Страница 46 из 68
Хорошо было мистеру Джою! Каждый день послѣ обѣда отходилъ онъ на сонъ грядущій, прикрывая свои красный носъ и тусклыя очи кашмировымъ платочкомъ изъ Калькутты, и каждый день читалъ онъ англійскую газету отъ первой строчки до послѣдней. — Благодареніе ему отъ всѣхъ британскихъ журналистовъ, наборщиковъ и типографщиковъ, промышляющихъ печатнымъ дѣломъ! Но спалъ ли мистеръ Джой, дремалъ, храпѣлъ, моргалъ, читалъ или просто переворачивался съ бока на бокъ — пріятелямъ нашимъ не было до него никакого дѣла. Хорошо имъ было и безъ Джоя. Въ тихіе поэтическіе вечера они частенько отправлялись въ театръ на эти милыя, незатѣйливыя оперы старинныхъ нѣмецкихъ городковъ, гдѣ noblesse вяжетъ чулочки на одной сторонѣ, а bourgeoisie помѣщается по другую сторону театра. Здѣсь-то мистриссъ Эмми, утопая въ свѣтломъ потокѣ душевныхъ наслажденій, была впервые посвящена въ тайны Моцарта и Чимарозы. О музыкальныхъ талантахъ майора мы уже имѣли случай намекнуть, и читатель знаетъ, что онъ съ большимъ успѣхомъ упражнялся на флейтѣ, но главнѣйшимъ его удовольствіемъ въ этихъ операхъ было наблюдать за душевными движениями мистриссъ Эмми, когда она прислушивалась къ мелодическимъ звукамъ. Новый невѣдомый міръ любви и красоты открылся въ роскошныхъ формахъ передъ ея умственнымъ взоромъ, когда она слушала эти очаровательныя композиціи; одаренная самою острою чувствительностью, могла ли эта леди оставаться равнодушною къ Моцарту? Его оперы сообщали ея нервамъ такое настроеніе, что, приходя домой, она нерѣдко спрашивала себя: ужь не преступно ли въ моральномъ смыслѣ заслушиваться этихъ чарующихъ мелодій? Но майоръ, къ которому она однажды обратилась съ подобнымъ вопросомъ, въ совершенствѣ успокоилъ ее. Разбирая данную тэму эстетически, психически, логически и философически, майоръ Доббинъ представилъ неотразимыя доказательства, что всѣ красоты искусства и природы могутъ производить на насъ одно только самое благодѣтельное впечатлѣніе. Удовольствія, ощущаемыя нами при звукахъ музыкальной мелодіи, совершенно равняются тому наслажденію, какое испытываетъ каждый смертный съ чувствительною душою при взглядѣ на луну, на звѣзды, на прекрасный ландшафтъ или картину. Въ отвѣтъ на нѣкоторыя весьма слабыя возраженія Эмии, майоръ Доббинъ разсказалъ ей восточную басню о «Совѣ«; воображавшей, что солнечный свѣтъ нестерпимъ для глазъ, и что соловей слишкомъ напрасно гордится своей пѣснью.
— Однимъ суждено пѣть, другимъ — гукать или выть, заключилъ, улыбаясь, мистеръ Доббингь, — у васъ, Амелія, прехорошенькій голосокъ, и стало-быть вы, по этой теоріи, принадлежите къ соловьиной породѣ.
Пріятно остановиться на этомъ періодѣ жизни мистриссъ Эмми, и вообразить, что она была вполнѣ счастлива. Вы видите, что она первый разъ еще наслаждается такимъ образомъ существованія и судьба до сихъ поръ не посылала ей удовлетворительныхъ средствъ къ образованію ума и сердца. Вращаясь въ ограниченной сферѣ дѣятельности, она постоянно сталкивалась съ людьми довольно мелкими и пошлыми. Такой жребій раздѣляютъ съ нею мильйоны женщинъ. И какъ представительницы прекраснаго пола слишкомъ расположены ненавидѣть одна другую, то случастся весьма нерѣдко, что естественное чувство робости считаютъ онѣ необозримымъ тупоуміемъ, деликатность — глупостью, молчаніе — невѣжествомъ, и такъ далѣе. Мнѣ однакожь кажется, что помалчивать иной разъ позволительно даже самому умному джентльмену. Если, примѣромъ сказать, я или вы, почтенный мой читатель, очутимся въ одинъ прекрасный вечеръ въ интересномъ обществѣ прачекъ и мелочныхъ лавочниковъ — скажите по совѣсти: будетъ ли ваша рѣчь сверкать тѣми искрами остроумія, которымъ вообще вы отличаетесь въ нашемъ образованномъ кругу? Думать надобно, что и прачки съ мелочными лавочниками не въ состояніи будутъ обнаружить особеннаго краснорѣчія, какъ-скоро судьба приведетъ ихъ въ наши утонченныя гостиныя, гдѣ мы съ такимъ похвальнымъ соревнованіемъ, стараемся разбить въ дребезги и уничтожить въ прахъ репутацію нашихъ ближнихъ.
