Страница 64 из 68
Но мистеръ Джой и скромная его сестрица не знали этой истины, основанной на многосложныхъ наблюденіяхъ человѣческой природы. Имъ не было, повидимому, никакого дѣла до всѣхъ этихъ сокровищъ, хранившихся въ невидимыхъ сундукахъ мистриссъ Бекки; но такъ-какъ въ настоящее время, костюмъ ея былъ довольно некрасивъ и совершенно истасканъ, то Амелія рѣшилась снабдить ее разнообразными запасами изъ своего собственнаго гардероба, и затѣмъ отправилась къ лучшей пумперниккельской модисткѣ, снабдившей Ребекку всѣми принадлежностями туалета. На ней, какъ вы можете представить, не было теперь изорванныхъ воротничковъ, и плечь ея не прикрывали болѣе полинялые шелковые платки.
Съ перемѣною жизни, мистриссъ Бекки измѣнила также бо льшую часть своихъ привычекъ. Она перестала румяниться, и уже не прибѣгала болѣе къ возбудительному средству, почерпаемому изъ разнокалиберныхъ бутылокъ. Только два или три разд, въ прекрасный лѣтній вечеръ, уступая неотвязнымъ просьбамъ Джоя, мистриссъ Бекки, въ отсутствіе своей подруги, гулявшей за городомъ, угощала себя спиртуознымъ напиткомъ въ чрезвычайно умѣренномъ количествѣ. Зато, съ водвореніемъ ея въ Телячьей Головѣ, каммердинеръ Джоя испортился въ-конецъ: этотъ каналья Киршъ почти не отрывался отъ бутылки, и случалось иной разъ, что онъ самъ приходилъ въ изумленіе, замѣчая, съ какой быстротою уменьшался коньякъ мистера Седли. Но все это вздоръ, конечно, и мы съ презрѣніемъ отвращаемся отъ этого предмета. При вступленіи въ благородное семейство, Бекки перестала, по крайней мѣрѣ въ большомъ котичествѣ, употреблять спиртуозные напитки.
Наконецъ багажъ изъ Лейпцига былъ привезенъ это, собственно говоря, были три крошечные сундучка, совершенно неблистательной наружности, и никто не замѣтилъ, какія сокровища вынимала оттуда мистриссъ Бекки. Мы даже не можемъ сказать навѣрное, было ли тамъ что-нибудь въ родѣ украшеній, принадлежащихъ къ женскому туалету. Извѣстно, впрочемъ, что въ одномъ сундукѣ хранилась шкатулка — та самая, которую разгромилъ нѣкогда бѣшеный Родонъ Кроли, приступившій къ ревизіи вещей и денегъ своей супруги, и въ шкатулкѣ — портретъ весьма замѣчательной работы. Бекки повѣсила его на гвоздикѣ въ своей комнатѣ, и поспѣшила отрекомендовать его мистеру Джою. То былъ портретъ джентльмена, нарисованный карандашомъ, за исключеніемъ лица, на которомъ сіяли самыя свѣжія розы. Джентльменъ выѣзжалъ на слонѣ изъ-за группы кокосовыхъ деревьевъ, и за нимъ, въ отдаленіи, на заднемъ планѣ, виднѣлась индійская пагода. То была восточная сцена.
— Ахъ, Боже мой, это мой портретъ! вскрикнулъ Джой при взглядѣ на миньятюръ.
Такъ точно, на портретѣ сіялъ самъ мистеръ Джой, молодой и прекрасный, въ нанковой курткѣ, фасона, употреблявшагося въ первыхъ годахъ девятнадцатаго вѣка. То была старая картина, висѣвшая нѣкогда на Россель-Скверѣ.
— Я купила его, сказала Бекки голосомъ, дрожавшимъ отъ внутренняго волненія;— мнѣ казалось, что я могу принести нѣкоторую пользу своимъ друзьямъ. Я никогда не разставалась съ этой картиной, и не разстанусь.
- Неужели? вскрикнулъ Джой съ выраженіемъ несказаннаго самодовольствія и восторга, неужели вамъ дорога эта картина изъ-за меня?
— Ахъ, вы сами знаете это, мистеръ Седли! сказала Бекки, но кчему говорить объ этомъ? Зачѣмъ думать… зачѣмъ оглядываться назадъ? Теперь ужь слишкомъ поздно.
Бесѣда этого вечера была восхитительна и усладительна для Джоя. Эмми воротилась домой слишкомъ поздно, и, утомленная продолжительной прогулкой, отправилась прямо въ постель съ больною головой. Бенгальскій сановникъ и прекрасная его собесѣдница сидѣли въ гостиной вдвоемъ, и Амелія слышала изъ смежной комнаты, какъ Ребекка напѣвала Джою старыя пѣсни 1814 года. Всю эту ночь онъ не сомкнулъ глазъ, такъ же какъ и его сестра.
