Сумасшедший шарманщик

— Я уверена, что вам не будет холодно, — сказала она с улыбкой умиления.

Нам было холодно. Комната оказалась ужасной. Мишка во сне храпел и судорожно дергал ногой, стягивая с меня одеяло. Сосед за стеной всю ночь возился с женщиной. Женщина любила бурно и громко, и весь наш этаж, затаив дыхание, прислушивался к ее переживаниям.

Так как развлечение это продолжалось из ночи в ночь, мы под конец не выдержали и пожаловались мадам Леду. Она очень удивилась, — странные пошли молодые люди, — посоветовала нам завести своих собственных подруг и сказала: — Вот это и есть ваше отопление!

Деньги таяли с каждым днем. Питались мы хлебом, дешевыми селедками и маргарином. Была безработица, иностранцев никуда не брали, — все места были нужны для своих французов, только что вернувшихся домой после войны. Это было в общем справедливо, но очень неприятно. К концу декабря мы начали голодать. И в этот момент случилось чудо.

В русской газете Миша прочел объявление: бездетная зажиточная пара ищет в дом образцового камердинера. Людей без опыта просят не являться Хорошие условия работы, отдельная комната, приличное жалованье. Так как было еще сказано, что необходимо знание французского языка, по объявлению пошел Миша. У меня с языком дело обстояло очень слабо.

Предварительно, будущий образцовый камердинер был подвергнут тщательному домашнему экзамену: скорчил почтительно-грустную рожу, какая бывает в фильмах у преданных английских слуг, изысканно вежливо поклонился и низким голосом сообщил, что обед подан.

После чего мы уселись за колченогий стол и принялись уплетать сервированный обед.

— Мишель, — говорил я томным голосом избалованной хозяйки, — Мишель, передайте мне паюсную икру… Мерси!

И Мишка с дьявольской, чисто профессиональной ловкостью, шлепал мне на тарелку кусок ржавой селедки.

За икрой последовала неслыханных размеров индейка, салат, сыры, какое-то необыкновенное бламанже, кофе и ликеры.

К концу обеда, когда весь хлеб и маргарин исчезли, я заявил, что Миша, собственно, рожден быть мэтр д'отелем в доме первого лорда Адмиралтейства и что экзамен он блестяще выдержал.

Я оказался пророком и ясновидящим. Часа через два мой друг явился домой за вещами и сообщил, что принят на службу: триста франков на всем готовом, отличная комната и один выходной день в неделю.

— Мы с тобой теперь отлично заживем, — пообещал он. — На первые же заработанные деньги я куплю тебе новые штаны, потому что в этих ты скоро перестанешь импонировать даже мадам Леду. Начинаются золотые дни Аранжуэца!

Что, собственно, означают золотые дни Аранжуэца я понял только в ближайшее воскресенье, когда он явился на рю де л'Отель де Вилль со своей первой получкой и кульком провизии. Кухарка, обладавшая широкой русской натурой, прислала мне на разговены половину отварной курицы, банку варенья и внушительный кусок пирога с капустой. Все это немедленно исчезло. В эти годы я был удивительно прожорлив.

Друг мой сообщил, что хозяева его на редкость симпатичные люди и что в общении с ними вовсе не нужно делать почтительно-грустную физиономию. Хозяина звали Михаил Осипович. В России он был крупным дельцом, владельцем нескольких фабрик, а в Париже жил в большой меблированной квартире, не распаковывая чемоданов: весной, после падения большевиков, они собирались вернуться в Москву.

За неделю Мишка отъелся, и в обращении его со мной появился даже несколько покровительственный тон, который затем он сохранил на всю жизнь.

Прошло два или три месяца.

Однажды поздней ночью Михаил Осипович, вернувшийся из гостей домой, нашел вышколенного слугу в кресле, крепко спящим. К счастью для Мишки, он в эту ночь не храпел, — иначе вся история его жизни могла бы закончиться другим, менее блестящим образом.

— Утомился, бедняга, — сказал Михаил Осипович, и прошел на цыпочках к себе. На ходу он заглянул в раскрытую книгу, которая лежала перед Мишей. Это был учебник высшей математики. Образцовый камердинер с многолетним опытом скрыл от своих хозяев, что до революции он учился два года в Политехникуме.

