Из жизни идей

Но как высоко мы бы ни ставили заслуги Эмпедокла, несравненно сильнее было влияние Платона. Правда, у него не много такого, что могло бы сослужить астрологии непосредственную службу, но зато это немногое таково, что в него можно было вложить многое, освящая и то и другое великим именем философа-пророка. Божественность «идей» заставляла признать их обителью пространство в высших сферах над звёздным небом; отсюда был только один шаг до отождествления идей с теми знаками, которыми младенческий ум древнейших греков населил небесную твердь, и если астрология этого шага не сделала, то потому только, что эти знаки вне узкой полосы зодиака её не интересовали. Но и души, будучи родственны божественным идеям, должны были обитать в той же сфере звёзд, как и они, и лишь необходимость земного существования заставила дать им бренную оболочку в виде тела. Это тело не могло быть делом рук творца – Демиурга, – иначе оно было бы так же бессмертно, как и все его творения. Нет, он поручил его создание божествам планет, коих семь: Солнце, Луна, Меркурий, Венера и ещё три «безыменных». Итак, планеты божественны – это раз. Затем, свойства человека зависят от свойства или воли создавшей его планеты; это – богатая мысль, содержащая в зародышевом виде всю позднейшую «генетлиалогию», т. е. добрую половину практической астрологии. Это – новое семя, брошенное Платоном, и его комментаторы уже позаботятся о том, чтобы оно не пропало даром: неоплатонизм сплошь и рядом подает руку астрологии.

Что касается Аристотеля, то его трезвая и сухая физика не давала пищи над-эфирным мечтаниям; всё же один пункт его учения можно было использовать – именно тот, в котором он исправил учение Эмпедокла о стихиях. Исследуя основные свойства тел, он нашел, что они сводятся к двум парам: сухое и влажное, тёплое и холодное. Сухая и тёплая стихия – это огонь; влажная и тёплая – воздух; сухая и холодная – земля; влажная и холодная – вода. Без натяжки, как видит читатель, дело не обходится, но нельзя было требовать от астрологии, чтобы она её заметила и обнаружила. Напротив, ей было приятно, что она хоть в чём-нибудь могла позаимствоваться у Аристотеля и связать со своими конструкциями имя великого философа – великого также и в своей физике, о которой не следует судить по только что приведённому образчику.

Теперь недоставало только одного, чтобы достроить философский фундамент астрологии. Мир был одушевлён и божествен, доступный ощущению и познаванию человека благодаря своей однородности с ним как макрокосма с микрокосмом, обусловленной образованием обоих из одних и тех же стихий, т. е. одних и тех же комбинаций одних и тех же основных свойств; та же однородность, при наличности излияний, подчиняет человека непосредственному воздействию поднебесных сфер, занимаемых божественными светилами, – воздействию, сказывающемуся всего сильнее при образовании самого тела человека, или бренной оболочки его бессмертной души. Со всем этим можно было согласиться – и всё-таки отрезать все дальнейшие выводы одним крайне серьёзным вопросом. Допустим, что судьба человека предопределена влиянием планетных божеств; можно ли отсюда вывести заключение, что это предопределение может сделаться известным человеку? Скорее – нет; ведь что я знаю, того я могу избегнуть; а раз я могу его избегнуть, то где же тут предопределениё Именно астрология, как единственная построенная на философских, научных началах форма ведовства, должна была серьёзнее, чем какая-либо другая, к нему отнестись. К счастью для неё, от этой работы её освободила философская школа, школа стоическая. Построив свою метафизику и добрую часть своей этики на догмате существования божества и его попечения о человеке, стоицизм жаждал возможности неопровержимо доказать этот свой коренной догмат указанием на фактичность ведовства; действительно, раз ведовство есть, есть и божество, есть и его забота о человеке. Когда поэтому возникла новая наука, поставившая предугадывание судьбы на твёрдую, как казалось, почву, другие философские школы отнеслись к ней с более или менее явным недоброжелательством, но стоицизм принял её с полной готовностью, как желанную гостью и союзницу.

И тут мы дошли до того момента, когда на достаточно разрыхленную почву греческой культуры было брошено семя восточных, халдейских идей.

