Страница 116 из 144
– Типун вам на язык – «к ним». Вас, верно, давно не было. Лавр Георгиевич погиб под Екатеринославом… Алексеев расхворался… Каледина знали? Алексея Михайловича?
– Воевал с ним против германцев.
– Застрелился.
– Как жаль!
– Что поделать. Этот год стал значительным по количеству печальных дат. Но не скорбите, ибо они уже в царстве господнем. Нам же место рядом с ним еще надлежит заслужить.
Генералу Маркову осталось жить что-то около двух недель…
– А кто вместо них?.. – спросил Андрей.
– В некотором роде – я…
– В какую часть нас определите?..
– В часть? – генерал задумался. – А зачем вам в часть?.. Это ваш паровоз?..
– Да вот подобрали…
– Вы ведь смыслите в этих всех технических штучках, как я погляжу?.. Я предписываю вам сформировать из подручных материалов бронепоезд… Первый опыт вы сегодня, так понимаю, получили. Выполняйте…
На станции принялись сооружать бронепоезд. Собирали его из того что было: на запасных путях нашли угольный «пульман», еще одну – открытую платформу. За станцией лежала пачка пропитанных креазотом шпал. На заводике, куда шла ветка, где отряд получил боевое крещение, нашли пачку стальных листов в одну шестнадцатую дюйма и мешки просроченного цемента.
Казалось бы – как из такого построить бронепоезд. Но Илья взялся за дело споро.
В бортах «пульмана» прорезал двери и бойницы, обшили его найденными стальными листами, но не впритык, а через дистанционные шайбы. В образовавшийся зазор залили цементный раствор. Из теса сделали крышу, нашли обрезок трубы, собрали простенькую печурку. Касательно же открытой платформы, на ней поставили башенку, сложенную из шпал, в которой разместили трехдюймовку, снятую с колес. Вокруг выложили дополнительный барбет с бойницами.
Сложнее вышло с паровозом – весил тот и без того изрядно, поэтому металлом его обшили скорее просто для вида. Сзади тендера снова поставили открытую платформу с маленькой пулеметной башенкой. Бронепоезд вышел даже не легкий, а какой-то полулегкий.
Поспешили бы еще немного – и был бы это первый бронепоезд в Белой армии. Но Андрей хоть и торопил казаков, в шею не гнал.
А через станцию уже проходили другие бронепоезда.
Вот, на соседнем пути остановился морской бронепоезд. Означало это то, что его команда его была набрана из офицеров-моряков. Когда-то их по какой-то причине, неясной часто им самим чуть не расстреляли на Малаховом кургане.
Из этого они сделали несколько выводов. Во-первых, второй раз так могло не повезти. Поэтому и, во-вторых, сдаваться нет никакой возможности.
И в-третьих: пощады красным не давать, ибо имеется за что мстить.
На бронепоезде царили морские традиции.
Пол они именовали палубой, вагоны – батареями, отбивали склянки.
Утром проводили подъем Андреевского флага с непременным сигналом горна. Затем следовала уборка со множеством вылитой воды.
Свой бронепоезд они выкрасили черной краской, для пущей острастки, нарисовав на некоторых вагонах «адамову голову».
В пику морякам Андрей велел нарисовать трехцветный круг Императорского Военно-воздушного флота. Красить не стал вовсе – столько краски не имелось.
Морским бронепоездом командовал полный тезка Данилина: Андрей и даже Михайлович Черномак, капитан второго ранга.
– Как вы свой броненосец именуете?..
Над названием заспорили: Данилин хотел его назвать в честь Всеслава Брячеславовича, именующегося также как Волхв.
– Что за название? – возмущался моряк. – Вот, скажем, куда лучше «Иван Калита» – Великий Князь Московский, собирателя земель Русских? А у вас кто? Князь удельный, стыдно сказать – белорус, и по прозвищу – колдун, ворожбит, наверное даже и чернокнижник!
– Так и он был Великим князем, только Киевским.
– Был. Но престол захватил мятежом, поправ право престолонаследования.
– Все не так! Когда мятеж был, сиречь первая русская революция, он в тюрьме прозябал. И после нее был избран миром. Он первый демократически избранный князь! Князь-революционер!
