Муби

Неожиданно Провиз сказал:

– Знаете, Муби, когда я смотрю на этот храм на берегу реки, у меня появляется невольное желание молиться…

– Молиться? Кому? – с насмешкой в голосе спросила Мумтаз.

– Шимми, Шимми! – закричал Муби. – Идите же быстрей сюда, вас восхитит это прекрасное зрелище!

Шам поодаль в кустах собирал полевые цветы. Он принес целую охапку цветов в платке и незаметно высыпал их на головы Мумтаз и Провиза. Схватив руки Мумтаз и Провиза, Муби быстро соединил их и, подражая священнику в храме, торжественно пропел несколько строк из венчального песнопения. Мумтаз быстро отдернула свою руку, и все рассмеялись.

Неподалеку от храма прошли вереницей маратские девушки с медными кувшинами в руках, направляясь к большому колодцу, расположенному около реки. По каменным ступенькам девушки спустились к самой воде. Их яркие одежды мелькали над зеркалом воды, словно разноцветные осколки упавшей с неба радуги…

Пракаш глубоко вздохнул и сказал:

– Когда женщина улыбается, то на каждом цветке начинает сверкать солнце, а родники звенят, словно серебряные колокольчики.

Хамид спокойно возразил:

– Глупости, мой мальчик! Где нет женщин! Все, что ты говоришь, – это лишь пыл твоего мужского воображения.

Азра большими укоризненными глазами взглянула на Хамида.

Девушки, неся на голове полные кувшины воды, пошли к деревне. Туда через долину вилась среди зеленых зарослей оранжевая тропинка. Легкая пыль, поднимаясь из-под босых загорелых ног, кружилась в воздухе. Внезапно звучным вдохновенным голосом Пракаш запел:

– Благодатна долина Отхаль Вари! Повсюду в ней сверкают хрустальные источники, а в земле ее растворен сахар. Поэтому вырастающий на ней сахарный тростник так сладок, а девушки так нежны и цветущи. Пойте песню об Отхаль Вари. Нет деревень прекрасней в нашем краю, чем деревня Отхаль Вари!

Когда Пракаш кончил песню, Муби вскочил и сказал:

– Шимми, если никто не будет возражать, я спрячусь незаметно в тех кустах и сфотографирую девушек.

– Зачем? – строго спросил Шам.

– Друг мой, все, что я вижу тут, так удивительно и так прекрасно! Я бы хотел сохранить это на память о вашей стране.

Шам молча кивнул головой. Быстро приготовив фотоаппарат, Муби осторожно стал пробираться сквозь кусты. Наконец, он снова скрылся из виду. Несколько минут все было тихо. Все смотрели в ту сторону, где исчез Муби. В долине зазвенела песня, это пели девушки, возвращавшиеся с реки. Внезапно из кустов показалась голова Муби. Он громко и отчаянно закричал: «Змея! змея!», – и снова исчез в густых зарослях. Все вскочили и в замешательстве бросились к кустам, закричав растерянно и испуганно: «Змея, змея!» Песня девушек смолкла. Когда все подбежали к Муби, они увидели его сидящим на земле. Лицо его было очень бледным. У ног лежала небольшая змея с раздавленной головой. Прерывающимся голосом Муби сказал:

– Она укусила меня… вот сюда…

На ноге, повыше щиколотки, виднелось небольшое зеленое пятнышко – след укуса змеи.

Шам оторвал ремешок от фотоаппарата и крепко перетянул им ногу Муби повыше колена. Мумтаз отдала Шаму свой платок и дрожащим голосом сказала:

– Лук, к ране нужно приложить лук!

Она бросилась обратно к манговому дереву и лихорадочно стала рыться в вещах, разыскивая лук. Одна из деревенских девушек, стоявших неподалеку, тихо сказала:

– Но ведь это эфа! О горе!..

– Ах, если бы сейчас где-нибудь поблизости была машина! – взволнованно воскликнул Хамид.

– Машина не придет до семи часов вечера, – ответил Пракаш.

– Но ведь это же эфа! Через пять минут уже будет поздно… – сказала другая девушка. Положение Муби становилось отчаянным.

