Расстановка

— Или, выражаясь языком рабсийского радио, "всеобщее гневное осуждение кровавых ужасистов". — ехидно бросил Николай

Собеседники рассмеялись: официозные передачи рабсийская интеллигенция воспринимала с точностью до наоборот.

— Кстати, мы не считаем себя "ужасистами" — посерьезнел Рэд — это слово придумали в РСБ. Они пытаются смешать наши справедливые, адресные акты возмездия в одну кучу с действительно преступными, недопустимыми массовыми убийствами: взрывами вокзалов, школ, больниц. Естественно, мы никогда не творим таких мерзостей, от всего сердца осуждаем их. Организует эти преступления либо РСБ — чтобы нас запятнать, либо вахасламские боевики. У них идея такая же как у Медвежутина, но религия называется не рабославие, а покорнославие. А иногда убийства беззащитных мирных людей организуют и свинхеды, фашисты. Все эти мерзкие преступления РСБ и пресса приписывает нам, чтобы нас запачкать. Расправы над негодяями ужасают лишь негодяев, а убийство мирных людей ужасает всех. Но РСБ валит всё в одну кучу, под названием "ужасизм". Мы никогда не используем это лживое слово.

— Хм… Понятно… Но отмыться от этой клеветы было трудно, наверное?

— Еще как… Для этого и требуется ставить в каждом городе тайную типографию: чтобы на ложь, клевету, на обвинения в мерзостях, которые мы не совершали, давать ответ. Чтоб читатели знали, как дело обстоит. Союз Повстанцев не убивает мирных жителей, а защищает! Наша пресса смогла разъяснить положение вещей. А до кого газеты не доходят — до того слух дойдет. Слухам сейчас верят больше, чем телевидению.

— Это из-за цензуры. — понимающе кивнул Николай Чершевский

— Что ж — промолвил Алексей — Значит, вы защищаете людей от правителей…

— И от местных сатрапов в серых формах — дополнил Рэд — Такой в каждом районе есть. Сидит в стеклянной будке, вечером берет дубину, выходит на охоту и грабит. И слова ему не скажи, потому как дубина у него резиновая. А не деревянная, как у обычных уголовников. Ну вот, таких грабителей местные боевые группы тоже обезвреживают. Убийство Остолопова восхищает всю страну, а самозащита от паука районного масштаба — восхищает район.

— Ну, лично меня ничуть не восхищает, как вы поступили с Остолоповым — возразил Алексей Чершевский — Еще раз повторю, я как врач, не могу одобрять даже тысячу раз обоснованное…

— Я уважаю вашу гуманную позицию — почтительно кивнул Рэд — другое дело, что обстоятельства моей личной судьбы не позволяют мне разделять ее… Однако мое понимание мира достаточно широко, чтобы вместить вашу точку зрения.

Собеседники помолчали.

— Хм… — задумался Алеша — А не ведет ли ваша тактика к равнодушию масс? Рабсияне будут, ковыряя в носу, глазеть на единоборство правительства с горсткой суперменов… Не получится так?

— Этого опасался Ильич Нелин. Однако наш сегодняшний опыт свидетельствует об обратном. Все, кто сегодня оказывает нам помощь — дает адреса для переписки, дает убежища, вступает в организацию — делают это потому, что в их глазах мы себя показали как люди реального дела. Мы реально мстим за их мучения подлым медвежутинцам. Ну вот… Нам нужна сочувствующая среда и пополняющиеся резервы. Для этого нужен высокий авторитет. Его мы и зарабатываем, спасая рабсиян от медвежучьих нелюдей.

— Однако — парировал Николай Чершевский — Сочувствует и помогает вам все равно горстка. Вас, подпольщиков, мало. Нас, сочувствующих, в десять раз больше. Но в сумме это процентов пять от населения. Вам никогда не разбудить пассивный народ..

— Мы и не ставим такой цели — ответил Рэд — Угнетенных разбудит капитализм. А мы, к этому "часу икс", будем обладать наработанным авторитетом. Не понимаете?

— Хм… Разбудит капитализм? Чего ж не разбудил до сих пор? Объясните-ка подробней…

— С удовольствием — отозвался Рэд. Кофе взбодрил его, серые глаза блестели, жесты стали оживленнее. Лицо, обычно бесстрастное, сделалось приветливым. — Вот я спрошу вас, дорогие мои: так ли уж сильно отличается нынешний капитализм от капитализма прошлого века?

