Страница 7 из 8
В фокусе исследования также окажется проблема дискурсных взаимодействий, разворачивающихся на поле того или иного определенного текста и в целом – в пространстве ансамбля текстов газеты.
Глава первая
Границы газетного дискурса[41]
Вспомним, как определяет текст Б. М. Гаспаров: «Важным аспектом нашего отношения к тексту является тот простой факт, что мы сознаем текст как единый феномен, данный нам в своей целости. Воспринять нечто как “текст” – значит воспринять это как феномен, имеющий внешние границы, заключенный в „рамку“, все равно, обладает ли такая рамка физической очевидностью (как граница живописного полотна, знаки начала и окончания письменного текста, временные рамки лекции и т. п.) или примысливается нами как идеальный конструкт, позволяющий осознать текстуальную целостность данного коммуникативного опыта»[42]. При достаточной спорности определения самого критерия целостности текста через его отношение к своим границам[43], понятие границ и рамок (если не разводить эти моменты – а в этом пока нет необходимости) представляется крайне существенным для выявления дискурсных характеристик текста.
Собственно говоря, не существует просто и только рамок текста. Рамки, или границы, текста следует обозначать в соотнесении, как минимум, с границами высказывания и дискурса как такового. Границы дискурса, в свою очередь, соотнесены с рамками коммуникативной ситуации (если только ее выделять из общей структуры дискурса), а также с рамками, или границами, адресанта и адресата. Последнее утверждение может казаться малосмысленным только с точки зрения обыденного понимания вопроса. В самом деле, если адресатом выступает массовая аудитория, то проблема ее релевантных границ в коммуникативной ситуации обозначается уже совершенно определенно. Парадоксальным образом проблема границ адресанта/адресата возникает и в интерперсональных дискурсах и дискурсах духовной культуры, и связана она с проблемой личностной и социальной идентификации участников общения (в эстетическом дискурсе эта проблема оборачивается проблемой границ автора/читателя, или автора/редактора/читателя и т. д.).
Среди людей и вещей
Границы текста неразрывно связаны и с вещной стороной дискурса. В самом деле, кто сказал, что литературный текст существует вне своего вещного воплощения в рукописи, в книге, в бумаге, в страницах, в переплете, в трении с переплетами других книг, в напряженной тесноте (которая сродни тесноте человеческой очереди) на книжной полке и т. д.[44]? То же самое (и в еще большей степени) – с газетным текстом. Если литературно-художественный текст еще можно представить в отрыве от его рукописного или книжного воплощения, как некую идеальную ипостась духовного начала культуры, то тексты, функционирующие в печатных средствах массовой информации – это тексты-однодневки, умирающие вместе с их вещным носителем, с их общим непрочным телом, газетой, где-нибудь в мусорной корзине. Никто ведь особенно не задумывается, куда пропадают каждый день огромные и тяжелые тиражи массовых информационных изданий? Как-то с трудом воспринимается, что все это очень быстро оказывается на свалке.
Итак, берем в руки номер «Комсомольской правды» (вторник, 20 января 2004 г., новосибирский выпуск)[45].
Первое, на что отзывается, так скажем, телесное в структуре читателя (не как физиологической особи, или индивида, или личности, а как некоей коммуникативной инстанции), – это таблоидный формат газеты, соразмерный с функциональными границами человеческого тела, соразмерный с зоной действия рук, фокусом зрения и объемом видения (газету кладут на колени или развертывают перед собой на столе). Этот формат удобен и тем самым расположен к читателю (а значит, адекватен телесности читателя), в отличие от формата прежней советской «Комсомольской правды», которая была вдвое больше и своим размахом (и вещно-бытовой неудобностью для читателя, особенно если развернешь такую газету во всю ширь) словно бы демонстрировала властность самого официального идеологического дискурса. Большой формат как бы подчеркивал самодостаточность и весомость советской газеты как носителя дискурса власти – при этом не только идей и текстов, в газете заключенных, но и самой ее вещной формы (можно напомнить истории, бытовавшие в городском фольклоре, об арестах и наказаниях, которым подвергались различные бедолаги за неправильное использование газеты с официальными материалами или фотографиями). Таблоид, напротив, сам как вещь находится во власти своего владельца, который может легко сложить его поперек, до формата А 4, а свернув еще раз – поместить в карман плаща или пальто. Таблоид податлив и удобен, его можно читать в поездке и за чайным столиком.
