Страница 39 из 123
Неужели я делал это уже сейчас?
Я вспомнил также странный взгляд мистера Моффета, который он бросил на инспектора перед тем как выйти из салона. Я был почти уверен, что это какой-то дьявольский план мистера Моффета, направленный на признание завещания недействительным. И если я продержусь, все будет в порядке.
Инспектор Сарджент закрыл дверь кабинетика. Все трое окружили мое кресло. Я был удивительно спокоен. Нынешняя реальная опасность отодвинула в тень прежние беспокойство и волнение.
— Слушаю вас, — сказал я.
Мистер Петербридж в большом замешательстве выдавил из себя:
— Я полагаю… гм… что инспектор Сарджент… — после чего он замолчал.
Инспектор уселся без приглашения и вытащил из кармана блокнот и карандаш. В течение всего этого времени он не переставал мне улыбаться.
— Прошу прощения за этот блокнот и карандаш, мистер Френд. Обычная процедура.
— Да, пожалуйста!
Большая рука с карандашом зависла над блокнотом.
— Вас зовут Гордон Рентон Френд Третий?
— Да.
— И вы, естественно, сын покойного мистера Френда, умершего в этом доме месяц назад?
— Все верно.
Это свершилось! Я сказал! Назад дороги уже не было.
— Я слышал, что вы и ваша жена приехали сюда из Питтсбурга за две недели до смерти старшего мистера Френда. Я не ошибаюсь?
Вот подходящий момент, чтобы признаться в потере памяти. Это было бы прекрасной защитой от трудных вопросов. Однако миссис Френд скрыла это от мистера Петербриджа. Если сейчас я внезапно заявлю о потере памяти, это покажется очень подозрительным. Поэтому я решил молчать до тех пор, пока инспектор не скажет, что ему нужно.
— Нет, — ответил я на последний вопрос. Серые, ничего не выражающие глаза инспектора встретились с моими.
— И в день смерти отца вы уехали в Лос-Анджелес?
— Да.
— Вы поехали к кому-нибудь в гости?
Хотя я не отважился сказать о потере памяти, я мог по крайней мере скрыться в дымовой завесе… алкоголизма. Пьяные выходки Горди были общеизвестны, если не из других источников, то хотя бы из самого завещания мистера Френда. Мне совершенно не повредит, если я признаюсь в этом.
Я сконфуженно улыбнулся и сказал:
— Буду с вами совершенно искренен… Я Пил. И вообще не поехал в Лос-Анджелес в гости. Я отправился туда просто пить.
— Понятно. — Инспектор впервые перестал улыбаться, хотя в этом месте улыбка была бы наиболее уместна.
— Приблизительно в какое время дня вы уехали отсюда?
Марни мне говорила. Когда же это могло быть?
— Ближе к вечеру.
— Тогда еще не было известно, что ваш отец умирает?
— Конечно.
— Но раньше в этот же день вы были дома?
— Да.
— Вы не заметили чего-нибудь необычного?
У меня появилось странное ощущение в области желудка. Однако с той же самой беззаботной улыбкой, что и раньше, я ответил:
— Опасаюсь, что в том состоянии, в котором я находился, вряд ли я мог что-то заметить… А почему вы спрашиваете об этом, инспектор?
Инспектор Сарджент закрыл блокнот и положил руку на колени.
— Это неприятное дело, мистер Френд, — сказал он, — и я бы не хотел вас беспокоить. — Его голос должен был выражать соболезнование, но не выражал. — Речь идет о том, что определенные особы делают… гм… как бы это назвать… неприятные инсинуации.
— Мистер Моффет? — импульсивно спросил я.
Слабый румянец залил лицо инспектора, которое стало выглядеть еще моложе.
— Если быть честным — да.
Сориентировавшись, что за всем этим скрывается мистер Моффет, я почувствовал себя бодрее. Миссис Френд заверила меня, что исключено, чтобы мистер Моффет подозревал во мне мошенника. Я уже был так уверен в себе, что мог перейти в атаку.
— Мне кажется, что все возможные инсинуации, выдвигаемые мистером Моффетом, имеют под собой исключительно финансовую почву, — сказал я.
— Конечно. Я знаю, что речь идет о значительной сумме, — ответил инспектор Сарджент официальным тоном. — Но полиция обязана реагировать на жалобы. Вы сами это понимаете.
— Ну, конечно.
