Казино

«Черт с ним, с дураком, – сказал гад этот. – Не захотел нормальной жизнью жить. Мне хватит продукта и описаний. А уж технологию пакистанцы как-нибудь сами наладят – не зря же мы у них стиральные порошки да зубную пасту покупаем… Давай, Матросов, – так он меня почему-то назвал, – собирайся в путь-дорогу. Ты у меня будешь вместо шерпа-носильщика: не мне же баллоны эти переть! А не захочешь, пристрелю, как этих…»

Стал он что-то над картой бормотать, и понял я, что сели мы не на перевале Барагиль, как он рассчитывал, а махнули в снежной буре через узенькую полоску Пакистана и шлепнулись без топлива на другом перевале – Дархот, в аккурат на границе Пакистана и враждующей с ним Индии. И придется нам идти по снежному гребню километров двадцать, пока не начнется лощина, идущая к речке Ярхун, а по ней он рассчитал спуститься до пакистанского городка Мастуджа, где и собирался сдаться властям. Что я мог сделать со связанными руками с гэбэшником, который в карате наверняка не хуже моего разбирался, да еще и ствола с меня не сводил. Короче, напялил он на меня ранец с баллонами, порылся в бумагах «доктора», выбрав самое нужное, и пошагали мы. Но перед этим он расплескал в салоне бензин из канистры и бросил туда спичку. Мы успели отойти всего метров на пятьдесят по гребню, когда горящий вертолет взорвался. Ярко так пыхнул, потому что в горах уже темнело. Мерз я страшно – взяли-то меня на базе в легкой куртешке, а капитан натянул на себя меховушку с убитого летчика. Идем, а он на ходу еще и вербует меня по полной программе, обещает райскую жизнь в награду за хорошее поведение. А я тогда, ты же помнишь, был еще идейным комсомольцем, патриотом. Да и судьба «дока» с пилотами не позволяла ему верить. Короче, решил я или погибнуть с ним вместе, или ухитриться выжить и пробраться к своим, чего бы мне это ни стоило. Дурак был, гор не знал. Шли мы по узенькому такому гребешочку. Под ногами – полулед, присыпанный мягким снегом, в котором вязнут ноги. Справа – пакистанский каменный склон, почти отвесный, а слева – индийский, чуть более пологий, покрытый снегом. Выбрал я местечко поуже и присел: мол, ботинок перешнуровать. А капитан уже расслабился к тому времени, поверил, что я сломался. Остановился в шаге от меня. Тут я встал, провернулся на ногах и рюкзаком своим сбил его с гребня, как кеглю… Он так и полетел без звука вниз на скалы. А меня отбросило на другую сторону, и я сорвал лавину! Так на ней и заскользил вниз. Как она меня не подмяла, до сих пор не пойму. Лечу, как на волне, и вижу: впереди дерево торчит с одной-единственной веткой горизонтальной. Тут я вспомнил свои навыки и, подпрыгнув, ухватился за нее, как за трапецию. Лавина вниз ушла, и я спрыгнул вниз, на голый камень, метров с трех. А за спиной еще эти баллоны килограммов на двадцать. Связки на правой ноге порвал, но не сломал ничего, слава богу. Лежал под деревом минут двадцать, в себя приходил… Бросил я под ним свой ранец и заковылял вниз – там какие-то огоньки светились. Доберусь, думаю, до братьев-индийцев, и они мне помогут. Холод был – бр-р…

– Слушай, меня от твоего рассказа тоже мороз до костей пробрал, – прервала вдруг его Тамара, и Саша только тогда заметил, что они сидят на скамейке обнявшись, как когда-то в юности, и оба дрожат.

– Пойдем, а то еще простудишься, – запахнул он воротник ее пальто. – А нам скоро выступать…

– Пойдем к тебе в номер! Там и тепло, и перекусим что-нибудь.

– А ты не боишься, что Чайку донесут? – назвал он училищное прозвище Петра Ильича.

– А мы схитрим, – заговорщицки сказала Тамара. – Ты иди в отель, закажи что-нибудь в номер. А я помаячу для вида в «Яйце» и потом прошмыгну к тебе по коридору. Лови машину, хоть там согреемся…

Когда Тамара «прошмыгнула» в его номер, коридорная сняла трубку телефона.

