Страница 10 из 58
Ничего нѣтъ, на мой взглядъ, печальнѣе таинственной возни и суетливости погибшаго человѣка, и едва-ли вы можете хладнокровно видѣть эти письма, полученныя имъ отъ богачей, эти обветшалые, засаленные документы, которые онъ нетерпѣливо развертываетъ передъ вами, основывая на нихъ надежду своего будущаго обогащенія и возстановленія своей славы въ коммерческомъ мірѣ. Мой возлюбленный читатель, безъ сомнѣнія, видывалъ на своемъ вѣку подобныхъ чудаковъ. Встрѣчаясь съ вами гдѣ бы то ни было, несчастный отводитъ васъ въ отдаленный уголокъ, вытаскиваетъ изъ кармана толстую пачку, развязываетъ, держитъ шелковый снурокъ между зубами, и трепетной рукою перебираетъ передъ вами свой любимыя письма, гдѣ обѣщаютъ ему всякое покровительство и поддержку, если, сверхъ чаянія, не встрѣтится никакихъ препятствій. Кто не знаетъ этихъ грустныхъ, полу-одурѣлыхъ взглядовъ, бросаемыхъ на васъ безнадежными глазами?
Къ этому разряду людей, гонимыхъ судьбою, принадлежалъ теперь старикъ Джонъ Седли, и мистеръ Доббинъ, къ великому своему ужасу, замѣтилъ въ немъ всѣ признаки погибающаго человѣка. Его фракъ, еще такъ недавно гладкій и красивый, слвсѣмъ побѣлѣлъ по швамъ, и мѣдныя его пуговицы утратили свою позолоту. Лицо его впало, щеки опустились, борода была невыбрита, галстухъ и воротнички рубашки торчали безобразно изъ подъ верхней оконечности мѣшковатаго жилета. Когда, бывало, приходилось ему угощать молодыхъ людей въ кофейномъ домѣ, онъ заливался самымъ добродушнымъ смѣхомъ, кричалъ громче всѣхъ, и слуги подобострастно перегибались передъ нимъ, но теперь угомонился, присмирѣлъ, съёжился бѣдный старикъ, и больно было видѣть, съ какою униженною учтивостью онъ обращался къ Джону, старому, подслѣповатому служителю торговаго дома, ходившему въ грязныхъ чулкахъ и скрипучихъ штиблетахъ. Торговый домъ тоже назывался Coffee-house, да еще въ добавокъ Tapioca-Coffee-house, и обязанностію Джона было подавать гостямъ рюмки съ разноцвѣтными облатками, жестяные стаканы съ чернилами, и разноформенные кусочки бумаги, синей и бѣлой. Ничто, повидимому, не измѣнилось въ «Тапіока-Кофейномъ-Домѣ«: одинъ только Джонъ Седли былъ не похожъ на самого себя. Посмотрите, какъ принимаетъ онъ Вилльяма Доббина, которому въ былыя времена онъ нерѣдко давалъ подзатыльники и колотушки, и который еще такъ недавно былъ постояннымъ предметомъ его остроумныхъ шутокъ: Джонъ Седли дѣлаетъ передъ нимъ нижайшій поклонъ, и, нерѣшительно протягивая ему дрожащую руку, называетъ его не иначе какъ «сэръ». Покраснѣлъ и растерялся честный Доббинъ; и показалось ему, неизвѣстно отчего, будто самъ онъ, въ нѣкоторой степени, былъ причиною несчастій, разразившихся надъ головою несчастнаго Джона Седли.
— Очень радъ васъ видѣть, капитанъ Доббинъ, сэръ, сказалъ онъ, стараясь по возможности бросить джентльменскій взглядъ на своего гостя.
Тутъ былъ эффектъ своего рода: мугдиръ капитана и его воинственная осанка произвели, очевидно, нѣкоторое вліяніе на стараго служителя въ скрипучихъ штиблетахъ, и онъ съ изумленіемъ вытаращилъ на него свой подслѣповатые глаза. Старикъ Седли продолжалъ:
— Какъ поживаетъ почтенный альдерменъ, и миледи, ваша матушка, сэръ?
Дѣлая особенное удареніе на словѣ «миледи», онъ выразвтельно взглянулъ на стараго слугу, какъ-будто хотѣлъ сказать: «Видишь ли, Джонъ; у меня еще есть друзья изъ самаго высшаго круга. Смотри, братъ, ты держи ухо востро».
— Вы, конечно, пришли ко мнѣ, сэръ, по какому-нибудь дѣлу? Молодые друзья мои, Дель и Спигго, выполняютъ теперь всѣ порученія по моей части, до тѣхъ поръ пока не будетъ приведена въ порядокъ моя новая контора. Я здѣсь только на время, капитанъ, вы понимаете, сэръ? Что мы должны для васъ сдѣлать, сэръ? Не угодно ли чего-нибудь перекусить?
Переминаясь и заикаясь, Доббинъ объявилъ, что онъ не хочетъ ни пить, ни ѣсть, и что у него нѣтъ никакихъ дѣлъ по коммерческой части. Онъ пришелъ только навѣдаться о здоровьи своего стараго друга, и лично засвидѣтельствовать ему глубочайшее почтеніе.
