Оранжевое лето

— А ты? — глупо спросил я, обернувшись к мальчику.

— Отвезу велик, — объяснил он. А я проклял себя за идею с велосипедом.

— Эван, ну как? Терпимо? — Лин посмотрела на сына и нагнулась над ним через спинку кресла. Я не решался посмотреть на нее: не хватало смелости.

Эван не ответил. Ему было так больно, что не хотелось вообще шевелиться и разговаривать. А шофер оказался понятливым — он резко нажал на газ и помчался в сторону больницы. Я мысленно умолял его, не снижая скорости, вести поаккуратней: каждая кочка была для Эвана испытанием. Он сжимал зубы, цеплялся в мою толстовку и жмурился от боли. Я гладил его по спутанным темным волосам. Никакого облегчения я ему принести не мог, но руки сами тянулись к густым волосам мальчика, скорченного от боли у меня на коленях.

— Прости меня, Эван, прости, — шептал я. — Прости, мне так жаль, я болван… Я очень хочу, чтобы тебе не было сейчас больно, очень, очень хочу. Сейчас тебе будет легче. Мы уже почти приехали… Наверное…

Лин заглянула в окно.

— Скоро уже… Эван, все почти. Держись, ты же сильный…

— Как Александр Суворов? — прошептал Эван сквозь зубы.

— Куда круче…

В салоне громко играла музыка. Какая-то старая, очень знакомая громкая музыка, режущая нам с Лин нервы, как сталь. Никто из нас не попросил убавить звук. Не до того было.

Я ненавидел и истязал себя в эти минуты больше, чем когда-либо. Все снова случилось по моей вине. Я вечно несу людям одни несчастья. Ну почему? Почему так?

Я ладонью обхватил подбородок и отрешенно посмотрел в пустоту. Я и чувствовал себя совершенно пустым. Музыка эхом отдавалась в голове, в которой не было ни одной мысли, кроме грязных однообразных ругательств. Если бы не Эван, крепко сжимающий побелевшими пальцами толстовку и прерывистыми всхлипами возвращающий меня к реальности, я бы вообще подумал, что вокруг ничего нет.

— Все будет нормально, — услышал я и не понял, кому из нас были адресованы эти слова. Вероятно, обоим…

Мне показалось, мы ехали несколько часов. Оказалось — шесть минут. Всего за шесть минут, минуя дорожные посты на бешеной скорости, нас домчал мужчина в темной кепке к больнице.

— Спасибо большое, — сказала ему девушка и забрала у меня Эвана. Он уже не плакал, только вздрагивал иногда.

Я не вышел за ней. Так и остался сидеть в машине, подперев лоб кулаком.

— Что вы с ним сделали? — спросил мужчина. Наверное, он спросил даже не из любопытства и вообще без всяких задних мыслей, но точная формулировка царапнула меня. Верно… Что я с ним сделал?

— Я велосипед уронил, — сказал я. Маловероятно, что водителю это было действительно интересно. Но я не хотел выкручиваться и говорить неправду. — Я самый жалкий ублюдок на этом свете, — сказал я, забыв, что именно так меня и назвал недавно шофер.

— Да ну, — отмахнулся он и убавил музыку. — Все с ним будет отлично…

Водитель помолчал недолго, даже не напоминая мне, что я сижу у него в автомобиле, а потом спросил:

— Сын, что ли?

Я зачем-то кивнул и поспешил убраться из салона. Я еле доплелся до скамейки у крыльца больницы и рухнул на нее. Голову я уткнул в ладони и просидел так, по-моему, целую вечность.

Нужно было уйти. Уйти прямо сейчас… Или нет. Дождаться Лин, попробовать извиниться и вот тогда уйти.

Я решил так и замер в напряженном ожидании. Я так и не выпрямился и продолжал сидеть, сгорбившись и уткнувшись в асфальт. Скорченный Эван не выходил из головы. Я поклялся, что это будет моей последней ошибкой.

Когда девушка неслышно подошла ко мне и тронула меня за плечо, я резко вскинул голову. Я испугался — совсем не ожидал этого. У нее был очень усталый и расстроенный вид. Ясное дело, из-за меня. Сам-то я, наверное, выглядел не лучше.

И все равно, лихорадочно подыскивая нужные слова, особенно теперь, твердо решив для себя, что разговариваю с Лин в последний раз, я не мог не думать, какая она красивая. Да и… не в этом ведь дело было. Я даже почти улыбнулся, но в последний момент не посмел.

— Лин, — начал я, вскочив со скамейки, и замолчал. Голос у меня сорвался. И потом — я не знал, что сказать. — Как Эван?