Но в личности Всеслава Андрея привлекало и другое: Всеслав Брячеславович прожил жизнь беспокойную, но по тем временам непозволительно долгую, оставил после себя многочисленное потомство. И еще: когда мир допекал его, мог исчезнуть, закутавшись словно в плащ, в туман ночной…
Разговор прервался: внезапно послышался звук знакомый, но будто бы лишний. Андрей огляделся, пытаясь вспомнить, откуда он ему знаком. И вдруг вспомнил: это же авиационные двигателя.
Когда над лесом появился бомбардировщик, Андрей крикнул:
– Берегись! Воздух! Прячься!
И сам первый нырнул под платформу остановившегося товарняка.
Перекатился по шпалам, достал «Браунинг» и успел сделать три выстрела, но промазал.
Тяжелый четырехмоторный бомбардировщик шел прямо на станцию, на бронепоезд.
Вот сейчас, сейчас рухнут бомбы и все наполнится взрывами, скрежетом рвущегося металла, криками… И все, что остается тем, кто на земле – молиться. И непонятно, дойдут ли сейчас молитвы, потому что между молящимися и Господом завис аэроплан.
И действительно: что-то ударило, зашелестел словно металлический снегопад.
Бомбардировщик уходил – шум двигателей становился все тише. Походило, что второго захода не будет. Немного опасаясь подвоха, Андрей выбрался из-под платформы. Из убежищ выходили и другие.
На земле и броне поездов лежали заточенные пруты – размером с пядь, с одной стороны, утяжеленные приваренной гайкой, с другой – имеющие полоски металла вместо стабилизатора.
– Что это было? – спросил Черномак. – Что это значит?..
Данилин подал ему стрелку: сброшенная с высоты саженей ста, она бы пробила человека от макушки до подметок.
– А значит это то, что не у нас одних проблемы с боеприпасами…
В тот же день пришел приказ бронепоездам выдвигаться: их направляли к Тихорецкой…
На большевиков
– Грузитесь, ребята, грузитесь! – поторапливал рядовых казаков урядник. – На вагон – сорок человек или восемь лошадей!
Стоя на подножке бронепоезда Андрей печально улыбнулся: сорок человек или восемь лошадей. Конечно, была такая вот норма.
Впрочем, людей в «столыпинский» вагон набивалось и поболее, а лошади против уплотнения протестовали единственным для них возможным способом – дохли.
На севере, помнил Андрей, лошади тоже не выносили не то долгой зимы, не то тоски и снова дохли. Но там их заменяли олени и собаки-лайки: умные, преданные, и, говорят, вкусные. Этого Данилин никак не понимал: как можно было есть тех, кому ты дал имя? Ведь совсем иное дело поглощать безымянных поросят, цыплят, чья единственная цель рождения – убой.
Но что касательно собак, то они бы из-за своей мохнатости, верно, скажем, не выжили в том же Аккуме или вообще в пустыне. К слову, лошади среди песков тоже нехорошо себя чувствуют, зато флегматично бредут верблюды.
А ведь, говорят, бывают места еще хуже: скажем, французский Кайен…
Вот после всего выходило, что самое живучее, выносливое существо – это человек.
Погрузка шла скоро: казаки отправлялись на фронт, к станции Архангельской. «Волхву», отозванному с фронта, надлежало провести состав, защитить от возможных партизанских налетов на пути, обеспечить прикрытие во время разгрузки.
Данилин велел перевести стрелку так, чтоб «Всеслав» пошел к Архангельской по «неправильному» левому пути. Будь время мирное – столкновение со встречным поездом не миновать. Но время было другим, и поезда ходили редко.
Гражданская война отличалась от Мировой, где части порой могли месяц топтаться на крошечном пятачке, а прорыв фронта на глубину в пять миль был событием. На войне гражданской за сутки бронепоезд, случалось, проходил с боями верст тридцать, а то и все пятьдесят.
Но пока состав находился в пути, станция на которую ехали, могла несколько раз перейти из рук в руки. Порой, чтоб предохраниться от нежданных гостей, входную стрелку закрывали, переводили так, что поезд уходил в тупик. Но о том, что к станции подходит два пути – часто забывали. К тому же бронепоезд получал возможность не просто плестись за воинским эшелоном, но обгонять его, уходить в глубокую разведку, если что – прикрыть разгрузку бронированными бортами.