Страница 89 из 114
Но Виктор начинал новый заход:
— Или, может, у тебя смотаться не на что? Поправимо, Олег. Есть, знаешь ли, у артельной колоды такая штука — трафаретная решетка. Заглянешь в отверствие, со дна колоды самородки так и подмигивают тебе, не считанные еще, не взвешенные, не учтенные. А мониторщик при колоде часто остается один. Чувствуешь, Олег?
Олег знал уже, как «подмигивает» золото со дна колоды, прикинул, какого диаметра и веса самородки могут пройти через ячеи сетки. Да и не только прикинул...
Но после каждого нырка в отверстие трафаретной решетки в воображении явственно рисовалась другая решетка, из стальных прутьев. И сердце начинало отстукивать тревожно, на лбу выступала противная холодная испарина...
Но ведь он, Олег, настоящий мужчина, а не какой-нибудь неженка и слабак. Это говорит даже Лида. Поэтому он никогда не признается Виктору и вообще никому в своих страхах, заставит себя не думать о том, что каждый нырок может оказаться последним. В конце концов, в любом деле есть свой профессиональный риск, и все на свете когда-нибудь да обрывается. И надо не хныкать, не злобствовать понапрасну на Виктора, а работать как коренные таежники. Стиснуть зубы, позабыть все страхи и не зевать, ловить каждый удобный момент...
Олег подошел к Костылеву, тронул его за плечо:
— Снова загулял, Витя?
Тот вздрогнул, поднял лицо, с трудом разлепил веки, хрипло сказал:
— Мальчишник у меня сегодня.
— То есть?!
— Женюсь завтра. Подкинь мне, старик, монеток до получки. Понимаешь, свадьба все-таки, а я пуст как бубен...
Олег хотел напомнить Виктору о старых долгах, но Костылев смотрел на него так умоляюще.
— Я не против, бери.
— Ты не подумай, что я без отдачи, — заискивающе говорил Виктор, разливая водку по стаканам. — Я все до копеечки, с процентами. Люблю я тебя, Олег. Хочешь, душу мою открою... — Он обхватил Олега за плечи, склонился к самому его уху, зашептал горячо, сбивчиво.
— Что?! — ахнул Олег и отпрянул от Костылева.
— Тсс!.. — Виктор предостерегающе поднял палец. — Знаем я да ты. Могила! Ясно? Туда только мне открыта дорога. Если что случится со мной, пойдешь ты и скажешь, что от меня. Понял? Век меня благодарить станешь, как граф Монте-Кристо того аббата...
Олег испытующе разглядывал Виктора. Конечно, его признание потрясающе. Наверное, просто пьяная болтовня? Приманка, чтобы разжиться деньжонками? Но вдруг...
Костылев улыбался многозначительно и победоносно. Олег зажмурился, вздрогнул; вот уйдет отсюда этот вечно пьяный позер, и он, Олег, останется один. И не просто в этой комнате, но и во всем поселке, даже в целом свете. Отец давно оставил семью. Матери и сестренкам Олег не очень нужен. Отчиму — тем более. Не нужен никому, кроме Лиды. Но до нее почти пять тысяч километров. И может быть, Виктор не зря иронизирует над его слепой верой в женское постоянство?!
Конечно, и в поселке, и в старательской артели — всюду люди. Но что им до Олега? Для них только и света в окошке, что их разлюбезная тайга. Выставляют из себя шибко честных... Честные оттого, что трусы, да и цены не знают деньгам. И надо каждый день выставляться перед ними наивным лопухом...
4
Опасения Олега подтвердились. Он даже представить себе не мог, что ему так сильно будет не хватать, нет, не Виктора Костылева, а вообще человека, перед которым не надо кривить душой. Но казалось, не было во всем поселке такого человека.
И вот... Нет, все-таки он везучий. Вышел на улицу, а навстречу... Гриша Самойлов. Олег даже глаза промер. Но все правильно. Действительно — Гриша.
С этим не по годам солидным крепышом они после приезда Лихарева в тайгу жили в одной квартире. Портом Самойлов перебрался в другой поселок. И они давненько не виделись.
— Гриша! Дорогой! — Олег с искренней радостью пожал ему руку. — Каким ветром?