Былъ іюнь, и, слѣдовательно, высшій лондонскій сезонъ. Мистеръ Джой, какъ слѣдуетъ всякому порядочному путешественнику, читалъ каждый день несравненный листокъ «Galignani», и передъ завтракомъ забавлялъ сводхъ дамъ извлеченіемъ изъ этой газеты. Здѣсь каждую недѣлю описывались подробно всѣ движенія британской арміи, въ которой Джой, какъ военный человѣкъ, принималъ жйвѣйшее участіе. Вотъ что прочиталъ онъ однажды за чашкой кофе:
«Прибытіе Трилльйоннаго полка. Гревзендъ, іюня 20. Сегодня утромъ прибылъ изъ Индіи корабль «Рамчондеръ», и остановился въ нашей гавани. На немъ находилось 14 офицеровъ и 132 солдата Трилльйоннаго полка. Трилльйонный полкъ отправился въ Индію немедленно послѣ ватерлооской битвы, гдѣ онъ ознаменовалъ себя блистательными подвигами, и гдѣ вскорѣ потомъ отличился въ бурмимйской войнѣ. Ветеранъ полковникъ, сэръ Михаилъ Одаудъ, кавалеръ Бани, остановился здѣсь съ своей супругой и сестрою, и съ ними прибыли сюда капитаны: Поски, Стоббль, Макро, Меллони; поручики: Смитъ, Джонсъ, Томпсонъ, Фредерикъ Томсонъ; прапорщики: Гиксъ и Греди. Полковая музыка играла на пристани національный гимнъ, и необозримыя толпы громкими и торжественными восклицаніями привѣтствовали храбрыхъ ветерановъ, когда они шли въ гостинницу Вейта, гдѣ уже заранѣе былъ устроенъ пышный банкетъ для сихъ защитниковъ Старой Англіи. Впродолженіе пиршества радостныя восклицанія народа продолжались безпрерывно, и были наконецъ выражены съ такимъ энтузіазмому что леди Одаудъ и полковнікъ вышли на балконъ, и выпили за здоровье своихъ соотечественниковъ по бокалу превосходнѣйшаго кларета».
Въ другой разъ мистеръ Джой прочелъ краткое извѣстіе о соединеніи майора Доббина съ Трилльйоннымъ полкомъ въ Четэмѣ. Вскорѣ послѣ этого, имя его появилось въ спискѣ вновь произведенныхъ подполковниковъ. Старый маршалъ Тюфто скончался на возвратномъ пути изъ Мадраса, и на мѣсто его былъ назначенъ полковникъ, сэръ Михаилъ Одаудъ, въ чинѣ генералъ-майора, съ тѣмъ, однакожь, чтобы онъ продолжалъ командовать знаменитымъ Трилльйоннымъ полкомъ.
Амелія уже знала отчасти нѣкоторыя изъ этихъ военныхъ распоряженій. Переписка между Джорджемъ и его опекуномъ не прекращалась. Вилльямъ, послѣ своего отъѣзда, писалъ два или три раза, но содержаніе его писемъ отличалось такоій холодностію, что бѣдная женщина почувствовала въ свою очередь совершеннѣйшую утрату всякаго вліянія на этого человѣка, и увидѣла, что майоръ дѣйствительно былъ теперь, выражаясь его словами, независимъ и свободенъ. Онъ оставилъ ее, и мистриссъ Эмми была несчастна. Въ памяти ея, живѣе чѣмъ когда-либо, возобновились всѣ эти безчисленныя услуги майора, его глубокая преданность и безкорыстная любовь, отвергнутая съ такою глупою жестокостью. И чѣмъ больше мистриссъ Эмми задумывалась надъ этими воспоминаніями, тѣмъ сильнѣе она упрекала себя за безразсудную вспышку, и тѣмъ яснѣе становилось для нея, что безцѣнное сокровище любви ускользнуло изъ ея рукъ однажды навсегда.
Она не ошиблась. Вилльямъ дѣйствительно промоталъ все сокровище своего сердца. Онъ уже не любилъ ея попрежнему, какъ ему казалось, и не будетъ любить никогда. Тѣмъ не менѣе, однакожь, этотъ родъ глубокой привязанности, продолжавшейся цѣлые пятнадцать лѣтъ, долженъ былъ, по естественному ходу вещей, оставить весьма замѣтные слѣды въ разбитомъ сердцѣ. Вилльямъ въ свою очередь задумывался чаще и чаще.
— Нѣтъ, говорилъ онъ самъ себѣ, я обманывался жестокимъ образомъ, и настойчивость моя передъ этой женщиной была безумна. Если бы Амелія была достойна этой любви, сердце ея, безъ всякаго сомнѣнія, давно бы принадлежало мнѣ. Я бродилъ тутъ въ лабиринтѣ заблужденій. Да и что такое вся наша жизнь, какъ не сцѣпленіе ошибокъ, болѣе или менѣе грубыхъ? Если бы я и достигъ своей цѣли, разочарованіе могло бы сдѣлаться моимъ удѣломъ не дальше какъ на другой день послѣ побѣды. Зачѣмъ же тосковать понапрасну, или стыдиться своего пораженія?… Кончена комедія! сказалъ мистеръ Доббинъ — пойду опять по прежней дорогѣ, и весь углублюсь въ свои должностныя заботы. Буду обѣдать за общимъ столомъ, и слушать безконечные разсказы шотландскаго хирурга. Дряхлымъ инвалидомъ выйду въ отставку съ пенсіономъ половиннаго жалованья, и старыя сестры будутъ бранить меня въ безконечные часы своихъ досуговъ. «Ich habe geliebt und gelebet», какъ говоритъ дѣвушка въ шиллеровомъ «Валленштейнѣ«. Судьба моей жизни рѣшена. Заплати счеты и подай мнѣ сигару. Справься, Францискъ, что даютъ сегодня въ театрѣ. Завтра мы садимся на пароходъ.