основной Диспетчер Тузпрома?
— Да, он самый.
— Что за чушь ты городишь? Зачем твоя Оленька нужна господину Фортепьянову?! — академик выключил телефон.
— Оленька всем мужикам нужна! И всем по одной и той же причине! Все мужики ее обожают, в том числе и ты! — Венедикт Васильевич давно заметил, какие взгляды академик Бобылев бросает на красавицу-блондинку, и решил теперь идти ва-банк.
— Рор Петрович украл Оленьку Ланчикову? Быть того не может! Уж не Оленька ли украла господина Фортепьянова? — догадался ученый.
— В любом случае она находится сейчас в его лапах и Фортепьянов уже двое суток над ней измывается! Мало того, что этот паршивец ограбил все наши недра, всю химическую промышленность за горло держит, — ему теперь и Оленьку подавай, — Венедикт Васильевич даже прослезился, и это окончательно убедило Бобылева.
— Гадина! Фашист! Смерть фашисту! — сердце честного академика тотчас же забилось в привычном для него ритме. — Но при чем тут эти уголовники? Зачем тебе эти прощелыги?
— Я пожаловался Живчику на Фортепьянова, а у него, оказывается, с ним свои счеты. Ведь господин Живчик — один из ведущих авторитетов Москвы, его братва делает разводку на всем Юго-Западе.
— Что они делают? — не понял академик Бобылев. — Эти уголовники бурят и ищут нефть прямо под Москвой?
— Не разведку, а разводку. Ты меня не правильно понял. Живчик — уважаемый во всем Чапчахове человек, и он самолично разводит спорящих на всем Юго-Западе столицы. Люди приходят к нему со своими бедами (“а уходят с пустыми карманами”, — хотел ввернуть ради красного словца Венедикт Васильевич, но продолжил наводить тень на плетень), — а господин Живчик определяет, кто виноват, кто прав, кто кого обманул или кинул. А Рор Петрович зазнался и не признает над Тузпромом его власти. Конечно, со временем Живчик найдет ход и к Фортепьянову, но за это время наша бедная Оленька погибнет — или, того хуже, вообще забудет о нас с тобой…
— Тебя забудет, а меня-то, может, и не забудет, — с некоторой грустью сказал Бобылев.
— Ты, Валерий Валерьевич, не прибедняйся. Оленька тебя любит с детских лет и всегда будет любить. Поэтому мы с Живчиком и решили, что только ты можешь нам помочь и что-нибудь дельное подсказать.
Этой откровенной лжи, замешанной на провокации, завлекающей Бобылева в какую-то сомнительную историю, даже простодушный академик не поверил:
— Ты что, с этими уголовниками уже в одной компании? Эти выродки тебе помогают? — в голосе академика прозвучали иронические нотки.
— Конечно. Разумеется. Ты, Валерий Валерьевич, плохо знаешь господина Живчика — он в высшей степени интеллигентный и, я бы сказал, участливый авторитет.
— Как же, наслышан об его похождениях!
— Нет, нет, — Живчик на самом деле очень богатый и серьезный бизнесмен. А без пацанов, то есть без помощников, сейчас ни одно дело не провернешь.
— А у него живые деньги есть? — вдруг заинтересованно спросил академик.
— В каком смысле? — встрепенулся Венедикт Васильевич.
— У нас один крупный коммерческий проект застопорился из-за отсутствия средств. Ни в одном банке нам не верят, кредитов не дают. Обеспечения у нас нет, но зато есть серьезный покупатель. Нам бы только товар через границу перевезти, а там нас купцы ждут не дождутся. Вот если твой Живчик в самом деле состоятельный человек, то эта наша сделка может срастись. Тогда ты, Венедикт Васильевич, получишь процент, а то и два, — академик Бобылев сразу ответил на суть вопроса.
— Десять процентов! Меньше десяти я вообще не работаю!
— Ты не знаешь, о каком объеме и о каком товаре идет речь! Ну что, есть у твоего господина Живчика серьезные деньги или он просто мелкий вор-карманник?
