Страница 32 из 36
— Я не кривлю…
— Не ты, так другие такие же подлетыши… — Вадим резко давнул стартер, мотор взревел. — Садись! И не дуйся. Я — любя… — Улыбнулся, подмигнул и рванул с места в карьер.
Глава двадцать шестая
Неожиданный гость
Я уже позавтракал и заканчивал прибирать комнаты, когда пришел запыхавшийся Детеныш.
— Наконец-то дома! — выкрикнул он довольно. — Здорово! Ты где вчера пропадал весь день? Я аж три раза забегал, а тебя все нет и нет.
— А что случилось?
— Да ничего такого… Эвка спрашивала. Мы как раз на Желтый курганчик собирались, а она все: позови да позови.
— Зачем, не знаешь?
— Нет. Сказала только: очень нужно.
Я разволновался: для чего понадобился Эвке, да еще и очень? От нетерпения готов был тут же сорваться и бежать к ней. Но спросил:
— Ну, как там курганчик? Работали уже?
— Ого-го! — радостно выпалил Детеныш. — Еще как! Вот пойдешь — поглядишь, что стало с Желтым курганчиком. Микрофоныч две смены установил. Десять человек работают с утра, остальные с обеда. Я — с утра. А ты в какую пойдешь?
— Не знаю, решу еще…
Детеныш глянул на будильник, что стоял на серванте, испуганно округлил глаза.
— Ого! Мне пора. Ждут. — И уже от дверей напомнил: — Так ты зайди к Эвке на всякий случай, может, что важное.
Дверь с силой захлопнулась, но тут же снова открылась, в щель всунулась Юркина голова.
— Она у нас за бригадира, когда Микрофоныча нет. Работает то в первую, то во вторую смену.
И дверь снова захлопнулась.
Ну как же! Понятно — Эвка! Кто же еще? Брыскин-то ведь к Желтому курганчику никакого отношения не имеет, так, сбоку припека. Но ни обиды, ни зависти и никаких других особых чувств не шевельнулось в моем сердце.
Было уже десять. Я стоял в раздумье: куда идти? К Эвке или на Желтый курган? Очень хотелось увидеть, как ведутся «по-научному» раскопки и что уже сделали ребята. Однако я все-таки решил сначала забежать к Эвке.
Ее дома не оказалось. Эвкина бабушка сказала, что она пошла к матери на работу. Я отправился туда же. Дорогу выбрал самую короткую: не по улице, а меж огородами, через пустырек, на котором одиноко торчала прокопченная до черноты кузница со станком для ковки коней. Кузница была давно заброшена, но коней тут ковали до сих пор.
Когда я вышел на пустырек, услышал Эвкин голос. Она кого-то там ласково и нежно уговаривала:
— Киса, кисонька!.. Ну не упрямься. Встань вот тут… Какой ты умненький и красивенький. Хочешь, я тебя поцелую?
Сердце у меня гулко забилось. С кем это она так? Я сжал кулаки. Воображение разом нарисовало смазливое лицо Игоря, который стоит против Эвки и ехидненько улыбается. Неужели простила его? Неужели… Я не додумал, решительно бросился за кузницу. Заглянул и застыл остолбенело: в зарослях лебеды с каким-то отрешенным видом стоял мой старый знакомец — тощий и мосластый Валет. Эвка гладила его длинную морду с уныло отвисшей губой и пыталась подтолкнуть к лежавшей на боку железной бочке. Вот так киса! Вот так красивенький! Ничего не скажешь!..
Эвка, увидав меня, несказанно обрадовалась, попросила, будто я специально для этого и пришел сюда:
— Помоги мне сесть на него.
— Зачем?!
— Прокачусь маленько. Дедка Ишутин попросил пригнать его на конюшню… Я уже, наверное, полчаса мучаюсь и никак не могу забраться. Не подходит он к бочке и — все.
Я засмеялся, ухватил Эвку за ноги и подкинул на спину коня. Усевшись удобней, она воскликнула радостно:
— Ой, как высоко и смешно!
— Ты не вертись, а то слетишь, тогда будет смешно…
Я побродил вокруг кузни, нашел обрывок веревки, сделал повод, сказал Эвке:
— Ну, поехали. Держись за гриву, да покрепче. И повел Валета за конец веревки. Так и добрались до конюшни. Эвка была в восторге.
— Ой, Костя, как славно! Обязательно научусь ездить. По-настоящему.
— Скажи, чего искала меня вчера?
— И вправду! Только не я, а Семен Митрофанович… То есть я по его просьбе.
Я хотел было съязвить, что, мол, не понадобился ли ему еще один бригадир на всякий случай, да удержался.
