Амалия

— Это, наверно, кошка: смотри, как бестолково она ведет себя...

После вечерней дойки пришла Эльви за молоком и сказала Амалии, что заболела Кертту. Амалия решила сразу же пойти проведать невестку. Она просит Антти побыть дома и подождать отца, который все еще работает на овсяном поле.

Амалия кладет руку на лоб Кертту. Жара нет. Но ведь заболеть немудрено, если ходишь с непокрытой головой по солнцу. Она ласково, как ребенка, уговаривает Кертту съесть кусочек хлеба с маслом и выпить стакан молока. «Наверно, невестке просто скучно, — думает Амалия. — Ведь в Такамаа нет для нее подходящей компании. Целыми днями приходится оставаться одной». Амалия обещает прийти завтра и чуть не бегом пускается домой, в Ийккала.

Дома один Антти. Он говорит, что отец уехал в деревню отдавать лошадь. Смеркается, Антти хочет спать, а Таави все нет и нет. И мать, и сын уже поужинали. Усталая, моет Амалия сепаратор и посуду из-под молока, а потом ставит ужин на край стола. Наверно, Таави захочет поесть, когда вернется домой. Сын засыпает, едва добравшись до подушки. Амалия тоже ложится, но сон не идет. Теперь можно подумать и о рассказах Старухи.

Амалия всячески пыталась запретить Старухе разносить сплетни и чернить имя Таави. Но ничто не помогает — не умеет свекровь держать язык за зубами. Все-то она раззвонит — что где слышала и даже что сама придумала. И вот тараторит без конца, что она ада боится, и что покурить любит, и что горе человеку, во грехе живущему, как Таави, например, который предался распутному веселью с городскими женщинами. Амалия старалась не показывать, насколько задевают ее эти разговоры. Она всегда хотела выглядеть совершенно спокойной, когда говорили о Таави, словно ее ничто не трогало — ни похвалы ему, ни порицания. Трудно это.

Трудно и теперь, когда Таави приехал домой. Воспаленные глаза мужа и весь его утомленный вид привели Амалию в негодование. Подумать только, явился прямо из объятий городских женщин!

— Пойди вымойся! — вырвалось сразу же у Амалии.

И, не дожидаясь ответа, она тут же поспешила затопить баню. Курная баня Ээвала еще не успела остыть с вечера и поэтому нагрелась быстро. Амалия достала для Таави из клети чистое белье, выбрала хороший березовый веник. Банный пар быстро выгнал из мужика винные пары. Румяный и свежий, пришел Таави из бани прямо к столу и ел с аппетитом.

Но его добрый вид не поднял настроения Амалии. Сердце ее точно в яму провалилось, пока она так долго ждала мужа. А сегодня оно наконец вырвалось, взбунтовалось. Кончилось терпение Амалии. Она и раньше всегда была готова вспылить и действовать решительно. Когда-то, еще в детстве, ее почему-то выводила из себя чистка картошки. Не раз, бывало, она бросит нож в очистки и убежит во двор гоняться за щенком Йеппе. Лишь бы было весело, а картошку чистить нудно. Или вот вспоминается ей сейчас один сентябрьский день. Было это много лет назад. Собрали хороший урожай и засветло убрали в амбар все до последнего зерна. По этому случаю устроили торжество в большой избе Ээвала. Отец, братья и гости пили ромовую настойку. В этот день все были веселы и поминутно гоняли Амалию куда-нибудь по делу, а то и без дела, шутки ради. А она бегала и бегала и все время смеялась до боли в груди, в малюсенькой груди, которой она у себя до сих пор не замечала. Пробегая мимо старой риги, она увидела вдруг, как целовалась за ригой Ээва с гостем-студентом. Тогда это показалось Амалии ужасно смешным. Ведь она раньше никогда не видела, чтобы взрослые целовались. Правда, Ээва, бывало, во время школьных каникул, бегая по лугу, целовала цветы. Да и сама Амалия целовала иногда ягненка и свою собаку Йеппе, когда та была еще маленьким пушистым щенком. Но в том, как целовались Ээва и студент, было уже что-то совсем другое. Это казалось странным и смешным. И действительно, трудно было не расхохотаться.

А потом мужчины допивали наливку в избе, Ээва в комнате разговаривала с тетушкой Ийдой, а мать убирала со стола остатки ужина. Но Амалии все еще хотелось смеяться и шутить. Она увидела ключ от хлебного амбара на столе в малой избе (обычно ключ висел на гвозде в комнате отца), и вот Амалия схватила ключ и помчалась со всех ног к амбару.