— Спит, — сказала девушка, и на ее измотанном лице появилась грустная улыбка. — Да сядь, чего ты вскочил… Нормально все. Это даже не перелом, трещина. Неудачно, конечно. Но ничего… Все уже хорошо. Он уснул.

Лин замолчала на секунду и внимательно посмотрела на меня. Я хотел извиниться, но девушка не дала мне начать.

— Итан… Можно я тебя попрошу об одной вещи?

— О чем угодно, — выпалил я и, отвернувшись на девяносто градусов влево, добавил: — если не боишься.

— Ты очень устал?

— Да нет… Лин, прости меня, я не знал, что все так выйдет, я не хотел. Я больше всего не хотел, чтобы так…

— Зачем ты извиняешься? — Лин оборвала меня, и я посмотрел ей в глаза. — Я же знаю, что ты не виноват. Это случайность. Никто не знал. Ты не знал, и я не знала…

— Ты просила меня не покупать этот велосипед. Я бы ни за что не стал, если бы знал, как получится. Я хотел сделать Эвану подарок…

— Вот видишь. Не надо, Итан, не терзайся так сейчас. А Эван… он, если хочешь знать, уже улыбается. Да что там — светится весь. Ему гипс как наложили, он лежал и хвастался всем. И мне, и врачам. А потом уснул… Итан, я хочу попросить тебя. Если ты не очень устал… Помоги мне, пожалуйста, донести его до автобуса. Я просто упаду.

— О чем разговор… Конечно.

Я сел на скамеечку рядом с девушкой. Я все равно себя не оправдывал.

— Прости, — снова сказал я.

— Да все, все, я тебя прощаю, если ты по-прежнему уверен, что виноват. Теперь можешь вздохнуть свободно, — пошутила девушка. Я улыбнулся и так и сделал.

— Знаешь, Итан, — Лин посмотрела на меня очень серьезно, и я перестал улыбаться. — Даже если бы это была твоя вина. В тот день… в тот день, когда случился пожар… Ты понял вообще, что случилось?

— Ну да. Чайник загорелся.

— Чайник… Да нет… Я про другое. Я вышла из квартиры и заперла дверь на ключ. Итан, я сама закрыла дверь. Ты понимаешь, что я подумала, когда мне врач сказал, что у меня в доме только что случился пожар? Я чуть не умерла на месте. Я бегу и думаю — только бы чудо. Только бы ему помогло чудо… И я даже не могу позвонить. Я просила телефон в автобусе у одного мужчины. И ничего, только гудок. Да я на сто лет постарела, пока домой добиралась.

Я быстро посмотрел на Лин. Она сидела на скамейке почти неподвижно, почти замерев, и даже лицо у нее стало на какой-то момент застывшим. А я… я понимал. Конечно, я понимал. И я точно так же, как и в тот день, дернулся к ней. И точно так же остановился. Лин подняла голову.

— Ты хочешь, чтобы я простила тебя… А на свете нет никого, кто сделал бы для меня больше, чем ты. Я просила это чудо, и ты появился. Итан…

Она не договорила. Я дернул плечом. Рука сама потянулась к сигаретам. Я вспомнил, что у меня их больше нет и достал из кармана зажигалку. Я несколько раз крутанул колесико, ладонью потушил огонек и повернулся к девушке.

— Не знаю, Лин. Сегодня я заставил его страдать. Его и тебя.

— Да ты сам извелся, я же вижу, — прошептала Лин. Я ничего не ответил на это.

— Давай я за ним схожу, — предложил я.

— Минут через пять… ладно? Хочется посидеть спокойно. Да и он тоже пускай расслабится.

— Можно и так, — я кивнул и подумал — хорошо бы поговорить о чем-нибудь другом. Я вспомнил Дэмиэна и его детектор на полу. — А у Дэма есть детектор лжи, — сказал я. — Представляешь, он бьет током, если говоришь неправду. Если бы этот детектор нацепить на меня, я умер бы от ударов.

— Да ну, это игрушка. Он не настоящий.

— Откуда ты знаешь? Дэм сказал?

— Они с Эваном играли. Упросили и меня… Неинтересно, по-моему. Интереснее в фанты играть. Знаешь такое?

— Это когда я спрашиваю тебя, а ты или отвечаешь правду, или исполняешь какой-нибудь фант? Дэм рассказывал… Так?

— Ну да. Мы с Аароном все время играли… Я над ним издевалась, — пошутила Лин. А мне в голову вдруг ударила безумная мысль. Такая, что я сам опешил, что уж говорить о Лин.