V. В то время, о котором идет речь, т. е. к началу Ш в. до Р. X., Греция ещё охотно сознавала себя ученицей. А поучиться было чему: незадолго до того, благодаря победам Александра Великого, заставы между Грецией и Востоком пали; сближение между греческой и восточной цивилизацией произошло более полное, чем когда-либо до того. Одним из результатов этого сближения была деятельность вавилонского жреца Бероса, написавшего на греческом языке объемистое сочинение об истории своей родной страны. Не последнее место в нем занимали астрологические наблюдения и приметы, вся эта таинственная мудрость, накоплявшаяся в глиняных библиотеках вавилонских царей за несколько тысячелетий… Откровения Бероса глубоко взволновали весь греческий мир. Сам жрец получил приглашение переселиться в благодатный Кос. Здесь, по-видимому, произошло то соединение восточного оккультизма с греческой наукой, плодом которого была научная греческая астрология.

Действительно, хотя мы и не знаем, много ли было нового для греков в астрономической науке Бероса и халдеев, но одна мысль была во всяком случае новостью для них: божественные планеты своим положением предвещают человеку будущее. За эту мысль одна часть греческих астрономов жадно ухватилась; другая, правда, отнеслась к ней очень скептически. В астрономии произошёл раскол. Примкнувшая к халдейской мудрости группа, естественно, держалась и впоследствии своих учителей и присвоила себе даже их имя; отсюда – нарицательное chaldaei как обозначение греческих астрологов, начиная с III в. до Р. X., нарицательное.

VI. Прошу читателя представить себе рулетку – вообще похожую на ту, которая употребляется для известной всем азартной игры. Только шариков в этой рулетке будет, вместо одного, целых семь. Затем, диск рулетки, по которому катятся шарики, разделен на двенадцать равных отделений, каждое из которых снабжено особою надписью, имеющею отношение к жизни человека, – «родители», «брак», «прибыль» и т. д. Равным образом и обод разбит на двенадцать отделений, с фантастическими знаками в каждом из них: водолеем, львом, скорпионом и т. д. Желающий узнать свою судьбу приводит рулетку в движение. Это движение двойное: двенадцать отделений диска быстро меняют свое положение относительно двенадцати отделений обода, но и семь шариков точно так же меняют свое положение по отношению к тем и другим. Такова, во всей своей простоте, основная схема греческой астрологии: читатель, конечно, догадался, что в небесной рулетке семи шарикам соответствуют семь планет с их семью отчасти действительными, отчасти символическими цветами; равным образом ободу с его двенадцатью фантастическими знаками – зодиак. Что касается диска, то это – «двенадцатидомный» круг человеческой жизни, представляющий из себя произвольный, но необходимый вымысел астрологов. Имена планет и знаков зодиака, движение тех и других – все это было обнаружено и вычислено научной астрономией отчасти древних вавилонян, отчасти же и греков, которые именно в нашу эпоху находились в зените своей научной славы. Все это перешло из астрономии в научную лабораторию астрологии; но затем астрология благодарит астрономию за оказанную ей помощь и просит её в дальнейшее не вмешиваться: с этим дальнейшим она рассчитывает справиться сама при содействии мифологии и мистической математики пифагоровой традиции. Действительно, теперь предстояло главное: на нерушимом основании догмата всемирной симпатии построить систему влияний небесных светил на людские дела. Влиять могли они только – это было ясно – сообразно со своими собственными качествами, которые надлежало таким образом определить.

Нетрудно понять, что для строго научной системы влияний нужно было установить, во-первых, их качественную, во-вторых, их количественную сторону; раз обе эти стороны для каждой звезды определены – остальное будет делом комбинации, метод которой может быть уже вполне рациональным. Именно этой рациональности комбинационного метода астрология была обязана тем обаянием, которое окружало её в глазах даже рассудительных людей; пораженные красивой стройностью астрологических диаграмм, безошибочностью и определённостью астрологических вычислений, они склонны были забывать о произвольности самых элементов этих диаграмм и вычислений – тем более что для них он был освящен глубокой древностью…