Замок злобно заскрипел, когда она отпирала его, но все-таки открылся, и Амалия проникла в амбар. Лунный свет лился в амбар двумя потоками: через люк чердака и через раскрытую дверь. Лари были полны до краев. И вдруг Амалии показалось, что зерно, словно море, переливается, колышется волнами. Она встала на ступеньку лестницы, ведущей на чердак, и оттуда, вытянув руки, рыбкой нырнула в хлебное море, чтобы поплыть. Неожиданно она больно ушибла грудь и живот. И уже совсем стало не смешно, когда она скатилась с ларя на пол. Теперь она тихо повесила скрипучий амбарный замок и заперла его на два поворота. Холод пробежал по спине, когда она отошла от амбара, а тропинка под босыми ногами стала как ледяная. В избе никого не было, и Амалия положила ключ на то место, где нашла его.

Многие гости остались ночевать, и девочке постелили в длинной узкой комнате, в которой обычно никто не спал. Первая дверь комнаты вела в малую избу, а вторая — в спальню отца и матери. Лежать здесь было непривычно, а большой шкаф у противоположной стены казался странным чудовищем. Она зажмурилась и укрылась с головой одеялом.

Утром Амалия проснулась оттого, что услышала строгий голос отца: «Какой же это негодяй валялся на хлебе божьем?!» Амалия не слышала ответа матери. Но вскоре мать пришла к Амалии, пододвинула стул и села рядом. Встревоженная и напуганная, Амалия сразу же призналась: «Я только прыгнула в ларь». Мать долго смотрела на дочь с жалостью, а потом заговорила так, словно ей было чрезвычайно тяжело говорить: «Да, ты прыгнула, Амалия, но больше уж не прыгай. И вообще, не веди себя теперь как малое, неразумное дитя. Я зашла в амбар и увидела там твою кровь. Ты уже не ребенок. Хотя и нелегко тебе сдерживать свои порывы, я понимаю, но надо стараться. Ты становишься взрослой. Веди себя хорошо».

Мать никогда раньше так долго не говорила с Амалией, но сильнее этих слов подействовал на Амалию тон матери. Мать была, вероятно, потрясена тем, что произошло с Амалией. Она даже ласково погладила волосы дочери. Затем принесла Амалии чистое белье и сказала, чтобы дочь сходила в баню. Баня была еще теплой с вечера. Амалия чувствовала себя виноватой. Хотелось плакать и бежать куда-нибудь от людей. Но больше никто не говорил с Амалией о ее проступке в амбаре и об оставленных там следах. Никто, даже Пааво. Но, несмотря на тогдашний свой позор, Амалия и по сей день не умеет,сдерживать своих внезапных порывов. Со вздохом вытягивается она на широкой супружеской кровати и слушает, как тикают в избе стенные часы.

И только после того, как часы пробили двенадцать, стуча сапогами, возвратился Таави и бросился, прямо в одежде, навзничь на кровать. От него пахнет водкой и потом. Амалия отодвигается подальше, стараясь занять как можно меньше места. Вскоре Таави начинает храпеть. Под его храп засыпает и Амалия. А когда она приходит после утренней дойки, Таави еще спит.

У Амалии припасены две пачки настоящего кофе, по четверть кило. Одну она решила дать Таави в дорогу, а другая уже начата. Амалия берет оттуда одну ложечку, чтобы придать аромат суррогатному кофе. От запаха кофе просыпается Антти. Он быстро натягивает штаны, выбегает и вскоре возвращается, волоча своего котенка.

— Отец, иди пить кофе, мама заварила настоящего!

Таави просыпается и приподымается на постели. Он явно недоволен, что его разбудили. Мальчик смотрит на отца с порога, морщит нос и, роняя котенка на пол, говорит:

— Ну и воняет же тут водкой!

— Твой отец выпил водки, — отвечает Таави и, зевая, снова валится на кровать.

Амалия заглядывает в комнату. Постель сына еще не убрана, так же как и кровать, на которой поверх одеяла валяется Таави. Амалия закрывает дверь: «Лучше бы уж не раскрывал своего пьяного рта. Впрочем, его дело». Она достает ему чистое, белье из клети, разглаживает выстиранные вчера портянки, снимает с колка полотенце, берет кусок мыла с печи, приносит все это в комнату, достает свежей воды из колодца и говорит: