Мгла над Гретли

— Знаете, Ниланд, а ведь мы каждый день приходили сюда, — сказал инспектор, — но нас не допускали к вам…

— Знаю, — проворчал я, — идиотские строгости. Это всё сиделка.

— О нет, это доктор Бауэрнштерн, — сказал инспектор. — Никак нельзя было прорваться. Не так ли, Периго?

— Да, она проявляла трогательное внимание, — сказал Периго. — Однажды налетела на меня, как фурия. Дама с характером, что и говорить.

— Да, уж это так, — проворчал я, — заходит в комнату с каменным лицом, словом не перекинешься. Хотя, впрочем, я бы и не знал, о чём с ней говорить. Ради бога, расскажите, что новенького.

— Ваш начальник, Оствик, разговаривал со мной по телефону, — ухмыляясь, произнёс Периго. — Я сказал ему, что вам надоело ловить шпионов. Конечно, он ответил, что это глупости, что они не могут расстаться с таким ценным работником, как вы.

— Он прав, — вставил инспектор. — Взять хотя бы эту историю в Гретли…

— И что же вы ответили Оствику, Периго?

— Слово в слово повторил ему то, что вы говорили мне. Тогда он пообещал предоставить вам длительный отпуск, чтобы вы смогли отдохнуть…

— Отдохнуть! Кто может отдыхать, когда в мире творится подобное! — Да и куда сейчас можно ездить отдыхать!?

— Лучше последовать за миссис Джесмонд, — сказал Периго. — Говорят, она укладывает вещи, то есть, разумеется, кто-нибудь из её кавалеров укладывает её вещи.

— Я не разделяю вашей страсти к этой женщине, — сказал я, — по совести, я даже не хотел бы её снова видеть иначе как за стойкой бара и чтобы она готовила какао для рабочих перед ночной сменой. И ещё сообщите Оствику, что я вовсе не нуждаюсь в отпуске. Я хочу работать. Но на этот раз работать по специальности. Вы думаете, он мог бы воспрепятствовать моему назначению в инженерные войска?

— Не только мог бы, но, наверно, так и сделает, — ответил Периго. — А кроме того, не кажется ли вам, что вы несколько староваты для фронтовой…

— Староват? — закричал я, глядя на него с возмущением. — Чёрт побери, только из-за того, что я прикован к этой проклятой постели, из которой я завтра же выберусь, вы позволяете себе говорить о старости! Старость! Да, я…

В эту минуту в комнату вошла Маргарет, на этот раз приветливая, без обычного “докторского” выражения на лице. “Наверное, оттого, что здесь гости”, — подумал я, но всё же обрадовался такой перемене, несмотря ни на что.

— Не кричите так, — сказала она мне самым обыкновенным, человеческим тоном.

— Сегодня он очень сердитый, — сообщил ей Периго, обнажая свою коллекцию фарфора. — И ещё он говорит, что вы входите и выходите из комнаты с каменным лицом.

— Такое всегда бывает с подобными больными, — сказал неожиданно инспектор, выступая в роли медицинского светила.

Маргарет, тихонько посмеиваясь, кивнула головой.

— Самая обыкновенная вещь.

— Нечего вам рассуждать обо мне так, словно я слабоумный или что-то в этом роде, — запальчиво ответил я. — Моё раздражение объясняется отнюдь не физическим состоянием. Я абсолютно здоров. И завтра же встану с постели.

— Нет, не встанете, — немедленно отрезала Маргарет.

— Вот увидите, встану. Конечно, я благодарен вам за уход и заботу обо мне. Надеюсь, я не очень вам надоел. Но, повторяю, если я раздражён…

— Можно без “если”.

— Хорошо, я раздражён. Но это оттого, что… это из-за старого паука Оствика, из-за этой промозглой тёмной дыры, Гретли, из-за нашей идиотской политики в этой войне, из-за того, что мы воюем спустя рукава, по старинке, суетимся без толку и разочаровываем всех…

— Вам нужно хорошенько отдохнуть, — снова отрезала Маргарет.

Что-то уж очень хитро поглядывая на нас, Периго встал и заметил:

— Кое-чем я помогу вам в этом, Ниланд. Скажу больше: после беседы с Оствиком я уже нажал на некоторые пружины…

— Благодарю вас. Приходите завтра, хорошо? Расскажете мне всё о Фифин, Диане и других.

Инспектор положил на моё плечо руку, весившую больше недельного мясного пайка целой семьи.

