Расстановка

А однажды, в удачнейший день, он поймал при такой ревизии не жулика, а человека честного и смелого, но запутавшегося. Инженер Муравьев, задумав одиночный акт возмездия, мог нанести непоправимый ущерб той идее, которой Валерий посвятил свою жизнь. Наташу, жену Муравьева, изуродовали ОПОНовцы. Устроившись на пивзавод, Муравьев приготовил отравленный раствор, и решил влить его в цистерну пива, поставляемого школе МВД. Еще немного, и случилось бы непоправимое.

Дареславец вспомнил, как вошел под своды мрачного хранилища полуфабрикатов, как захлопнулась за ним дверь пожарного выхода, годами запертого и не принятого Ярославом в расчет. Он вспомнил, как пожелтело при этом грохоте прямоугольное лицо Муравьева, как задергался и приоткрылся его маленький тонкогубый рот, раздулись ноздри, испуганно взметнулись вверх брови, а выпученные от изумления черные глаза вперились в нежданного посетителя. Сжавшись и потупившись, стоял Ярослав, жертва и мститель, строгий начальник и неудавшийся убийца — коренастый, в черном костюме, среди пустых мешков из-под крысиного яда. Он втянул голову в плечи. Время будто остановилось для него. Только ленточный транспортер монотонным вращением и гулом напоминал о том, что жизнь продолжается, а значит неизбежна и расплата. Но Муравьев был человеком железной воли. Прострация сменилась яростью — стиснув зубы, он выставил подбородок вперед, и скрежеща зубами двинулся на Дареславца. Бывший офицер бросился навстречу, повалил Муравьева, прижал к полу и завернул его руку за спину. Хрипя, тот принялся проклинать жизнь, обличать верховника, ОПОНовцев, самого Валерия…

Выслушав невнятные тирады об изуродованной жене, о погроме в Зловещенске, о сотнях избитых, о сорванной двери в квартире хромого мальчишки — Дареславец ослабил железную хватку. Позволив инженеру встать, Валерий, к изумлению Ярослава, протянул ему руку, приглашая к разговору.

Да, Валерий успел вовремя. Если бы Ярослав осуществил свой замысел и отравил пиво крысиным ядом, он принес бы смерть не только врагам, курсантам МВД, но и неповинным людям: уборщицам, чернорабочим, случайным посетителям баров и буфетов полицейского училища. Эту трагедию удалось предотвратить.

"Целесообразность — прекрасная моральная сдержка." — помыслил Дареславец — "Если цель оправдывает средства — это и значит, что не все средства позволены. Заказаны средства, которые уводят от цели! Пример Муравьева весьма поучителен. Кажется, не было моральных доводов, способных отвратить Муравьева от задуманной мести. Сработал только аргумент целесообразности. Только им я удержал инженера от убийства неразборчивого, не адресного. От подобной "мести" режим бы выиграл. Революционеры оказались бы в глазах горожан массовыми убийцами, не разбирающими правых и виноватых, опасными для всех. И люди еще теснее сплотились бы вокруг режима — вокруг дубинки, изувечившей Наташу, жену Муравьева… До того как ее искалечили ОПОНовцы, Наташа была изумительно красива. Ярослав мне показывал ее фотографию. Но это уж через пару месяцев, при встрече в кафе "Квант". А тогда, после первой нашей беседы, он вылил отравленный раствор, тщательно промыл емкость, и согласился помогать нам. Как человек умный, Ярослав понял: только в рядах организации жажда мести ведет к полезным результатам. Иначе — катастрофа. На всех недовольных обрушились бы массовые обыски и аресты, еще до создания подполья в городе. Какое счастье, что я тогда остановил его карающую руку. Не так надо действовать, совсем не так. Удар Ярослава будет направлен точно, подчинен общему плану…"

…Раздумывая об этой истории, Дареславец открыл дверцу "Итильвагена". Услугами шофера он не пользовался, водил машину сам. Коллеги дивились этому чудачеству. Он объяснял: "Увлечен вождением, приятно чувствовать себя хозяином дороги". На самом же деле он опасался, что приставленный к нему шофер окажется агентом РСБ. Дареславец знал, что его служебная машина прослушивается. И потому не вел переговоров в ее салоне — чаще всего молчал, а иногда беседовал с попутчиками о пустяках.

