Страница 57 из 58
— Скажите, пожалуйста, какое у него доброе сердце, у этого Вилльяма Доббина! замѣтила мистриссъ Одаудъ. А я все сердилась, что онъ смѣялся надо мной. Какъ часто наружность бываетъ обманчива!
Юный Стоббль положительно увѣрялъ, что нѣтъ въ цѣлой арміи офицера великодушнѣе и добрѣе капитана Доббина. Онъ принялся съ живѣйшимъ краснорѣчіемъ выхвалять его скромность, снисходительность, храбрость и удивительное хладнокровіе на полѣ битвы. Амелія обращала весьма разсѣянное вниманіе на эту часть разговора: мысли ея были заняты Джорджемъ, и она слушала внимательно только тогда, когда упомимналось въ рѣчи его имя.
Ухаживая за больнымъ, и вдумываясь въ удивительныя событія, происходившія наканунѣ, Амелія провела слѣдующій день съ удовлетворительнымъ спокойствіемъ. Во всей арміи былъ для нея только одинъ человѣкъ, и какъ-скоро онъ живъ, всѣ другія приключенія, должно признаться, интересовали весьма мало містриссъ Эмми. Донесенія, приносимыя Джоемъ съ улицы, производили весьма неопредѣленное впечатлѣніе на ея слухъ, хотя самъ мистеръ Джой имѣлъ совершенно достаточныя причины для внутренней тревоги, которую вмѣстѣ съ нимъ раздѣляли и другіе обитатели бельгійской столицы. Французы были окончательно отражены союзными войсками, но это произошло вслѣдствіе чрезвычайно упорной битвы, и притомъ дѣло было кончено только съ одной дивизіей Французовъ. Наполеонъ съ главнымъ корпусомъ стоялъ при Линьи, гдѣ онъ въ-конецъ разбилъ прусскую армію, и собирался теперь двинуть на союзниковъ всѣ свои силы. Герцогъ Веллингтонъ отступалъ къ Брюсселю, и было очень вѣроятно, что передъ стѣнами этой столицы произойдетъ великая битва. Надежда на успѣхъ была болѣе чѣмъ сомнительна. Герцогъ Веллингтонъ могъ совершенно положиться только на двадцать тысячь англійскаго войска; потому-что Бельгійцы были довольно равнодушны къ общему дѣлу. И съ этой горстью, Веллингтонъ долженъ былъ выдержать напоръ ста-пятидесяти тысячь человѣкъ, предводительствуемыхъ Наполеономъ — самимъ Наполеономъ! Какой полководецъ, при всей своей опытности, могъ съ неравными силами устоять противъ такого гиганта?
Джой приходилъ въ отчаяніе и дрожалъ какъ въ лихорадкѣ, когда размышлялъ обо всѣхъ этихъ вещахъ. Все народонаселеніе Брюсселя раздѣляло эти опасенія, и каждый человѣкъ съ политическимъ тактомъ былъ убѣжденъ, что вчерашнее сраженіе было только прелюдіей для великой битвы, которая, такъ-сказать, висѣла на носу. Одна изъ армій, противопоставленныхъ Наполеону, была уже уничтожена въ-конецъ. Малочисленные Англичане, которыхъ еще могутъ вывести противъ него, погибнутъ неминуемо на своихъ постахъ, и побѣдитель черезъ трупы непріятелей войдетъ въ столицу. Горе несчастнымъ, которыхъ онъ найдетъ въ ней! Горе мистеру Джою! Уже тайкомъ изготовлялись адресы побѣдоносному вождю, очищались квартиры и фабриковались трехцвѣтныя знамена для торжественной встрѣчи императора Французовъ.
Эммиграція продолжалась съ неутомимою дѣятельностью, и все бѣжало, что только могло найдти средства къ побѣгу. Когда Джой, передъ обѣдомъ, семнадцатаго іюня, зашелъ навѣстить Ребекку, карета Барикрисовъ покатилась, наконецъ, отъ воротъ гостинницы, гдѣ жила мистриссъ Родонъ Кроли. Милордъ Барикрисъ, неизвѣстно какими судьбами, успѣлъ, наконецъ, добыть пару лошадей, и поѣхалъ съ своимъ семействонъ по дорогѣ въ Гентъ, гдѣ сгруппировались теперь всѣ политическія и дипломатическія лща. Съ ними былъ и Лудовикъ, преслѣдуемый съ такимъ ожесточеніемъ безпощадною судьбою.
Джой почувствовалъ, что вчерашняя отсрочка была только кратковременною передышкой, и что онъ скоро будетъ имѣть нужду въ своихъ дорогихъ рысакахъ. Весь этотъ день онъ сокрушался невыразимою тоской. Пока Англичане стояли между Брюсселемъ и Наполеономъ, Джой не видѣлъ еще повода къ немедленному бѣгетву, но на всякій случай, онъ перевелъ своихъ лошадей изъ отдаленнаго стойла въ конюшню той гостинницы, гдѣ была его квартира, такъ, чтобы имѣть ихъ безпрестанно передъ глазами и, если понадобится, защитить ихъ отъ насильственнаго похищенія. Для этой цѣли, Исидору поручено было стоять въ дверяхъ конюшни, и держать ухо востро. Лошади были осѣдланы. Мосье Исидоръ съ нетерпѣніемъ дожидался вожделѣнной минуты бѣгства.