Подчеркнем, что вещность газеты – как предмета, мало к чему обязывающего, дешевого и одноразового – напрямую связана с границами собственно дискурса массовой информации. Это дискурс, который проникает повсюду – в дом человека, на его работу, в транспорт, в места отдыха. Всюду можно купить и прочитать газету, и всюду ее можно выбросить. Таким образом, вещные границы газеты оказываются связанными с границами самого дискурса, а это значит, что феномен вещных границ газеты имеет функциональную природу.
Вещное начало газеты как воплощения дискурса, несомненно, связано с ее внешним видом – как у всякой вещи, функционирующей в быту человека. Не вдаваясь в детальный анализ структуры и семиотических функций текстовых элементов титульного листа и последней страницы нашего номера газеты, заметим, что они изобилуют цветовыми стимулами, обращенными к читателю, и среди них достаточно очевидный – это сочетание цветов российского флага: на белом фоне красный шрифт, и рядом – белый шрифт на светло-синем фоне. Вряд ли это сочетание несет здесь какой-либо заданный смысл (в конце концов, «Комсомольская правда» – это уже не политическая листовка), однако язык цветов и их сочетаний неутомимо делает свою семиотическую работу, и тем самым неизбежно вводит читателя, хотя бы на миг, в сферу политического дискурса, а более точно – в лаконичный ряд непререкаемых истин государственного символизма. Зачем это нужно таблоиду? На этот вопрос, кажется, можно ответить другим вопросом: зачем напротив Кремля – ГУМ (или наоборот)?
«Словно бы» и «как бы»
В порядке зачина приведем автоцитату: советская газета своим размахом словно бы демонстрировала властность самого официального идеологического дискурса; большой формат как бы подчеркивал самодостаточность и весомость советской газеты. Выделенные курсивом союзы уклончивого сравнения весьма характерны для интерпретации, которая сомневается в самой себе[46]. Чтобы прояснить позицию, необходимо сделать достаточно значимую оговорку о соотношении меры субъективного и объективного в нашем анализе. Интерпретация как таковая, в самом общем виде, есть некий путь (таящий в себе и моменты необходимого, и обыденного, и случайного) создания и воссоздания сети смыслов – а всякий смысл есть слияние субъективного, привносимого интерпретатором (его личные впечатления, индивидуальная память, пристрастия и предубеждения) и объективного, но транслированного все тем же интерпретатором (язык, идеологические и культурные коды и др.). Но где та зыбкая граница между субъективным и объективным в интерпретации – и, в частности, в нашей? В свое время Р. Барт предложил снять самое противопоставление субъективного объективному: «… в конечном счете моя субъективность – не более чем общность стереотипов»[47]. Принимаем ли мы ответ Барта? Ни в коем случае! И поэтому вся эта книга пишется под знаком сомнения.
41
Главы 1—4 первой части публиковались отдельно в кн.: Силантьев И. В. Текст в системе дискурсных взаимодействий. Новосибирск, 2004. В данной книге представлена расширенная редакция этих текстов.
42
Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы: Очерки по русской литературе XX века. М., 1994. С. 284.
43
См.: Силантьев И. В. Поэтика мотива. М., 2004. С. 62.
44
Шартье Р. Автор в системе книгопечатания // Новое литературное обозрение. 1995. № 13. С. 188—214; Дарвин М. Н. Семиотика текста в системе художественного творчестве (поэт, рукопись, книга) // Критика и семиотика. Новосибирск, 2001. Вып. 3—4. С. 175—180.
45
Номер был выбран произвольно.
46
Ср.: Руднев В. П. Словарь культуры XX века. М., 1999. С. 125.
47
Барт Р. S/Z. М., 2001. С. 37.