Страница 54 из 123
Я склонился над ней и потрогал пульс. Одна из пуль, должно быть, попала в сердце. Спустя несколько секунд Марни умерла.
Чувствуя страшное головокружение, я вылез из автомобиля. Спотыкаясь, обошел кусты, чтобы выбраться на дорогу. Посмотрел на дом. В окна были видны взвивающиеся вверх языки пламени. Погребальный костер Горди полыхал…
Я медленно вернулся к автомобилю. Не так я все себе представлял. В ушах у меня все еще звучал пронзительный крик Марни. Под её скорчившимся телом я заметил что-то белое. Я потянулся над её головой и поднял белый листок — прощальное письмо Горди, письмо самоубийцы. Я спрятал его в карман.
Я чувствовал, что должен удирать отсюда… удирать как можно быстрее. Но как? На автомобиле с разбитым стеклом и с телом Марни?
Трудно было сказать, что я думал. Перед глазами у меня мелькали какие-то картины. Я вспомнил автомобиль Горди, стоящий в гараже с ключом в замке зажигания. И быстро пошел в сторону горящего дома. Пламя уже выбрасывало красные языки в окна, однако гараж еще не горел. Скоро и туда доберется огонь. Через несколько минут не будет ни дома, ни гаража.
Я с трудом открыл старые скрипучие ворота и оказался возле автомобиля. Неловко, одной рукой, запустил мотор и медленно выехал на дорожку. Потом по гравийной подъездной дорожке отъехал подальше от огня.
Довольно долго я неподвижно сидел за рулем, обдумывая ситуацию. В перчаточном ящике автомобиля нашел сигареты. Закурил и удобно откинулся на спинку сиденья.
Испуг прошел, но остался хаос. Марни убила отца и брата — а теперь сама мертва… Она погибла, пытаясь совершить третье убийство. Но как я могу объяснить все это инспектору Сардженту, не отдавая самого себя к нему в руки?
Я должен отсюда исчезнуть! В этом у меня не было ни малейших сомнений. Если полиция узнает, что было два человека, которых звали Горди Френд, это фатально закончится для всех. Я могу удрать на этом автомобиле. Все уверены, что Горди уехал на нем несколько недель назад. Никто не заметит отсутствия автомобиля. Я могу поехать туда, куда захочу. Что значит мое неведение относительно собственной личности в сравнении с опасностью, которой я подвергаюсь, оставаясь в доме Френдов?
Да… но даже если они избавятся от моей беспокойной особы, что станет с Селеной и миссис Френд? После исчезновения Марни и человека, которого считают её братом, полиция начнет розыск.
Вскоре найдут останки мужчины в сгоревшем старом доме и труп Марни в автомобиле. Без объяснений, которые могу дать только я один, инспектор Сарджент наверняка арестует мать и Селену по обвинению в убийстве не только старого мистера Френда, но также меня и Марни. Теперь, когда я убедился в том, что они обе стали жертвой обмана почти так же, как и я, ожило прежнее чувство симпатии к ним. Я не могу так просто сбежать, оставляя их одних под угрозой обвинения в совершении трех убийств, в которых они были неповинны…
Когда я высунулся из автомобиля, чтобы выбросить окурок сигареты, письмо Горди зашуршало у меня в кармане. Это навело меня на определенную мысль. Я вытащил листок из конверта и при ярком свете полыхающего дома прочел его еще раз.
Да. Есть только один выход из создавшейся ситуации.
Мой мозг работал необычайно четко. Я побежал к автомобилю, в котором лежало тело Марни. Быстро, чтобы не думать о том, что делаю, я отодвинул его в сторону, задним ходом выехал на дорогу и, объехав автомобиль Горди, поставил машину в гараж. Дом пылал, как факел, языки пламени уже лизали крышу гаража.
Я поднял лежащий возле сиденья водителя пистолет. Проверил, не остались ли где-нибудь в автомобиле кусочки гипса. Взял с заднего сидения костыль. Когда я выходил из гаража, крыша уже полыхала. Через несколько минут пламя поглотит все.
С костылем и пистолетом я подошел к черному ходу. Еще видно было зияющее отверстие окна комнаты, где лежал труп Горди. Я придвинулся как можно ближе. Жар был почти невыносимым! Я бросил пистолет и костыль в огонь.