— Мы с братом это обсуждали — отозвался Николай — разница в том, что рабочий класс устранился из политики. Он пассивный стал. Распыленный какой-то.

— Да — живо кивнул Рэд — Это единственная разница. Но остальные законы капитализма никуда не исчезли. Никуда не делся закон концентрации капитала. Тресты, монополии побеждают в конкуренции. А концентрация капитала ведет к концентрации власти, то есть к диктатуре…

— И закручиванию гаек! — добавил Алексей

— Дело не только в этом. — повел рукой заговорщик — Никуда не исчезли и кризисы перепроизводства. Вы ведь знаете, что это значит. Допустим, на сырье в масштабах страны капиталисты тратят 200 миллиардов, на зарплату рабочих тоже 200 миллиардов, и производят товар. Продать его надо с прибылью, допустим за 600. А купить его рабочие могут лишь на те 200, которые им уплатили. Что делать с излишками товара, которые они купить не могут?

— Ну… излишки продают за границу.

— Куда продавать-то? Планета не безгранична. В отсталых странах развивается свое производство, иностранцы не покупают наших товаров, у них есть свои. Что делать? Куда девать товар? Выбрасывать в море? Монополисты решают эту проблему путем передела рынков и производства оружия — за оборонные заказы монополиям платит государство, в счет налогов. А теперь — внимание!

Рэд воздел острый желтый палец к потолку.

— Нужда в захвате новых рынков, плюс производство уймы оружия, плюс патриотическая диктатура, плюс рабославная религия с ее нетерпимостью — все это, рано или поздно, ведет к войне. На Мезле изобрели ядерное оружие. Однако правители редко пускают его в ход, предпочитая воевать руками мелких стран, окраин. Третья мировая война будет чередой локальных конфликтов. Их будет все больше и больше, пока все население Мезли не втянется в войну. А втянувшись, население быстро устанет от шовинизма и возненавидит патриотизм: на долгую и бессмысленную бойню рабочих погонят под патриотическими лозунгами. Народ возненавидит и религию — в период войны каждая церковь привязывает бога к национальной пушке, религия благословляет "битву за отечество". В конце концов, народ возненавидит и монополистов, и реакционных правителей, ради власти и прибылей которых вспыхнет эта война. И вот тогда мы, с нашим авторитетом, заработанным в последние годы, с репутацией народных защитников — выйдем из подполья и возглавим стихийный бунт. Внесём в него организованность, заговор и план. Возьмем власть в свои руки. Как Ильич Нелин и прогрессоры в Славном Семнадцатом!

— Хм… Я понял вашу логику… Капитализм неизбежно рождает кризисы, они ведут к войнам, а войны к революциям…

— Именно поэтому в Славном Семнадцатом рухнули три великих империи…

— Вашими бы устами… — протянул Николай — Но ведь правители тоже не идиоты. Неужели они ничему не научились за последнее столетие? Неужели они развяжут войну?

— Кризисы, войны и потрясения вытекают при капитализме из экономики. — ответил Рэд — из ситуации на мировом рынке. Они объективны. Правители не могут противостоять закономерностям своей же системы.

— Очень сомневаюсь… — ответил Алеша. — Все же, мир изменился за последнее столетие. Надеюсь, вы ошибаетесь в прогнозах, и мировой войны не будет. Кстати, вчера с Картвелией начался какой-то мелкий конфликт… Извините, я вас оставлю, и посмотрю в гостиной последние новости….

Алеша перешел в гостиную и включил телевизор. Этим прибором он пользовался крайне редко. После установления цензуры, телевидение использовалось рабсийскими властями не только для пропаганды гнусной "национальной идеи" и абсурдной рабославной религии, не только для показа дутых "достижений". Психикой телезрителя государство управляло и напрямую. Использовался "двадцать пятый кадр", гипноз, технологии внедрения эмоций. Просмотр государственных телепрограмм разлагал личность ничуть не меньше наркотиков. Узнав об этой опасности, большинство рабсийских интеллигентов сознательно отказалось пользоваться телевизорами: даже фоновое слушание звука от телепередач, при котором зритель не обращает внимания на видеоряд, калечило психику, парализовало критическое мышление, разлагало внутренний стержень личности, и в конечном счете вело к ее гибели — к капитуляции перед диктатурой.