— Матушка моя, слава Богу, совершенно здорова, сказалъ кептенъ Доббинъ, и потомъ, выдумывая отчаянную ложь, прибавилъ весьма неловко: то есть, я хотѣлъ сказать, что она ужасно больна… выздоравливаетъ понемногу… совсѣмъ оправилась, и только дожидается перваго солнечнаго дня, чтобы сдѣлать визитъ супругѣ вашей, мистриссъ Седли. Какъ поживаетъ супруга ваша, сэръ? Надѣюсь, что она совершенно здорова.
Здѣсь кептенъ Доббинъ пріостановился, и увидѣлъ, что зашелъ уже слишкомъ далеко. Погода стояла превосходная, и солнце палило своими лучами нѣсколько дней сряду. Что жь касается до мистриссъ Седли, онъ видѣлъ ее не дальше какъ за часъ передъ этимъ, когда привезъ на «Аделаидины виллы» пріятеля своего, Осборна, котораго и оставилъ наединѣ съ миссъ Амеліей Седли.
— Женѣ моей будетъ очень пріятно увидѣться съ миледи, вашей матушкой, сказалъ старикъ, вынимая толстую пачку бумагъ изъ своего кармана. Недавно я имѣлъ честь получить письмо отъ почтеннаго вашего родителя, сэръ, покорнѣйше прошу засвидѣтельствовать ему глубокое почтеніе. Леди Доббинъ найдетъ нѣкоторую перемѣну въ нашемъ хозяйствѣ: домъ у насъ маленькій — но, могу сказать, опрятный и чистый домикъ, совершенно удобный. Мы всѣ довольны. Жизнь на дачѣ, знаете, совсѣмъ не то, что въ городѣ: перемѣна воздуха принесла очевидную пользу моей дочери — вы, вѣдь, помните малютку Эмми, сэръ? Въ городѣ она очень страдала; но теперь ничего — совершенно ничего.
При этомъ глаза старика запрыгали какимъ-то страннымъ образомъ, и было очевидно, что постороннія думы тѣснились въ его душу, когда онъ принялся развязывать красную тесемку на своей пачкѣ.
— Вы человѣкъ военный, сударь мой, прододжалъ Джонъ Седли, спрашиваю васъ, Виль Доббинъ, какой прозорливый дипломатъ могъ, незадолго передъ этимъ, предвидѣть внезапное возвращеніе этого неугомоннаго Корсиканца съ острова Эльбы? Вѣдь вотъ въ прошломъ году, сэръ, видѣли мы собственными глазами Храмъ Согласія, и были у насъ празднества, фейерверки, и китайскій мостъ въ Сен-Джемскомъ паркѣ… ну, кто бы могъ подумать въ ту пору, что миръ еще не прочно утвержденъ во всѣхъ европейскихъ столицахъ? Спрашиваю васъ, Вилльямъ, могъ ли я воображать, что проведутъ меня какъ дурака съ завязанными глазами? Вы думаете, что я не понимаю этихъ штукъ? Какъ не такъ! Австрійцы нарочно выпустили Бонапарта, чтобы подорвать нашъ кредитъ, понизить фонды и раззорить въ конецъ англійское государство. Вотъ почему я и попалъ въ лабетъ, Вилльямъ Доббинъ. Вотъ почему мое имя и внесено въ газеты какъ несостоятельнаго должника. Какъ же иначе, сэръ? Вѣдь я долженъ былъ повѣрить. Взгляните сюда. Посмотрите на эти бумаги. Съ перваго марта фонды начали постепенно возвышаться, и потомъ — вдругъ все пошло къ чорту. Не будь тутъ злонамѣренныхъ обмановъ, этому Корсиканцу никогда бы не вырваться съ Эльбы. Чего смотрѣлъ англійскій коммиссаръ, желалъ бы я знать?
Старикъ бѣсновался больше и больше, и лобъ его наморщился страшнѣйшимъ образомъ, когда онъ принялся сжатымъ кулакомъ барабанить по своимъ бумагамъ. Капитанъ Доббинъ спѣшилъ успокоить его какъ могъ:
— Скоро мы опять прогонимъ этого Бонапарта, сэръ. Герцогъ уже въ Бельгіи, сэръ, и мы со дня на день ожидаемъ приказа выступить въ походъ.
— Не давайте ему ни милости, ни пощады, скрутите его по рукамъ и по ногамъ, сударь мой, заревѣлъ Джонъ Седля, я бы и самъ не прочь стать подъ вашими знаменами… но я уже старикъ… и разорилъ меня въ конецъ этотъ Корсиканецъ… да и не онъ одинъ… есть, сударь мой, и въ нашей сторонѣ пріятели… были они въ свое время оголѣлыми нищими… я вывелъ ихъ въ люди, и разъѣзжаютъ они въ щегольскихъ каретахъ, а я, вотъ, сударь мой, хожу пѣшкомъ, прибавилъ несчастный старикъ прерывающимся голосомъ.
Доббинъ приведенъ былъ въ трогательное умиленіе при взглядѣ на этого, нѣкогда великодушнаго и добраго негоціанта, истомленнаго теперь своими несчастіями и вспышками безсильнаго старческаго гнѣва. Пожалѣйте падшаго джентльмена, вы, которые привыкли дорожить деньгами и репутаціей, какъ главнѣйшими благами въ жизни!