Расстановка

Естественно, подлинная статистка, лежащая перед Рэдом, тщательно скрывалась рабсийскими властями. Все независимые от государства издания и телеканалы были разгромлены или подчинены кликой Медвежутина. Каждое слово, лившееся с экранов и газетных полос, было подлой ложью. Интеллигенция, лишившись любимых газет и телеканалов, но зная толк в чтении между строк, теперь делила сообщения об успехах Медвежутина на десять, а недостатки и беды, вызванные его режимом, мысленно умножала на пятикратный коэффициент.

Преследования, ограничения, взыскания, зажим свободы слова, запрет митингов и демонстраций, всепроникающая полицейская слежка, насаждение средневеково-идиотической рабославной религии, чудовищная коррупция (скрытая за непроницаемой пеленой цензуры, пропускавшей лишь благостные репортажи), затянувшаяся локальная война на горных окраинах, назревание нескольких новых вооруженных конфликтов, хищническое загрязнение среды обитания (депутаты Государственной Дурки, радея об избирателях, разрешили даже ввозить в страну ядерные отходы для захоронения) — все это заставляло каждого мыслящего человека ненавидеть режим Медвежутина и мстить ему чем только можно. Даже многие из журналистов, на словах прославлявших режим, держали за спиной нож, только и ожидая отплатить диктатору за унижение их гражданского достоинства. В такой атмосфере повстанцы без труда черпали для себя резервы. Правда, в первую очередь к ним шла интеллигенция и студенчество. Рабочий класс пока находился в спячке.

После изучения данных, проходящих под грифом «высокая достоверность» — очевидно, уворованных повстанцами из закрытых архивов — Рэд просмотрел и содержимое другой папки, под названием «липа» — видимо, составитель материалов отличался иронией. Там были собраны номера официальной газетенки «Урбоградские ведомости» — лживой, с черносотенным душком. Взгляд Рэда скользнул по заголовкам: «Информационное устрожение», «По пути оптимизма», «За квартиру будем платить дороже», «Больше позитива», «Работать будем дольше», «Польза религии», «За лечение будем платить», «Требования стабильности», «Цена за обучение возрастет», «Позывные мобилизации», «Война продлится еще 50 лет», «Поступь вертикали», «Льгот инвалидам не будет», «Составные патриотизма», «Безработица — условие рынка», «Рука усмиряющая», «Социальные пособия сократят», «Жажда контроля», «Эффект державного запрета», «Борьба с политическим крайнизмом», «Начальную школу — на самоокупаемость», «В поисках примирения и согласия», «Бизнес-тур по святым местам» … и прочее в том же духе.

Заговорщик обратил внимание и на рекламу — ведь она не только предлагает товары, но и формирует вкусы читателей. «Купите книгу «Азбука самогонщика» — кричал броский заголовок — «технология производства крепких напитков от приготовления браги до устройства самогонного аппарата». Материальное и духовное «окормление» граждан, как всегда, шли рука об руку: тот же магазин предлагал книгу «Ангелы и бесы» («живой рассказ священника поведает вам о природе Ангелов и Бесов, их происхождении и предназначении. Вы узнаете, как ангелы помогают людям, как установить контакт со своим ангелом-хранителем, как бесы соблазняют человека, как с ними бороться и многое другое»). Обе книги стоили одинаково — по 110 рабсийских гроблей.

С особым удовольствием Рэд прочел жалкие верноподданные вирши на последней странице «Урбоградских ведомостей»:

— Великолепно — ухмыльнулся Рэд — единственная ошибка в отсутствии кавычек в предпоследней строке. Если бы имелась в виду правящая партия «Единая Рабсия», стихотворение было бы не только складным, но даже и честным. — Интересно, в какой степени правители верят своим же льстецам и подхалимам?

Залог победы революции Рэд видел не только в том, что безобразия, оставшись без контроля со стороны общества, все росли — но и в том, что власть убаюкала себя россказнями собственной прессы о наступившей в стране счастливой жизни. Некомпетентность, слепота и самоуверенность врагов, их расчет на полную безнаказанность, на право и возможность отбирать у людей последние крохи — все это было подлинным подарком для повстанцев.