— Я выяснил все как можно тщательнее, — продолжал инспектор. — Мне не хочется доставлять хлопоты осиротевшей семье без крайней необходимости. Я обратился к двум единственным людям вне семьи, которые могли бы мне помочь.
Он показал на мистера Петербриджа и доктора Леланда, который, казалось, погрузился в какие-то мрачные раздумья.
— После того как я побеседовал с этими джентльменами, — почти с грустью в голосе произнес инспектор Сарджент, — я пришел к убеждению, что обвинения мистера Моффета вынуждают меня начать расследование.
Я снова почувствовал спазм в желудке.
— И каковы же эти обвинения?
— Может, будет лучше, если мистер Петербридж и доктор Леланд повторят вам то, что я услышал от них.
— Прошу вас, мистер Френд, понять, каким неприятным и болезненным является для меня это дело, — вмешался в разговор мистер Петербридж. — Прошу мне поверить, что я совершенно забыл и думать об этом, до тех пор пока инспектор Сарджент не спросил меня. Речь идет о том, что в тот день, когда умер ваш отец, а точнее, за пару часов до вызова к нему доктора Леланда, ваш отец позвонил мне. Он очень нервничал и договорился встретиться со мной на следующий день. Заявил, что хочет изменить завещание. Хорошо зная взрывоопасный характер вашего отца и его постоянное…
В этом месте инспектор прервал его.
— Доктор, может быть, сейчас вы скажете мистеру Френду то, что я услышал от вас?
Впервые доктор Леланд оживился, проявляя такую же озабоченность, как и мистер Петербридж. Может быть, он чуть лучше владел собой.
— Дело представляется следующим образом, мистер Френд. После приезда вашего отца в Калифорнию его лечил я. Он давно болел. У него было очень слабое сердце. Когда меня вызвали к нему впервые после приступа, его состояние было таким плохим, что я бы не удивился, если бы он умер в течение ночи. Тогда я велел ему лежать в постели. Вы понимаете?
Я кивнул, стараясь не допускать к себе мысль, которая повисла надо мной, как градовая туча.
— Итак, в тот вечер, о котором идет речь, меня вызвала ваша мать. Приехав, я обнаружил мистера Френда в очень плохом состоянии. Сердце билось очень слабо, неритмично. У него были трудности с дыханием, бред. Одним словом, все признаки опасного приступа. Я оставался с ним несколько часов, делая все, что в моих силах. Потом произошло резкое ухудшение, сердце перестало работать, и спустя несколько минут наступила смерть…
Он помолчал, прикрыв глаза тяжелыми веками.
— Вы не врач, дорогой мистер Френд, поэтому я не вижу необходимости вдаваться в медицинские подробности. Важно то, что у меня были основания полагать, что у вашего отца случился новый сердечный приступ, оказавшийся фатальным. Давно зная состояние его здоровья, я подписал свидетельство о смерти, не испытывая ни малейших подозрений или сомнений. Утверждаю со всей решительностью, что любой врач на моем месте поступил бы точно так же.
Он снова замолчал. Это была многозначительная пауза.
— Однако когда инспектор обратился ко мне с определенными вопросами, я пришел к выводу, что, действительно, некоторые симптомы были не совсем ясны. Кроме того, в последние несколько недель, предшествующих смерти, здоровье вашего отца значительно улучшилось. Так что теперь… — он беспомощно развел руками, — не скажу, чтобы я разделял подозрения инспектора Сарджента. Абсолютно это не утверждаю. Говорю лишь то, что я уже не уверен на сто процентов в своем диагнозе. И я настолько Ответственный человек, что без колебаний признаюсь в этом. Должен, однако, допустить возможность, что причиной смерти мистера Френда была чрезмерная доза дигиталиса, который я ему прописал.
— Видите ли, мистер Френд, — спокойно сказал инспектор, — именно это обвинение и выдвигает мистер Моффет. Он навестил меня вчера в моем служебном кабинете и заявил, что, по его мнению, вашего отца отравили.
А вот и петля!
— Вы, конечно, понимаете, мистер Френд, что в этих обстоятельствах я не мог легкомысленно отнестись к заявлению мистера Моффета. Опасаюсь, что до того как закончится дело о наследстве, нужно будет произвести эксгумацию и вскрытие. — Он вытащил из кармана какую-то бумагу и положил её на поручень кресла. — Вот распоряжение об эксгумации. Его должен подписать один из членов семьи. Я полагал, вам будет легче подписать этот документ, чем вашей матери.