— Живчик — долларовый миллионер и скоро будет миллиардером! Он воровской общак держит, — сильным шепотом сказал Венедикт Васильевич и подумал: “Миллиардером-то буду я, я буду миллиардером, а не этот опарыш…”
Между тем у Живчика в тесном вонючем коридоре от сохранившихся запахов кожи, сапожного клея и старой, ношенной обуви резко заболела с бодуна голова. Живчик стал задыхаться, взбесился, заявил, что сейчас же всех на фиг в этом подвале перестреляет, и послал Слюнтяя в “Мерседес” за волыной.
Но тут академик Бобылев вместе с Венедиктом Васильевичем стремительно выбрался из кладовки.
— Пардон, господа! Тысяча извинений! Прошу простить нас за некоторую заминку. Мы вас не ожидали. Заходите, господин Живчик, заходите. Прошу Вас! Что вы тут в коридоре все столпились?! — ученый широко открыл двери приемочной и пригласил законника на тайное совещание.
Венедикт Васильевич вошел следом, кивнул Андрею Яковлевичу Детскому, с которым они весь вчерашний день играли в прятки в Тузпроме, и тут же повалился в свободное кресло.
— Позвольте, господа, представить вам господина Живчика. По моей просьбе наш дорогой друг и старый новокостромской партнер Венедикт Васильевич привел к нам на совещание крупного инвестора, контролирующего ряд ведущих столичных банков, — проинформировал собравшихся академик Бобылев.
Господа Детский и Куропаткин привстали и протянули руки для пожатия.
Живчик оглядел бизнесменов и спокойно спросил:
— Падлы, у вас есть чем опохмелиться?
— Одну секундочку! — директор Чудаковской АС господин Куропаткин поднял стоявшую на полу початую бутылку, чуть плеснул водкой в стакан, поболтал и вылил в пепельницу. Потом налил грамм сто пятьдесят и протянул законнику.
Живчик двумя большими глотками выпил водку, поставил стакан на стол, дождался некоторого облегчения и напрямую спросил у академика Бобылева:
— Ну, академик, где твоя малая авиация? А то я вас всех сейчас тут перестреляю!
Первым на угрозу отреагировал господин Детский. С предельной искренностью он сказал:
— Я, господа, вовсе не хочу сейчас умирать, а хочу спать. Я всю ночь работал, устал, и поэтому позвольте мне откланяться и вас покинуть.
Андрей Яковлевич решительно встал, взял толстый портфель и вышел из бывшей сапожной мастерской.
Тут весьма легко будет обвинить господина Детского в трусости, но это будет несправедливо. Просто Андрей Яковлевич в одну секунду утратил интерес ко всему здесь, в “Ремонте босоножек”, происходящему. При виде Живчика, а в особенности после первой его угрозы, господину Детскому стало совершенно очевидно, что время возможностей, которые так и били ключом в этом убогом полуподвальчике, облюбованном академиков Бобылевым для приемов и консультаций, навсегда закончилось. С приходом этих негодяев, которых почему-то притащил с собой его провинциальный партнер Венедикт Васильевич, эту бывшую сапожную мастерскую — как и всю страну — захлестнуло безвременье хаоса и потерь. И отныне какая бы сделка здесь, в “Ремонте босоножек”, ни заключалась, какой бы бизнес ни начинался — тут же последует отъем или кидок, и всю выгоду и прибыль отнимет и прикарманит этот молодой человек с бесстрастным, беспощадным и властным лицом. Как в африканском заповеднике Серенгети, когда в высокой траве у водопоя едва появляется лев, все гиены, подчиняясь спасительному инстинкту, не огрызаясь, молча отбегают от зарезанной антилопы, так и профессиональный посредник господин Детский выбросил из головы все прожекты, связанные с возможностями господ Бобылева и Куропаткина, и только с грустью пожалел о составах с бесхозной нержавейкой, скопившихся у ворот Чудаковской атомной электростанции, которые теперь, судя по всему, достанутся уголовнику Живчику. Вот почему Андрей Яковлевич заторопился и, не пожимая никому руки, отвесил общий поклон и уехал домой спать.