Рэд, брезгливо покривившись, закрыл папку «Липа» и вновь вернулся к серьезным материалам. Еще раз проработав мысленно статистику о производимой городом продукции, уровне жизни семей, численности учащихся и работающих, о других определяющих параметрах, Рэд снял с глаза миниатюрный монитор, положил микрокомпьютер обратно в тайник, под розетку, и спустился с чердака в дом. Было около десяти часов утра. Рэд планировал, проводив Стрижа, приняться за исследование судеб людей — кандидатов, набранных вербовщиками Урбограда для подпольной работы.

— Интересно — подумал заговорщик, неторопливо спускаясь в прихожую по рассохшейся приставной лестнице — Кто же их набирал? Ведь оценки вербовщиков могут совершенно не совпадать с моими. Остается надеяться на их мудрость и проницательность. Конечно, для такой работы нужен талант психолога. Привлечение людей — род искусства.

Музыкант Артем Зернов стоял на остановке, держа в руке черный плоский чехол, скрывавший синтезатор «Амаха», и любовался цветочной клумбой, ожидая автобуса. Несмотря на то, что денежные дела Артема в последние годы поправились, личного автомобиля он покупать не стал. Принудительное страхование, высокий налог на владение автомашиной, бешенные цены на бензин и необходимость общаться с вымогателями из автоинспекции — вся эта морока, позволь он ей вторгнуться в свою жизнь, не оставила бы камня на камне от вдохновения, столь необходимого музыканту. Поэтому, продав унаследованное от тещи авто, Артем предпочитал городской транспорт. Мимо, по главной магистрали Урбограда — проспекту Реакции (прежде он звался «проспект Революции», но был недавно переименован) — летел поток разноцветных автомобилей. Был уже полдень, лучи Слунса ярко освещали ближние многоэтажки. Они показались Зернову розово-сахарными — он был склонен к причудливым ассоциациям. Именно эта раскованность мышления позволяла ему находить новые привлекательные сэмплы для своих композиций — его электронная музыка завоевала популярность не только в Урбограде, но и в столице. Более того — два его альбома, выпущенные в Моксве, привлекли внимание зарубежных продюсеров. Зернов был в мире электронной музыки восходящей звездой. В последнее время он часто говорил знакомцам о предлагаемых ему в Моксве выгодных контрактах, но переезжать из провинции в столицу не торопился.

— Я слишком люблю этот город, боюсь ностальгии — отшучивался он, сверкая всегдашней белозубой улыбкой. — и потом, там меня заставят пахать с утра до ночи. Я так не могу. Свободный режим дня, возможность подумать, собраться, посидеть в тишине — вот что мне нужно. А какая тишина может быть в людском муравейнике столицы? Да и с друзьями пришлось бы расстаться, а я к вам прикипел сердцем, дорогие охламоны.

Друзей у Артема действительно было много — наверное, больше сотни. В его возрасте, в тридцать четыре года, многие уже не способны заводить новых приятелей — хлопотно, да и семейные заботы отвлекают. Но жена музыканта, художница Мария, не была помехой для веселых дружеских вечеринок и пирушек, устраивать которые Артем был большой охотник. Больше того, она сама с удовольствием принимала в них участие — ведь собирались там люди неординарные: поэты, скульпторы, музыканты, писатели и журналисты. Бывала и публика, относящаяся к миру искусства лишь косвенно — небескорыстные меценаты, завлекающие молодых и талантливых в кабалу контракта, спекулянты театральными билетами, устроители выставок, карточные шулеры. Что греха таить, попадались в этой пестрой толпе и торговцы наркотиками — закидывая свой крючок, они находили самые поэтические образы, повествуя о «раскрепощении сознания» и «психоделии». Впрочем, наркотиков Артем не употреблял принципиально. Но никогда не отказывался от рюмки или тонкой сигареты с ментолом, чтобы поддержать компанию. Впрочем, хотя впервые он попробовал портвейн еще в школе, и с тех пор выпивал частенько — все же меру соблюдал, и спиртное не мешало работе.