— Вот уж не думал, что когда-нибудь нужен буду Микрофонычу. Эвка нахмурилась:
— Терпеть не могу, когда вы называете Семена Митрофановича Микрофонычем. Особенно ты… Он получил письмо от Антона Юльевича Сосницкого… Ну, твоего знакомого археолога. Там тебе большущий привет.
Это было интересно и приятно. А главное, совсем неожиданно.
— Мне? Большущий?! Откуда он узнал про меня?
Эвка замахала руками.
— Не знаю, Костя, не знаю. Спроси у Микрофоныча, то есть…
Но не договорила, засмеялась и побежала в ветпункт.
Все оказалось просто: Микрофоныч разузнал крымский адрес Антона Юльевича, написал ему туда письмо. В этом письме было сказано и про меня. И вот вчера пришел ответ… Микрофоныч протянул мне листок, кивнул:
— Читай, если в каникулы еще не разучился грамоте.
Письмо было коротким.
«Милый Семен! Ты своим письмом влил мне столько сил и бодрости, сколько не могло дать ни Черное море, ни крымское солнце.
Буквально на неделе лечу домой, а оттуда незамедлительно — в Ключи. Спасибо тебе и твоим ребятам за доброе и большое дело. Особый привет Косте Брыскину. Молодец парень, просто рыцарь. Так и скажи ему.
Крепко всех обнимаю…».
— Прочел? — спросил Микрофоныч своим обычным серьезным тоном, хотя глаза его светились улыбкой.
— Прочел, — ответил я. — Однако что-то уж слишком…
— Что — слишком?
— Ну, это самое: рыцарь… — Знал бы Антон Юльевич, что ни про какую-то там науку думал я, когда раскапывал Желтый курган, а про Эвку, про то, как снова завоевать ее дружбу. — Какой там рыцарь…
— Ладно, Брыскин, — сказал Микрофоныч. — Что хорошо, то хорошо. Вот еще учился бы получше — тогда совсем было бы замечательно.
— Может, и буду, — произнес я тихо.
Микрофоныч даже не тем концом сунул себе в рот папиросу.
— Не понял.
— А чего? — засмеялся я. — Только захотеть, а там… Ишь, нашли трудности — учиться!
Микрофоныч крякнул, будто поднял мешок картошки, покачал головой:
— Ну, Брыскин, теперь гляди. Начнется учебный год, припомню я тебе эти слова…
Мы разговаривали неподалеку от раскопа, в котором деловито копошились ребята. Что весело, то весело стало тут: шум, говор, смех. Работа идет быстро на удивление. Растаял Желтый курган, будто его и не было, исчезла и моя яма с холмиками земли по бокам. Посреди степи чернел просторный и глубокий раскоп.
Отрабатывал я свою «смену» не разгибаясь, как, впрочем, большинство ребят: очень уж хотелось побыстрее добраться до захоронения, поглядеть, что там.
Бузотерил один Пашка Клюня. Точно так же, как и полтора месяца назад, когда мы втроем только начинали раскапывать Желтый курган, он поработал лишь в первый день, потом больше стоял, опершись на лопату, и привычно молотил языком. Барабанил без умолку, плел все, что приходило на ум, и, конечно, лепил свои рифмы. Иногда кто-нибудь не выдерживал, кричал:
— Заткнись, звонарь, надоело!
Клюня притихнет минут на пять-десять, а потом все начинается сызнова.
А работа быстро подвигалась вперед. Микрофоныч с каждым днем волновался все сильнее, все чаще предупреждал:
— Ребята, копайте осторожней, только, пожалуйста, осторожней и аккуратней. Мы уже близко к цели.
Да, мы были где-то совсем рядом с захоронением, но и канал не стоял на месте. Он подходил к нам все ближе: каких-то пять-шесть километров степи отделяло нас от строителей.
Сегодня Микрофоныч был взбудоражен, суетлив, то и дело спускался в раскоп, брал землю то в одном месте, то в другом, долго мял, рассматривал ее.
— Ну, ребятки, пожалуй, вот-вот Желтый курган начнет нам раскрывать свои тайны…
Ребята возбужденно загалдели, а Клюня протолмачил какую-то бессмыслицу, должно быть, не подвернулось под язык ничего путного:
— Тайны, майны, расчуфляйны!..
А назавтра, когда мы уже собирались идти на раскопки, откуда-то вынырнула оранжевая «Нива» и остановилась возле нас. С шумом отворилась дверца, и из машины, согнувшись чуть ли не вдвое, выбрался… Антон Юльевич! Я узнал его сразу: он был все такой же худой, все в том же плаще и обвислой шляпе.