Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 50 из 58



Это неправильное рассуждение. В особенности после больших войн тела человеческие выглядят очень различно.

Осенью 1945 года в бане румынского города Крайовы, довольно, впрочем, грязной и тесной, я от нечего делать сначала разделял моющихся на наших и румын, а потом примысливал к их шрамам возможные биографии. Там же, на выходе из бани, я сочинил «Иванов», а потом торопливо их записал, чтобы не забыть.

Иваны — всеобщее самоназвание наших солдат (да и офицеров) в военные годы. Откуда оно пошло? От немецкого ли «Рус — Иван» или просто потому, что имя традиционно связывалось с простым народом?

Другие самоназвания: славяне (связано с одной из главных тем нашей пропаганды), елдаши (от тюркского «товарищ») — так иногда обращались к офицерам, а может быть, и друг к другу солдаты среднеазиатского происхождения.

В словах «Иваны» и «славяне» гордости было больше, чем иронии…

Н. Н. Асеев и вожди

О Демьяне Бедном Асеев говорил не без почтения:

— Жил в Кремле. Хотел — ходил к Ленину, хотел — ходил к Сталину. Узнавал все из первых рук.

После этого он риторически воскликнул:

— А Сурков что?

У Николая Николаевича был интерес к вождям, но опасливый, риторический. Впрочем, было у него несколько автобиографических сказаний.

В 1941 году праздновали столетний юбилей Лермонтова. Председателем юбилейного комитета был К. Е. Ворошилов[80], заместителями — Асеев и О. Ю. Шмидт[81]. Оба они тогда были в фаворе, в случае: Николай Николаевич даже временно исполнял что-то вроде должности первого поэта земли русской — в промежутке между Маяковским и Твардовским.

Комитет собрался на пленарное заседание, и Климент Ефремович — в прекрасном расположении духа — предложил программу чествования:

— Соберемся в Большом театре, будет доклад, а потом послушаем оперу «Демон» на сюжет Лермонтова.

В Асееве нечто взыграло, и он сказал:

— Лермонтов был известен не тем, что пел и танцевал. Поэтому соберемся лучше в Театре имени Моссовета, послушаем доклад, а потом посмотрим пьесу самого Лермонтова «Маскарад».

Ворошилов огорчился и обиделся, однако план Асеева был куда резоннее, и члены комитета решительно его поддержали.

Прощаясь после заседания, Климент Ефремович сказал Асееву:

— Все-таки не любите вы нас, Николай Николаевич.

— Я? Кого? Вас?

— Вождей.

Не помню, как открестился Николай Николаевич от этого обвинения, но историю рассказывал неоднократно и с удовольствием.

Перед самой войной был прием писателей у Сталина, и Асеева так ласкали, что, когда Иосиф Виссарионович жестоко обрушился на Авдеенко, виновного в излишнем восторге перед витринами западноукраинских магазинов, которым недавно подали руку помощи, тот взмолился:

— Да заступитесь хоть вы за меня, Николай Николаевич!

Обласканный и ублаготворенный Асеев попытался содеять родной словесности малую пользу, объяснив Сталину, что Ванда Василевская пишет плохо и поднимать ее не следует[82]. На что ему было отвечено, чтоб не лез не в свои дела.

Началась война, и Асеев эвакуировался в маленький, тесный и голодный Чистополь.

— Вот там я и понял, что такое настоящая жизнь, за хлебом по карточкам весь город выстраивался в 4 утра, и зимой тоже. Пишут номера на спине мелом, у кого мел осыплется, того в очередь не пустят.

— Так кой же годок вам тогда шел, Николай Николаевич?

— 51-й миновал.

— А раньше не понимали, что такое настоящая жизнь?

— Недопонимал.

В Чистополе он написал поэму «Городок на Каме» со строками (цитирую по памяти):

И еще:

Добрые люди послушали и стукнули куда следует. Асеев предстал перед чьими-то светлейшими очами.

Докладывал и вообще командовал А. С. Щербаков[83], еще недавно друг-приятель по Оргкомитету Союза писателей, а сейчас генерал, тучный, сырой, тяжело ступающий, с большими правами насчет продления или непродления жизни и смерти.

Щербаков топал по залу заседания и орал:

— Зачем вы так написали?

— Так это же правда, Александр Сергеевич.

— Кому нужна ваша правда?

И Асеев, столь поздно узнавший, что такое настоящая жизнь, выпал из Комитета по Сталинским премиям, а также из других писательских обойм.

Еще раз, много позднее, он переведался с вождями[84]. Дело было в 1954, если не ошибаюсь, году, и писатели были вновь приглашены к руководству. Писателям дали выговориться. Асеев говорил о том, что крупноталантливых людей нельзя посылать на фронт, что вот послали Кульчицкого, а его убили.

Вообще говоря, в Асееве до смерти жил запал пацифиста двадцатых годов, ненависть ко всякой войне, кем бы и за что бы она ни велась. Мне он говорил:

— Я вам ваших военных стихов не прощу. <…>

Когда Асееву не дали Ленинской премии, заголосовали на Комитете, он позвонил мне и долго, открытым текстом ругал всех державцев и милостивцев. Очень ему хотелось премии, и деньги уже были распределены.



Я (Асееву):

— А ведь они не виноваты, Николай Николаевич. Они хотели, чтобы у вас была премия.

— Так в чем же дело?

— А посчитайте: Ермилова вы обложили в поэме, Грибачева — в статье[85], о МХАТе написали:

А ведь у МХАТа голоса три в Комитете. Так вот и набираются отрицательные голоса.

Асеев эту непремию, о которой раззвонили во всех газетах, так и не простил — ни Комитету, ни всему человечеству.