В этот момент одна из девушек, молоденькая и тонкая, как тростинка, нерешительно подошла поближе, сняла кувшин с головы и поставила его на землю. Затем она внимательно начала рассматривать крохотную ядовитую ранку, вокруг которой кожа становилась уже зеленовато-синего оттенка. Прежде чем кто-либо успел сообразить, что происходит, она нагнулась, приложила рот к змеиному укусу и принялась высасывать из ранки яд, выплевывая его на землю. Муби хотел было отдернуть ногу, но девушка крепко держала ее. Он рванулся сильнее. Медный кувшин, стоявший рядом, перевернулся и, подпрыгивая и звеня, покатился по склону. Вскочив с земли, девушка бросилась за ним. Она догнала его у самого берега реки, поймала и, спустившись к воде, обмыла кувшин от приставшего к нему песка. Затем, разыскав среди густой травы какое-то растение, очевидно обладающее известными ей целебными свойствами, она положила ею в рот и начала жевать. Потом в колодце снова наполнила кувшин водой и пошла вверх по тропинке.

– Послушай! – крикнул ей Муби. – Как тебя зовут?

Девушка остановилась, робко поглядела на него и, опустив голову, ничего не ответила. Одна из ее подруг засмеялась и тихо сказала:

– Ее зовут Мохани. Но она немая.

Мохани стояла, потупив глаза.

– Тогда я хочу увидеть ее родителей! – сказал Муби.

Кто-то ответил ему:

– Ее родители умерли. Она живет у своего дяди.

Муби обратился к Шаму:

– Но ведь эту девушку нужно немедленно отправить в госпиталь вместе со мной!

Шам, стараясь скрыть волнение, охватившее его, с шутливой грубостью воскликнул:

– Да замолчи ты!

Девушки быстро пошли прочь. Словно зачарованный, Муби долго смотрел им вслед…

В госпитале доктор сказал Муби:

– Эта девушка поступила очень хорошо, высосав у вас яд из раны! Иначе вас не удалось бы спасти.

– Но ведь я сделал прививку против укусов змей, как только приехал в Индию.

– Да, но в этой прививке не было противоядия против такого вида змей. – Доктор, посмотрев на раздавленную голову змеи, прибавил: – Теперь можете идти, вам больше не угрожает опасность.

Когда они вышли на улицу, Муби тихо прошептал:

– Мохани!

– Замолчи! – крикнул ему Шам.

В последний раз Муби пришел к Шаму, когда японцы уже напали на Ассам. Он получил приказ и должен был уехать в Ассам на следующее утро.

Когда он пришел, вся компания уже была в сборе. Муби узнал, что Пракаш тоже вступил в армию и должен завтра уехать на фронт. Настроение у всех было подавленное. Мумтаз, отвернувшись, молча смотрела в окно, глаза у нее были заплаканные. Хамид вместо обычных сигарет курил сигару. Большие глаза Азры были широко раскрыты и казались еще более серьезными.

Муби, который всегда беззаботно шутил и смеялся, сегодня был до неузнаваемости молчалив.

Закуривая сигарету, Провиз сказал:

– Муби, вы воевали за Пирл Харбор. А вот Пракаш, – за что он едет сражаться?

Вместо Муби заговорил Шам:

– Может быть, сегодня я тоже одел бы военную форму. Только нет уже в сердце ни мужества, ни воинственного пыла, ни воодушевления… Да и кому мстить за наше рабство? Японцам, потому что они фашисты? Англичанам? Те в своей стране не фашисты, а у нас они ведут себя так, что при всей учтивости трудно не назвать их фашистами… Муби, скажи откровенно, за что ты едешь воевать? Ведь ты же единственный сын у своей матери…

Муби вдруг встал, взял свой вещевой мешок и, развязав его, вытащил несколько банок с пивом. Он поставил их на стол и сказал:

– Я берег это пиво для какого-нибудь знаменательного дня. Сегодня этот день настал.

Шам складным ножом сделал небольшое отверстие в одной из банок, и струя пива брызнула ему в лицо. Он быстро направил золотой поток в стаканы. Над их краями, зашипев, белой шапкой поднялась пена, похожая на ту, которую море оставляет на прибрежном песке.

– Почему ты не ответил на мой вопрос? – спросил Шам.

Пракаш раздраженно заговорил:

– Спроси меня, и я тебе отвечу, почему я еду сражаться!

– Потому, что ты еще глуп, – прервал его Провиз.

Англичане не отдадут индусам Индию, а мусульманам Пакистан. Они дурачат и тех и других, зная, что и те и другие – дикари…

– Дай ты ему сказать! – вмешалась Мумтаз. – Пусть он тоже скажет то, что думает!