— Попутным. — Самойлов влюбленно засматривал Олегу в глаза. — Поштурмовали малость в выходные дни. Дали за них отгул. Я и решил на недельку слетать в Москву. А что? Нормально! От Красноярска всего шесть часов полета. И — Домодедово. Дома. Деньги есть. Подарки отвезу маме. — Он поймал себя на этом ласковом детском слове, смутился, прокашлялся басом и договорил небрежно: — Соскучилась там старушка. Повидаться надо. Зимовать буду здесь. Подзаработаю, а весной в армию. — Григорий вздохнул и осторожно спросил: — Может, вместе, Олег, а?
— Нет. Мне некогда, — отрезал Лихарев и замкнулся. Он думал: можно ли довериться Самойлову? Мальчик совсем, только что со школьной скамьи. Но зелен-то он зелен, да зато предан. Смотрит вон как влюбленно, прямо расцеловать готов. Скорее костьми ляжет, чем подведет. И, не задумываясь, что в эту минуту он надламывает судьбу этого мальчика, так же как надломал его собственную судьбу Виктор Костылев, Лихарев дружески улыбнулся Самойлову и спросил самым беспечным тоном: — Гриша, ты не мог бы в Москве передать мой подарок одному человеку?
— О чем речь? — Глаза Самойлова засветились от удовольствия. — У меня и багажа-то своего всего ничего. Отвезу хоть чемодан.
— Нет. Совсем маленькая вещичка.
В своей комнате Лихарев заботливо усадил гостя за стол, открыл бутылку вина и, бросив на ходу: «Ты, Гриша, пей пока», — выскочил за дверь. Вскоре вернулся, держа в руке тюбик зубной пасты.
— Отвезешь вот это, Гриша.
— Ты что, Олег? Пасты нет в Москве, что ли? Или хочешь разыграть кого?
Олег нажал пальцами на тюбик, оболочка порвалась, и на ладони Лихарева блеснул самородок.
Самойлов испуганно, еще не веря себе, взглянул на Лихарева. Тот невозмутимо заталкивал самородок обратно в тюбик.
— Как же ты?.. Ведь за это... — бормотал Самойлов осевшим голосом.
— Нормально, Гриша. — Лихарев говорил резко, мрачно, но совершенно спокойно. — Дополнительная оплата за сверхурочную работу. Премия за ловкость рук... Теперь ты знаешь, что везешь. А если мандраж бьет, скажи честно, и забудем...
Самойлов зажмурился... Что будет с Олегом, если откроется его промысел? А с ним, с Григорием, если в пути осмотрят багаж? Но скажи, что боязно, — и все, амба. Олег даже руки не подаст никогда... Зачем ему водить компанию с трусом. Только бы не выдать своего страха, не пасть в глазах Лихарева безнадежно и навсегда. Он прокашлялся и твердо сказал:
— Я отвезу, Олег.
Лихарев благодарно улыбнулся, горячо стиснул руку Самойлова. С неподдельным волнением проговорил:
— Ты настоящий друг, отличный парень. А теперь запомни наизусть номер московского телефона. Позвони и спроси Михаила Куделько. Пригласи его куда-нибудь в оживленное место. Договоритесь с ним об условном знаке. А Михаил выглядит так...
5
Такси подмигнуло Григорию красными глазами стоп-сигналов, фыркнуло мотором и втиснулось в нескончаемый поток своих разноцветных сестер.
Григорий осмотрелся. Улица Горького открылась ему всегдашней — торопливой, нарядной, озабоченной. С транзистором в руке он стоял у входа в гостиницу «Минск». Люди равнодушно отводили взгляды от его настороженного лица и шли мимо. Григорий с удивлением осознал: радуется, впервые в жизни радуется своей неприметности, тому, что никто, даже девушки, на которых он косился украдкой, не обращают на него внимания. Неужели два маленьких желтых камушка, что лежали у него в кармане в тюбике с пастой, так резко и сразу изменили его привычки, представления, желания?..
По противоположному тротуару растянулась длинная очередь к театральной кассе. «Жизнь и преступление Антона Шелестова», — прочитал Григорий на афише и безразлично, будто о ком-то стороннем, подумал: «А вдруг потом напишут пьесу: «Жизнь и преступление Олега Лихарева», а то еще... и «Григория Самойлова». Люди будут так же толпиться за билетами на спектакль. Но они с Олегом едва ли увидят его. Они будут далеко отсюда, за колючей проволокой и сторожевыми вышками, годы и годы им не придется ходить в театры по этой улице... Он тут же поспешил успокоить себя: а, волков бояться... Не такой парень Олег Лихарев, чтобы угодить за решетку... Но сердце щемило незнакомой ему тоской, и взгляд то и дело натыкался на красные огни светофоров: остановись, поверни назад...