Литерный эшелон

Парень повертел в руках папироску, ничего не оставалось делать, как затянуться. Дым ударил резко, словно кулак – сразу поддых, в мозг. Павел закашлялся.

Полицмейстер одобрительно похлопал его по спине:

– Ну-ну, сердечный… Отвык уже, видать. Я вот тоже все думаю бросить. Хотя в твоем случае, уже никакого значения не имеется: бросишь или нет… Да… Ладно, к делу. Думаю, от твоих правдивых показаний толку мало будет: друзяки твои нас ждать не стали, сдымили. Потому тебе надо все на себя взять – чтоб ты главарем выглядел. Ну и чтоб обязательно покаялся в суде, признал вину. Тебе слава, мне тоже… В замен обещаю – умрешь быстро. Я сам проверю веревку. Годится?

Пашка кинул.

– Вот и чудно. – подытожил полицмейстер. – Так чего я хотел спросить…

У премьер-министра

По мостовым Санкт-Петербурга куда-то торопился скорый летний дождик.

За ним, шурша шинами, спешило авто.

Генерал-майор недовольно смотрел в окно: лето этого года выдалось холодным, дождливым. Думалось: неужели это и все? Неужели уже и осень?..

Но когда авто подъехало к порту, будто бы начало распогоживаться.

Летний дождик стремительно слеп: из-за облаков все настойчивее выглядывало солнце.

В порту кипела работа: огромные портовые краны сгружали с кораблей многопудовые сетки с кипами мешков.

Как всегда тут было шумно.

Матросы, докеры, собаки и крысы так и норовили попасть под колеса. Шофер вел машину, постоянно нажимая на клаксон.

Но вскоре авто заехала в часть порта, столь любимую крысами и бездомными, но нелюбимую полицией. Порой сюда причаливали корабли, их экипажи сходил на берег и крысы провожали их удивленными взглядами. Затем уходили и крысы. Но не потому, что кораблям что-то грозило – жрать на брошенных посудинах становилось совершенно нечего.

Корабли ветшали. Порой некоторые возвращались к жизни, но чаще их резали, разбирали.

Эта часть акватории была почти пуста.

Лишь где-то в трех милях от берега стояла на якоре большая яхта, да у причала на волнах качался маленький паровой катер.

На пирсе, около небольшого домишки несколько солдат делали вид, что скучают.

Как раз на пороге появился еще один в переднике, с кастрюлей в руках. Присев на ограждение, он принялся чистить картошку. Кожура из-под ножа падала прямо в воду. Порой, любопытные рыбы подплывали, пробовали очистки на вкус. Те не нравились, и оскорбленные рыбы уходили на глубину.

Когда появился автомобиль, солдаты едва заметно напряглись. Один как можно незаметней снял с предохранителя карабин, лежащий рядом. Остальные будто невзначай коснулись расстегнутых кобур. Даже повар не стал брать новую картофелину, не выпуская из рук ножа.

Авто остановилось за пару саженей до домика. Шофер заглушил мотор, давая понять охране, что все, они приехали по назначению. Ошибки нет.

Некоторое время продолжалось ожидание. Но, затем, один из солдат поднялся, подошел к машине. Из окна появилась рука с визитной карточкой.

Та была принята с легким поклоном. Солдат удалился в домик. Там поднял трубку телефонного аппарата. На этой линии абонентов было двое. И электрический сигнал, скользнув по кабелю разбудил телефонный аппарат на яхте.

Состоялся короткий разговор.

После него солдат вернулся к авто. Пригласил генерал-майора:

– Пожалуйте за мной…

На катере уже разводили пары.

– А вы знаете… Я весьма удивлен вашим визитом. Признаться, не ожидал Вас у себя увидеть этим летом. Впрочем, я думал вас вскорости вызвать…

Когда генерал-майор вошел в кабинет, владелец оного даже не встал из своего кресла. Не стал и протягивать руку для приветствия. Вместо этого лишь поглаживал свою бородку, прятал улыбку за ладонью. Его глаза искрились энергией и веселостью.

На яхте «Алмаз» летнее, почти каникулярное время проводил с семьей Петр Аркадьевич Столыпин.