Теперь нужно было подумать о гипсе. Я не имел понятия, что происходит с гипсом в огне, однако не мог рисковать. Я был уверен, что гипс на моей правой руке так же не нужен, как и на ноге. Я быстро разрезал его стилетом и пошевелил ладонью. Так же как и нога, рука затекла, но никакой боли я не чувствовал. Я бросил куски гипса вместе с бинтами через окно в комнату и вернулся в кусты, туда, где Марни припарковала автомобиль. Я тщательно собрал осколки стекла и куски гипса и швырнул все это в огонь. Немного постоял, размышляя, не забыл ли чего. Потом сел в автомобиль Горди и поехал домой. Мне оставалось сделать лишь только одно.
Я припарковал автомобиль за гаражами и вошел через террасу в темную библиотеку. Йен был единственным человеком, который мог еще не спать, но он жил в другом крыле. Маловероятно, чтобы я привлек к себе его внимание.
Я зажег маленькую лампу на письменном столе. Пишущая машинка стояла на обычном месте возле телефона. Рядом на столике лежала бумага.
Я вставил лист в каретку. Текст письма я составил еще по дороге. Я знал, что должен написать. Письмо, которое я собирался оставить, должно было быть написано человеком, владеющим только левой рукой.
Вот что я написал.
«Дорогая мама, то, что я пишу, безумно важно. Скажи Сардженту, что это Марни убила отца. Я знал об этом с самого начала, потому что вошел в комнату отца в тот момент, когда она давала ему лекарство. Я знал, что после смерти отца буду богат. Марни умоляла, чтобы я молчал, поэтому я обещал ничего не говорить. Именно потому я уехал — я боялся, что если останусь дома, то невольно когда-нибудь проговорюсь. Я бы и сейчас ничего не сказал, если бы Сарджент чего-то не подозревал. Марни тоже сориентировалась. Она просила, чтобы я сегодня встретился с ней в библиотеке, когда все вы уже будете спать. Мне пришлось насыпать снотворное в бокал Селены, потому что в противном случае я бы не смог выйти, не вызвав подозрений. Марни ждала меня и сказала, что вскрытие наверняка покажет следы яда и все раскроется. Она угрожала обвинить меня в соучастии, если я её выдам. Я ответил, что все это ничего не даст, потому что Сарджент так или иначе узнает правду. Она утверждает, что, возможно, я прав и единственное, что нам остается, это бегство, пока еще не поздно. Она не оставит меня в доме, потому что я все о ней знаю. Она украла мой пистолет и угрожает убить меня, если я не поеду с ней. Я сделал вид, что согласен. В этом гипсе я совершенно беззащитен. Я сказал Марни, что не двинусь с места без костыля и что она должна принести мне его. Я обманул её, сказав, что костыли на чердаке, а не в кладовке, чтобы выиграть время и получить возможность написать это письмо. Она закрыла меня на ключ в библиотеке. Скоро она вернется. Говорит, что удерет в Мексику и возьмет меня с собой. Но я ей не верю. Она что-то упоминала о старом доме на ферме и очень странно на меня смотрела. У неё есть пистолет. Подозреваю, что она хочет убить меня там… Никому не придет в голову туда заглядывать. Я стараюсь сбить её с этой мысли. Но если мне это не удастся и я не вернусь до завтрашнего утра домой или не позвоню, загляните на старую ферму. Умоляю тебя, мама, умоляю, сделай это! Марни скоро будет здесь… Я должен закончить… Я должен…»
Я взял в левую руку карандаш и неуклюже подписался внизу: «Горди». Потом сунул лист под машинку так, чтобы один уголок торчал и чтобы завтра утром его нашли.
Это письмо, представляющее собой смесь правды, полуправды и лжи, было единственным, что я мог сделать. Во всяком случае, оно указывало на истинного преступника и привлекало внимание инспектора к ферме. Когда он обыщет пожарище и найдет останки Марни в гараже и Горди в доме, мое письмо покажется ему настолько неясным, что ему придется самому додумывать, подожгли ли дом Марни и Горди сообща или Марни убила Горди, а может, и наоборот. После пожара никто не сможет установить, что Горди умер уже давно. Я все устроил так, что даже если бы некоторые предметы не сгорели, нужные вещи окажутся в нужном месте, то есть костыль и: гипс в той же комнате, что и останки Горди. Я не был уверен, должен ли я оставить пистолет у тела Марни или возле Горди. Я выбрал Горди, потому что мне это показалось более правдоподобным. Марни смертельно ранила его, однако ему удалось вырвать пистолет у неё из руки и выстрелить… Потом из последних сил он добрел до дома, где умер.