Должно еще припомнить, что эта бѣдная леди, вплоть до настоящей нинуты, ни разу не встрѣчала джентльмена въ истинномъ смыслѣ этого слова. Да и много ли такихъ джентльменовъ между нами? Укажите мнѣ на этихъ избранныхъ людей съ возвышеннымъ характеромъ, съ благороднымъ образомъ мыслей, съ великодушными стремленіями — людей, которые никогда не лгутъ, и прямо смотрятъ въ глаза свѣту, много ли, спрашивается, насчитаете вы такихъ джентльменовъ въ своемъ кругу? Всѣ мы знаемъ сотни, или пожалуй, тысячи отличныхъ фраковъ, сшитыхъ по послѣдней модѣ, десятки особъ, выплясывающихъ вальсъ или мазурку съ неподражаемымъ искусствомъ, но сколько же истинныхъ джентльменовъ между ними? Потрудитесь взять клочокъ бумажки, и напишите реестрикъ своихъ знакомыхъ, которыхъ, какъ истинныхъ джентльменовъ, вы уважаете душевно и сердечно.
На моемъ клочкѣ, безспорно, прежде всѣхъ будетъ стоять имя пріятеля моего, майора. Пусть у него длинныя ноги, желтоватое лицо, и пусть онъ пемножко пришепеливаетъ и картавитъ, что съ перваго раза представлястся обыкновенно чрезвычаино забавнымъ и смѣшнымъ, но мысли струятся свѣтлымъ и чистымъ потокомъ въ майорскомъ мозгу, жизнь его идетъ путемъ правильнымъ и честнымъ, и умъ его никогда не былъ въ разладѣ съ сердцемъ. Чего жь вамъ больше? майоръ Доббинъ — истинный джентльменъ. То правда, и я не спорю, что ноги у него чрезмѣрно велики, такъ же, какъ и руки, и надъ этимъ обстоятельствомъ, каждый въ свое время, вдоволь потѣшались оба Джорджа Осборна, но это все вздоръ, если смотрѣть на дѣло съ философической точки зрѣнія.
Не вздоръ только въ томъ отношеніи, что шуточки и насмѣшки обоихъ Джорджей имѣли весьма значительное вліяніе на мнѣнія мистриссъ Эмми объ этомъ джентльменѣ. Она рѣшительно была въ заблужденіи насчетъ умственныхъ и нравственныхъ достоинствъ майора. Не случалось ли и намъ двѣсти-тысячь разъ составлять ошибочныя понятія о своихъ ближнихъ? Но мы перемѣняли свои мнѣнія, перемѣнила ихъ и мистриссъ Эмми. Теперь только прозрѣли ея умственныя очи, и она увидѣла, что майоръ, во всѣхъ отношеніяхъ, былъ истиннымъ джентльменомъ.
Быть-можетъ эта эпоха была счастливѣйшимъ временемъ его жизни; а можетъ-быть и нѣтъ. Кто изъ насъ въ состояніи опредѣлить и вычислить относительную цѣнность земныхъ благъ и наслажденій? Во всякомъ случаѣ, Доббинъ и мистриссъ Эмми были довольны своей судьбой, и совершали заграничное путешествіе съ большимъ комфортомъ. Въ театрѣ Джорджинька всегда былъ съ ними, но майору только предоставлялось исключительное право набрасывать, послѣ спектакля, кашмировую шаль на плеча мистриссъ Эмми. Въ прогулкахъ Джорджинька всегда забѣгалъ впередъ, или карабкался на вершины башень и деревьевъ, тогда-какъ счастливая чета, оставаясь внизу, степенно занималась своимъ дѣломъ: майоръ философствовалъ и курилъ сигару; Эмми рисовала ландшафтъ или какую-нибудь руину. Въ эту эпоху я самъ кочевалъ до европейскому континенту, и тогда-то собственно имѣлъ счастіе встрѣтиться первый разъ съ этими дѣйствующими лицами своей исторіи, гдѣ каждое слово есть чистѣйшая правда. Я поставилъ себѣ за правило ничего не выдумывать.