– Гиви Тамазович, она пришла…

Они уселись на кровать, придвинули столик на колесиках, привезенный рум-сервисом, и Тамара одна рассеянно отщипывала кусочки то одного, то другого блюда, ожидая продолжения рассказа.

– Слушай, раз уж ты вознамерилась есть по-индийски руками, ничего не бери левой, – заметил Саша.

– Плохая примета?

– Нет. Левая рука у индийцев «нечистая». Они ею совершают обратные еде процедуры.

– Меня это не касается, – рассмеялась она. – Я европейка третьего тысячелетия! А ты продолжай – что дальше-то было?

– Так вот, эти ребята оказались кем-то вроде отряда местной самообороны. Для Индии Джамму и Кашмир – это что-то вроде вашей Чечни. Это Индия и не Индия одновременно. В восемьдесят шестом у них была очередная заварушка с Пакистаном, и этот штат отделился демаркационной линией, а границу закрыли. Индусы пустили все на самотек, а местное население вооружилось. Одним таким отрядом и руководил Радж Сингх, отец Сомната. С одной стороны он работал на Дели, обеспечивая охрану границы, с другой – готовил кадры боевиков для сикхских сепаратистов. Сдается мне, что в девяносто первом не без его участия убили Раджива Ганди – у нас тогда большой шухер был. Но правительственные войска по соглашению не могут войти на территорию штата. У него, старого ниханга, была целая школа боевых искусств. Кого там только не было из инструкторов! И китайцы, и бразильцы, и даже намдхари один – это сикхи-непротивленцы, «мирники», так сказать. И борьба у них соответствующая для самообороны. Вот ударь меня в живот. Бей изо всей силы, ты же старая каратистка!

– Именно, что старая, – засмеялась Тамара и изо всех сил двинула Сашу в мускулистый пресс.

К ее удивлению, рука не почувствовала почти никакого сопротивления – она вошла словно в воду, а тело Цыгана даже не дрогнуло.

– Вот видишь, что такое намдхари? Я расслабился, как вода, и энергия удара разошлась по всему моему телу. Зато смотри, как эта вода бьет, – сказал он и ударил расслабленной кистью, словно плетью, по металлической трубке столика – та прогнулась. – Видишь? А руке хоть бы что.

– Ты нанес ущерб частной собственности, – показала Тамара на столик.

– Ерунда, – ответил Саша и легко выпрямил трубку ставшими вдруг стальными пальцами. – Ну и медицина у них была на высоте. И своя, и современная. За полгода они меня поставили на ноги, и я стал делиться с ними секретами карате и нашего самбо – очень им понравилось. А потом ниханги как-то взяли меня на одно из своих шоу на «большую землю», и я там показал, чему учили в ГУЦЭИ нашем. Они обалдели. Поэтому, когда сына Раджа Сингха, Сомната, застрелили в Амритсаре, он выправил на меня его документы и выпустил в большой мир, отдав мне заодно в качестве… ассистентки его вдову, Наллу. Там проблема со вдовами…

– Что у тебя с ней… было? – ревниво спросила Тамара.

– Много чего, – уклончиво ответил Саша. – Но почему – было? Мы еще вернемся к выступлениям…

– Нет! Теперь я твоя ассистентка! Я не отпущу тебя, и пусть теперь все будет со мной! – почти крикнула она, заваливая его на кровать.

– А как же Петр? – совсем некстати спросил он.

– Ни слова больше, – горячо прошептала она ему в ухо, срывая с себя и с него одежду. – Да, я выбрала тогда его. Я была дурой и гадиной, слабой гадиной. Прости. Но если бы ты знал, как мне всегда было холодно с ним. Как давеча на скамейке, как тебе в горах… Вот так, вот так. Покажи мне вашу Камасутру, любимый…

Он имел об этой Каме весьма смутное представление, как и большинство обычных индусов, но годы, проведенные с Наллу, одаренной подобно всем индианкам природной сверхсексуальностью, и забытое чувство, вспыхнувшее в нем через столько лет, сделали свое дело. Тамара ощутила наконец то, что испытала один-единственный раз в неловкой юношеской близости с Сашей много лет назад среди множества свечей, зажженных в ее комнатушке.