Крученых

Иногда я встречал у Асеева А. Е. Крученых. Странная и в своем роде единственная судьба у этого человека.

Весь российский авангард постоянно оглядывался на смысл, на содержание. Гневное восклицание Ходасевича «Нет, я умен, а не заумен!» — могли бы повторить и Хлебников, и Маяковский, и Цветаева. Все они были умны, очень умны. Все стремились к ясности выражения, а если не всегда ее достигали, то вспомните, какие галактики пытался осмыслить хотя бы Хлебников.

Крученых ни к чему не стремился. Изобретя слово «заумь» (оно, как и слово «бездарь», сначала произносилось с ударением на втором слоге), Крученых действовал за умом, не очень далеко от ума, но все же не на его территории.

Полтора десятилетия дадаизма и сюрреализма, труд полупоколения талантов Франции, Германии, Италии, Югославии был выполнен в России одним человеком. Современники наблюдали его усилия с любопытством, иногда — сочувственным, чаще — жестоким. Крученых был отвлекающей операцией нашего авангарда, экспериментом, заведомо обреченным на неудачу.

Ко времени нашего знакомства Крученых был на самом дне. Давным-давно выброшенный из печатной литературы в литографированные издания, давным-давно лишенный и литографии, он был забыт. Не знали даже, жив ли он.

Между тем он был жив и нуждался в одеянии и пропитании. Пусть самых приблизительных.

У Асеева его всегда угощали курой.

Помню некоторые из его разговоров.

— У нас, футуристов, у всех были двойные имена: Владимир Владимирович, Николай Николаевич, Давид Давидович (Бурлюк), Василий Васильевич (Каменский)[86].

— А вы?

— У меня тоже почти двойное. Я называл себя не Алексеем Елисеевичем, а Алексеем Алексеевичем. <… >

80

Председателем юбилейного комитета был К. Е. Ворошилов…

Климент Ефремович Ворошилов (1881–1969) — российский революционер, советский военачальник, государственный и партийный деятель, участник Гражданской войны, один из первых Маршалов Советского Союза. С 1925-го года нарком по военным и морским делам, в 1934–1940 годах нарком обороны СССР. В 1953–1960 годах — Председатель Президиума Верховного Совета СССР. Член ЦК партии в 1921–1961 и 1966–1969 годах. Член Оргбюро ЦК ВКП(б) (1924–1926). Член Политбюро ЦК ВКП(б) (1926–1952), член Президиума ЦК КПСС (1952–1960). — прим. верст.

81

…заместителями — Асеев и О. Ю. Шмидт.

Отто Юльевич Шмидт (1891–1956) — ученый, полярный исследователь. Руководил полярными экспедициями на «Седове» (1929–1930), «Сибирякове» (1932), «Челюскине» (1933–1934). В 1937 году возглавил экспедицию по организации дрейфующей станции «Северный полюс — 1». Эти две последние экспедиции принесли ему всенародную и даже всемирную славу.

82

… объяснив Сталину, что Ванда Василевская пишет плохо и поднимать ее не следует.

Ванда Львовна Василевская (1905–1964) — польская и советская писательница, поэтесса, драматург, сценарист и общественный деятель. С 1939 г. жила в СССР. Была обласкана советской властью — удостоена трех Сталинских премий (в 1943, 1946 и 1952 годах). В годы Великой Отечественной войны Ванда Василевская передала Сталинскую премию в Фонд обороны на строительство боевого самолёта, который она просила назвать «Варшава». Жена украинского советского писателя, драматурга и политический деятеля А. Е. Корнейчука (1905–1972). — прим. верст.

83

…А. С. Щербаков…

Щербаков Александр Сергеевич (1901–1945) — кандидат в члены Политбюро (1941–1945). Начальник Совинформбюро, с 1941 г. — начальник ГлавПУРа РККА и зам. наркома обороны. Будучи одновременно секретарем ЦК, инициировал применение репрессий ко многим работникам партии, армии и к деятелям искусства. Оргсекретарь Союза писателей СССР. Отличался крайне реакционными взглядами в области национальной политики. — прим. верст.

84

…он переведался с вождями.

Переведаться (устар) — посчитаться за обиду, потребовать удовлетворения за оскорбление. — прим. верст.

85

…Ермилова вы обложили в поэме, Грибачева — в статье…

Ермилов Владимир Владимирович (1904–1965) — критик, литературовед. В 1946–1950–х годах редактор «Литературной газеты». Его перу принадлежат разносные статьи против А. Твардовского, Вас. Гроссмана, Л. Мартынова и др. прогрессивных поэтов и писателей.

Грибачев Николай Матвеевич (1910–1992) — один из наиболее одиозных советских писателей, лауреат Ленинской (1960) и Сталинских (1948, 1949) премий. Главный редактор журнала «Советский Союз» (с 1950 г.). Член Комитета по присуждению Государственных и Ленинских премий. — прим. верст.

86

…Владимир Владимирович, Николай Николаевич, Давид Давидович (Бурлюк), Василий Васильевич (Каменский)…

Владимир Владимирович Маяковский (1893–1930) — русский советский поэт, один из основоположников русского футуризма. Один из Крупнейших поэтов XX века. Помимо поэзии ярко проявил себя как драматург, киносценарист, кинорежиссёр, киноактёр, художник, редактор журналов «ЛЕФ» («Левый Фронт»), «Новый ЛЕФ».

Николай Николаевич Асеев (1889–1963) — русский советский поэт, сценарист, деятель русского футуризма.

Давид Давидович Бурлюк (1882–1967) — русский поэт и художник украинского происхождения, один из основоположников русского футуризма.

Василий Васильевич Каменский (1884–1961) — русский поэт-футурист, один из первых русских авиаторов. — прим. верст.