— Дружище, — ни с того ни с сего сказал он вдруг, — слушайтесь доктора! Не спорю, что у вас есть своя голова на плечах, но здравого смысла у доктора гораздо больше… Если вам захочется чего-нибудь, скажите, мы принесём…

Мне хотелось тысячи вещей, но вряд ли они смогли бы их принести. Вместо того чтобы логически во всём разобраться, я стал грезить наяву. Я увидел себя в далёкой, прекрасной, неведомой стране, где ярко светит солнце и легко дышится. Там я усердно работал, создавая то, что облегчает жизнь тысячам людей, делает её полнее и счастливее. И рядом была Маргарет, тоже все дни напролёт занятая своим делом. По вечерам мы отдыхали с ней в тишине и прохладе, делились мыслями… Очнувшись от грёз, я увидел, что она сидит рядом и серьёзно глядит на меня.

— О чём вы думали?

— Люди вроде вас, со “здравым смыслом”, о подобных вещах не думают, — ответил я. — Впрочем, могу рассказать. — И я рассказал ей обо всём гораздо подробнее и красочнее, чем вам сейчас.

Она смотрела на меня сияющими глазами, лицо её смягчилось и стало ещё красивее.

— Мне всё это понятно, — сказала она. — Но почему там оказалась я?

— А вы забудьте об этом, — отозвался я, глядя куда-то в угол.

— С какой стати? — спросила она и прибавила, помолчав минутку: — Должна признаться вам, что теперь я знаю о вас гораздо больше, чем неделю назад. Инспектор и мистер Периго многое рассказали мне.

— Они не много знают обо мне, — возразил я. — Да и, в сущности говоря, знать-то нечего.

— Я достаточно узнала, чтобы понять, отчего вы такой… “кислый”, как вы это называете. Я тоже кислятина.

— Вы такая же кислятина, как… как паточный пудинг.

Она расхохоталась.

— Ну и комплимент! До сих пор меня ещё никто не догадался сравнить с паточным пудингом.

— А чем он плох? Я люблю паточный пудинг. Закажите его на завтра, если найдётся патока. Ладно? А теперь я вам скажу, что тоже знаю о вас больше, чем вы предполагаете. Последнее время я часто думал о вас. Беда ваша в том, что…

— Ох, и многообещающее начало!

— Ваша беда в том, что вы вышли замуж за человека, уже прожившего большую часть жизни. Вы думаете, что это была великая любовь, а на самом деле, наверное, вообще не было любви, а только уважение, почтение и всё такое прочее. Теперь же, когда всё в прошлом, вы считаете, что жизнь позади и надеяться не на что…

— Пусть. А вы?

— Я? Просто несчастный человек, вот и всё. Давайте кончим на этом.

— А я вот не хочу кончать, — без тени улыбки ответила она, глядя на меня большими сияющими глазами.

Чтобы увильнуть от них, я стал смотреть на её руку, лёгкую, но сильную и ловкую… Невольно дотронулся до неё, словно хотел убедиться в её реальности.

— Ладно, но не пожалейте потом об этом, — медленно сказал я. — Десять, нет, пятнадцать лет я ждал встречи с вами. Я считаю только последние годы, потому что раньше я не оценил бы вас по-настоящему…

Она засмеялась.

— Ну, говорите, говорите дальше.

— Какая польза в разговорах, если я не могу ничего дать вам? Ведь я собираюсь уехать отсюда подальше, если только не понадоблюсь на фронте. Я даже писем хороших писать не умею.

— Знаете, зато я умею писать хорошие письма.

— Мне нужны совсем не ваши хорошие письма! — вдруг вспылил я. — Вы мне нужны… Почему вы до сих пор не говорили со мной по-настоящему?

— Потому, что я была напугана…

— Историей с Отто, и полицией, и всем остальным?

— Отчасти этим. Потом меня смущало ваше обращение. А главное, я стала замечать, что моя жизнь позади… и… и…

— Подите сюда! — закричал я, потому что, произнося последние слова, она встала и пошла к двери — Подите сюда, или я встану с постели…

— Только посмейте! — быстро возразила она и подбежала ко мне. Она попыталась вновь сделать строгое лицо, но я быстро пресёк эти попытки.

Потом она сказала:

— Мне пора идти в госпиталь. Сегодня я тебя уже не увижу. Я пришлю сюда книги. А завтра поговорим… Ну, пусти же, милый, мне пора.