Морской воздух благостно действовал на здоровье его искалеченной дочери Наташи. Да и сам Столыпин выглядел будто помолодевшим.

Яхта ходила в Штеттин, в норвежские фиорды. Но, порой по делам приходилось возвращаться в Петербург.

– Вы, вероятно, приехали просить финансы?.. – поинтересовался Петр Аркадьевич. – Знаю, знаю… Я сам урезал вам бюджет. Но, право-слово, слишком много в стране, расшатанной потрясениями, получает бюро, кое колдунов ищет и прочую несуществующую живность. Вот, если бы, искали, скажем эсеров… Кстати, а вы не думали сменить область деятельности?..

– А, меж тем, – проговорил Инокентьев. – Я прибыл к вам, не как к Председателю Совета Министров, а как к своему непосредственному руководителю.

На лице Петра Аркадьевича появилась заинтересованность: кроме поста премьер-министра он сохранил за собой и руководство Министерства Внутренних дел.

– В чем дело? – поинтересовался Столыпин. – Вам попался колдун-марксист?..

– Не совсем…

Инокентьев протянул Столыпину папочку, бережно завязанную тесьмой.

– Ознакомьтесь, будьте любезны…

– А своими словами?..

– Вам все же лучше прочесть. Словам моим вы все равно не поверите. Затребуете подтверждений. А они вот – в папочке лежат.

Петр Аркадьевич кивнул, развязал тесемочки на папке. Открыл ее.

Там были телеграфные ленты, наклеенные для верности на кусок картона. Имелась та самая первая, пришедшая в ночь на воскресенье лента. Присутствовали и другие, более пространные, полученные уже от Грабе. Все сообщения были шифрованными, но к ним тут же прилагался открытый текст.

Имелись донесения о том, что где-то когда-то наблюдали всякие небесные явления, сообщения о летающем самоваре и прочей кухонной утвари.

Петр Аркадьевич читал молча, иногда поглядывая на лицо генерал-майора. Тот же сидел безмолвный, словно египетский сфинкс, ни словом, ни жестом не торопя председателя Совета министров.

И тот читал дальше, порой возвращаясь к предыдущим страницам. Наконец осторожно отложил папку в сторону. Задумался, глядя в окно…

Затем проговорил:

– Нет, такого определенно не может быть… Признайтесь, это подделка, розыгрыш! Вы нарочно их изготовили, чтоб я оставил вам прежние финансы.

– Ваше подозрение обидно,– отметил Инокентьев.

– Нет… Все же это странно, крайне странно… Я незамедлительно пошлю туда своего человека… Он…

– Боюсь, у нас мало времени. Может статься, его уже нет. Неизвестно пока, на сколько сотен лет от нас отстоят инопланетяне. Мы не знаем, успели ли они подать сигнал бедствия, может сюда спешит другой корабль, который заберет разбившийся. Что они сделают после? Я бы на их месте уничтожил посвященных, если они хотят, чтоб их миссия осталась неизвестна. Непонятно также: может быть, внеземные пришельцы уже состоят в тайных дипломатических сношениях с правительствами, скажем, Японии или Северо-Американских Соединенных Штатов.

– Что вы предлагаете?.. – спросил Столыпин.

– Я полагаю, действовать требуется срочно, и в обстановке глубочайшей секретности…

Если мы известим об этом всех в мире – начнется гонка за право обладать внеземными знаниями. Завяжется битва разведок и, боюсь, не только их. Если секреты упавшего корабля раскроют не русские ученые, то они могут быть применены против нас. И потомки этого нам ни в коем разе не простят. Если, конечно, у потомков будет шанс появиться. Огласка опасна так же из следующих соображений: возможно пришельцы наблюдают за нами, читают наши газеты. Если это так – сейчас они будут искать пропавших товарищей. Они легко могут оставить нас с носом, поскольку они отстоят от нас более чем мы от зулусов…

– Зулусы, к слову, колотили англичан…

– Прошу заметить – в одном сражении и ценой неимоверных человеческих жертв!

– Нет, нет… Совершенно уму непостижимо.

Папку премьер-министр положил на стол. Чуть подумав, закрыл ее.

– Позвольте я заберу бумаги, – проговорил Инокентьев. – Так надежнее будет. А то бумажка какая выпадет – горя не оберемся.