Послѣ вчерашняго пріема, Ребекка уже не хотѣла болѣе видѣть свою милую подругу. Она обстригла букетъ, подаренный ей Джорджемъ, подбавила свѣжей воды къ цвѣтамъ, и прочитала еще разъ записку Джорджа.
— Бѣдная женщина! сказала она, перебирая между своими пальцами измятый клочокъ раздушевной бумаги. Что бы она почувствовала, если бы мнѣ вздумалось показать ей эту вещицу!.. И сердце ея сокрушается изъ-за этого негодяя… глупца… фанфарона, который нисколько не заботится о ней! Нѣтъ, мой добрый Родонъ достойнѣе въ тысячу разъ этого человѣка.
И потомъ она углубилась въ размышленіе относительно того, что ей дѣлать на бѣломъ свѣтѣ, какъ-скоро не станетъ добраго Родона. Какъ это хорошо, что онъ догадался оставить своихъ лошадей!
Впродолженіе этого дня, мистриссъ Кроли, видѣвшая не безъ досады, какъ покатилась отъ воротъ карета Барикрисовъ, припомнила благоразумную предосторожность этой фамиліи относительно брильянтовъ и подражая миледи Барикрисъ, рѣшилась сама взяться за иголку. Работа ея пошла очень быстро и, менѣе чѣмъ въ часъ, мистриссъ Кроли укрыла въ безопаснѣйшее мѣсто всѣ свой драгоцѣннлсти, со включеніемъ векселей и банковыхъ билетовъ. Устроивъ это дѣло, она приготовилась на все: бѣжать, если потребуетъ необходимость, или остаться въ Брюсселѣ и истрѣтить торжествующаго побѣдителя, будь онъ Англичанинъ или Французъ. И я никакъ не могу поручиться, что въ эту ночь не грезился ей пріятный сонъ, въ которомъ мистриссъ Кроли видѣла себя герцогиней или Madame Maréchale; но намъ достовѣрно извѣстно, что бѣдный Родонъ, окутанный въ офицерскую шинель, провелъ на бивуакѣ подъ дождемъ весьма тревожную ночь, думая постояно о своей маленькой женѣ, оставленной почти безъ всякаго покровительства и защиты.
Слѣдующимъ днемъ было воскресенье. Мистриссъ майорша Одаудъ, возставъ отъ сна, имѣла удовольсгвіе видѣть, что оба ея паціента значительно поправились въ здоровьѣ и оживились духомъ, послѣ отдыха предшествующей ночи. Сама майорша вздремнула немножко въ креслахъ подлѣ амеліиной кровати. Она и не раздѣвалась, чтобы удобнѣе, при первой необходимости, явиться на помощь къ прапорщику, или къ своей молодой подругѣ. Съ наступленіемъ утра неустрашимая мистриссъ Одаудъ пошла въ свою собственную квартиру, чтобы заняться многотруднымъ и блистательнымъ туалетомъ, приличнымъ праздничному дню. Здѣсь, въ скромной спальнѣ, еще такъ недавно оживляемой присутствіемъ ея супруга, лежала на подушкѣ его фуражка и стояла въ углу палка въ томъ видѣ, какъ онъ ее оставилъ. Долго пробыла майорша въ этой комнатѣ.
По возвращеніи въ гостинницу, она принесла съ собой эстетически-умозрительно-практически-назидательныя произведенія своего собственнаго родственника, достопочтеннаго декана, которыя она неукоснительно читала каждый субботній день, не понимая, къ счастію, всѣхъ этихъ словъ, длинныхъ, запутанныхъ и чрезвычайно хитрыхъ, такъ-какъ достойный деканъ былъ мужъ ученый и великій латинистъ. Вообще, мистриссъ Одаудъ читала очень хорошо, не пропуская даже латинскихъ цитатъ, произносимыхъ ею на британскій манеръ. Съ какимъ, бывало, усерднымъ вниманіемъ слушалъ ее Михаилъ Одаудъ, когда, впродолженіе морскаго путешествія, она засѣдала наверху каюты! Маіорша предложила возобновить это чтеніе теперь, въ назиданіе. Амеліи и раненаго прапорщика. Открылась картина умилительная: майорша читала, Амелія слушала, юный Стоббль думалъ о своей мамашѣ… Въ этотъ день и въ этотъ же самый часъ, мильйоны британскихъ женщинъ и мужчинъ молились въ двадцати тысячахъ церквей…
Они не слышали страшнаго шума, возмутившаго спокойствіе нашихъ брюссельскихъ друзей. То былъ гулъ ватерлооскихъ орудій.
Услышавъ этотъ страшный ревъ, Джой уже не могъ больше отдѣлываться однимъ страхомъ, и рѣшился бѣжать. Онъ бросился въ комнату больного прапорщика, гдѣ сидѣли наши женщины, и съ азартомъ обратился къ мистриссъ Эмми.