Михаил Осипович ничего не сказал, внимательно посмотрел на учебник, потом на лицо спящего и, наконец, потрепал его по плечу. Когда камердинер проснулся, хозяин с ласковой укоризной ему сказал:

— Не нужно было нас ждать… Почему бы вам не пойти спать? А завтра утром, после чаю, мы поговорим.

Больше в эту ночь мой приятель не спал. Такая обида, — отличное место, много свободного времени, кухарка с широкой душой, и всего этого теперь придется лишиться из-за какой-то глупости, только из-за того, что усталый человек на минуту задремал! И опять — «Отель Голландии» и шатание по туманным улицам на голодный желудок, в поисках работы… На утро Миша сложил свои вещи, сказал кухарке, что его сегодня выгонят со службы и так разжалобил добрую женщину, что она на прощанье выдала ему двойную банку варенья и громадный кусок жареного мяса.

Собравшись с духом, он постучал в двери кабинета. Михаил Осипович сидел за столом, просматривая утреннюю почту. Мишка предстал перед ним с лицом многострадального Иова.

— Вот что, Миша, — мягко и немного смущенно сказал Михаил Осипович. — Вы работаете в нашем доме месяца два, я все к вам присматриваюсь и решил с вами поговорить. Не скрою —- слуга вы, так сказать, не очень хороший.

— Выгоняет, — решил Мишка.

С души его спал тяжелый камень. Теперь все было просто и ясно, оставалось лишь выполнить необходимые формальности. Но Михаил Осипович выглядел не очень сурово и что-то продолжал говорить. Он, конечно, понимает, что Миша не профессиональный слуга и не умеет чистить серебро или вытирать пыль. Но что-то он, вероятно, умеет делать и к чему-то в жизни стремится.

— Вот вчера вечером я случайно увидел, что вы читали книгу по математике. Вы учитесь? Студент?

Терять теперь было нечего. Раз легенды старого, вышколенного английского камердинера больше не существовало, Миша мог сказать всю правду. И он сказал, что был в России студентом, мечтал получить диплом инженера, но началась гражданская война, эмиграция, и все пошло прахом. Очень жаль, что он никак не подходит дли такой должности. Но это его первое место и, может быть, он со временем научится чистить серебро и вытирать пыль.

Михаил Осипович улыбнулся и сказал, что стать хорошим камердинером так же трудно, как получить диплом инженера. Может быть, ему лучше продолжать научную карьеру?

— Видите ли, — сказал он, — у нас был когда то сын. Единственный сын. Сейчас он мог быть приблизительно ваших лет… Но он погиб во время войны, его убили. И мы всегда с женой хотели сделать что-нибудь хорошее в его память. Теперь случай представился. Мы предлагаем вам стипендию в память нашего сына. Уезжайте из Парижа в провинцию, скажем, в Бордо или Монпелье. Там отличные университеты. Вы будете учиться, а об остальном мы позаботимся. Будем платить за правоучение и высылать вам деньги на жизнь. Каникулы сможете проводить с нами, или где хотите, по собственному усмотрению. И, конечно, вам нужно как следует одеться: зайдите к моему портному, он снимет с вас мерку. Может быть, ваша мечта осуществится и через несколько лет вы станете инженером.

На этом разговор кончился. Михаил Осипович был очень взволнован воспоминаниями о сыне, А Мишка потерял дар речи. Несколько раз он глотнул воздух, пытаясь сказать слова благодарности, но помешал какой-то предательский комок, стоявший в его горле.

Все это смахивает на скверный святочный рассказ. Но все это случилось в действительности и на этой истории я лично сильно пострадал. После отъезда Миши в Монпелье я перестал получать от него банки с вареньем и другие деликатесы. Это было очень обидно, и, кажется, именно в это время я впервые понял, что благополучие человека часто построено на несчастьи ближнего.

Впрочем, очень скоро и я расстался с «Голландским Отелем» и жизнерадостной мадам Леду. Зима была слишком холодная, а предложенный ею способ самообогревания меня в ту пору не очень привлекал. Я поселился на улице Гобеленов, в отеле мсье Буассьера, где было настоящее отопление. С этого момента началось мое восхождение по социальной лестнице: я скоро устроился во французском банке на амплуа мальчика на побегушках.