Выезжая из дворика мэрии на проспект Реакции, Валерий притормозил и дружески кивнул. Навстречу ему шел старый знакомец — полицейский старшина Макухин. На общем фоне Макухин был исключением — он презирал взяточников, не использовал работу в полиции для обогащения. Но Дареславец не пытался вербовать его. Валерий знал, что неподкупность старшины вызвана глубокой религиозностью и неподдельным патриотизмом. Говоря словами известного писателя, Макухин был честен в своем поклонении бесчестности.[16] И потому для Союза Повстанцев он, конечно, не годился. Узнай старшина о двойной жизни Дареславца — он моментально донес бы на него в РСБ, искренне считая, что выполняет свой гражданский долг. При первом верховнике, Дельцине, в стране началась воровская воля. Подкупленному руководству полиции мешали добродетели честного служаки. Макухина сплавили с глаз долой, на почетный пост — охранять мэрию. Тогда он с Дареславцем и познакомился. Старшина искренне считал Валерия своим другом, не подозревая, что тот воюет в другом стане. При новом верховнике, бескорыстный патриот Макухин был повышен в звании и вернулся к оперативной работе. Старый служака одобрял жесткую линию нового правителя.

Дареславец вспомнил, что именно Макухин, сам того не зная, помог ему завербовать одного из будущих подпольщиков — Матвея Пенкина. Было это здесь же, на углу, год назад.

Тогда Макухин шел не один. Он вел, крепко ухватив под локоть, молодого человека лет двадцати пяти, тощего, с изможденным лицом и черными неухоженными патлами, ниспадавшими до плеч. Задержанный выглядел неряшливо: синяя джинсовая куртка на нем была порвана, под глазом темнел синяк. Не будь следов драки, парень ничем не выделялся бы из толпы.

— Здравия желаю, господин полковник в отставке! — расплылся в улыбке толстый Макухин.

— Ну, здравствуй, верный страж! — приветствовал его Дареславец через приоткрытое окно "Итильвагена" — Давно тебя не видел. Как поживаешь? Иногда вспоминаю тебя. Ты же пять лет у нас в мэрии на часах стоял, так? Как дети? Как работа?

— Нормально. Не жалуюсь. Дети подрастают, старший уже профессию выбирает. Одна беда — учатся теперь за деньги.

— Жаль… Когда я работал в комиссии социальной политике, то пытался отстоять квоты на бюджетное обучение. Но я ж не всесилен, сам понимаешь.

— Вы и так много сделали для горожан. А если вы насчет работы интересуетесь — в полиции лучше стало. При Медвежутине нас больше уважают. Автомобили выделили, повысили лимит на бензин, обеспечили спецтехникой. И порядку больше стало, и зарплата повыше. Так что — не жалуюсь. Выполняю, как говорится, служебный долг. Сейчас вот поймали нелегального торговца. Судить будут. — жирный палец Макухина указал на парня.

— Ну, ты полегче. — Дареславец окинул равнодушным взглядом щуплую фигуру задержанного — Мелкий вор зовется воришкой, а крупный — финансистом.

Услышав эту фразу, худой желтолицый торговец с надеждой воззрился на чиновника. Макухин же насторожился. Заметив это, Валерий невозмутимо продолжил:

— Впрочем, это не мое дело. Ты мне лучше скажи…

Они провели пять минут, вспоминая общих знакомых и делясь впечатлениями. Затем Валерий спросил у подобревшего Макухина:

— А сейчас ты куда направляешься?

— Да вот, навязали мороку… Веду этого охламона по месту проживания. Там я участковый. Надо мне разъяснительную беседу с ним провести. Кстати… Парень, погоди-ка. Лицо твое видел где-то. Да ведь ты напротив моего дома живешь. Все правильно — ты же Пенкин! Точно, Пенкин Матвей! То-то я смотрю, знакомая фамилия в объяснительной. Твоя мать с моей сестрой вместе работала, а сейчас на пенсии! В нашем дворе я ее вижу иногда. Правда, редко она выходит…

— Да — ответил парень, потупившись — У нее астма. Она тридцать лет на химкомбинате, вот и заболела. А отец давно погиб, у них на заводе "Калибр" отказал магнитный кран, в цех упала трехтонная заготовка. Пятерых рабочих — насмерть… В том числе и отца моего. Я ведь не от хорошей жизни занялся этой торговлей вразнос. Мечтал быть инженером, но сейчас образование всюду платное, возможностей мало. При Савейском Союзе обязательно бы поступил в университет, а сейчас вот мыкаюсь на улицах с лотком.

16

См. Г.К. Честертон, "Сломанная шпага"