Я познакомился съ ними въ Пумперниккелѣ, всѣмъ извѣстномъ городкѣ, хотя собственно говоря, имя его вы едва-ли отыщете на географической картѣ. Здѣсь, въ свое время, состоялъ на дипломатической службѣ сэръ Питтъ Кроли; это было очень давно, еще прежде аустерлицкой битвы, заставившей всѣхъ британскихъ дипломатовъ повернуть изъ Германіи направо-кругомъ, въ свою отчизну. Первый разъ я увидѣлъ полковника Доббина и пріятелей его въ гостинницѣ Телячьей Головы, лучшей во всемъ Пумперниккелѣ. Они сидѣли за общимъ столомъ. Обѣдъ былъ превосходный. Всѣ любовались на величественную осанку Джоя, прихлёбывавшаго, съ видомъ знатока, іоганимсбергское вино, поставленное за его приборомъ. Мальчикъ тоже обращалъ на себя вниманіе своимъ алчнымъ, истинно британскимъ аппетитомъ. Онъ истреблялъ Schiokou und Bralen und Kartoffeln, ветчину съ клюквой, гуся съ малиной, телятину съ черносливомъ, и пуддингъ, и саладъ, и жареныхъ цыплятъ, съ такою безцеремонною любезностью, что дѣлалъ великую честь туманному Альбіону, снабжающему европейское человѣчество желудками идеальныхъ размѣровъ. За пятнадцатью блюдами слѣдовалъ десертъ, и Джорджинька, дѣйствуя по указанію нѣкоторыхъ молодыхъ джентльменовъ, забавлявшихся его бойкими и смѣлыми манерами, нагрузилъ свои кармаыы макаронами и сладенышми пирожками, которые онъ кушалъ уже дорогой, на пути въ театръ, куда всѣ въ этомъ патріархальномъ мѣстечкѣ, отправлялись какъ въ свои собственный домъ. Леди въ черномъ платьѣ, маменька Джорджиньки, безпрестанно смѣялась и краснѣла впродолженіе всего обѣда, и было очевидно, что выходки смѣлаго мальчика чрезвычайно забавляютъ мистриссъ Эмми. Полковникъ — то-есть, мы должны замѣтить, что Доббинъ вскорѣ получилъ этотъ чинъ — полковникъ весело подшучивалъ надъ малюткой, указывая ему на новыя блюда, предостерегая не слишкомъ загружать желудокъ, чтобъ оставить въ немъ мѣсто для другихъ лакомствъ. Былъ въ этотъ вечеръ великолѣпный спекталь на пумперниккельскомъ театрѣ. Давали «Фиделіо». Мадамъ Шрёдеръ-Девріентъ, еще въ ту пору молодая женщина въ полномъ расцвѣтѣ красоты и генія, выполняла роль главной героини въ этой чудной оперѣ. Изъ своихъ мѣстъ за креслами, мы очень хорошо разглядѣли новыхъ знакомыхъ, встрѣченныхъ нами въ гостинницѣ Телячьей Головы. Содержателъ ея, господинъ Швейнкопфъ, озаботился нанять лучшую ложу для своихъ гостей. Нельзя было не замѣтить удивительнаго эффекта, производимаго на мистриссъ Осборнъ великолѣпной музыкой и примадонной. Когда, впродолженіе хора плѣнниковъ, голосъ мадамъ Девріентъ задрожалъ и залился патетической трелью, лицо мистриссъ Эмми приняло такое чудное выраженіе изумленія и восторга, что это поразило даже маленькаго Фиписа, blasé attaché, лорнировавшаго всѣхь дамъ въ театрѣ, На этотъ разъ онъ припрыгнулъ на своихъ креслахъ, и воскликнулъ довольно громко: «Ахъ, Боже мой, какъ пріятно видѣть женщину въ такой сильной степени энтузіазма!» Въ тюремной сценѣ, гдѣ Фиделіо, бросаясь въ объятія мужа, кричитъ изступленнымъ голосомъ: «Nichts, nichts, mein Florestan!» Амелія совсѣмъ растерялась, и поспѣшила прикрыть платкомъ свое лицо. Впрочемъ, тутъ переплакались кажется всѣ почтенныя Frauen пумперниккельскаго театра, но мнѣ суждено было замѣтить одну только мистриссъ Эмли, такъ-какъ я рѣшился внести ее въ свои мемуары.