Манюськины

У Глобовых свой домик, и они немного презирают Манюськиных, которые по-прежнему по ушам скитаются.

«Еще бы! Четыре стакана вымахала. Будет тебе жарко», — беззлобно думает Манюськина.

А Манюськины хоть и в ушах живут, телефон имеют непременно. «Телефон — не роскошь, а средство общения!» — любит повторять Манюськин в присутствии Глобовых. У тех телефона нет, жаль два пятьдесят выбрасывать на ветер каждый месяц. А понадобится позарез — можно и из автомата брякнуть. А Манюськин снимает важно трубку и объявляет:

— Хочу узнать время — пожалуйста!

Набирает номер и громко, смакуя каждое слово, произносит:

— Девятнадцать часов сорок пять минут!

И снова:

— Хочу узнать, что в кино — нет проблем! Хочу узнать, как движется очередь на автомобиль — пожалуйста!

А Глобовы сидят, надувшись, шевелят мозгами: «Неужели Манюськины авто будут брать?! Да нет, не может быть! Розыгрыш!» — решают они и улыбаются облегченно.

А Манюськин продолжает серьезно: — Не, говорят, обождать надо.

«А вдруг? — опять сомневаются Глобовы. — Манюськины могут и не такое отмочить…» Но уже настроение подпорчено. Засобираются домой:

— Спасибо, — говорят, — нам пора!

А Манюськина думает напряженно: «Откуда ж у них деньжонки водятся… Непонятно… Верно, Григорич халтурит… Детей нет. Кому все достанется?.. Прямо обидно…» И начинает Манюськину в сон клонить. Когда она о чужих деньгах думает, ее всегда в сон тянет…

На отдыхе

Лето придвинулось, и задумался Манюськин: «Это ж когда мы последний раз по-человечески отдыхали?! Неужели, когда с Манюськиной расписались?! Точно!.. Нет, скорее до того… Помню, помню… Ну и времечко было! Солнце… песок… Манюськина…» Затуманился взгляд, погрузился Манюськин в грезы-воспоминания и уже решительно, вынырнув из прошлого, заявил:

— Все, мать! Едем к морю, как все люди, и баста! Да и Ивану Иванычу отдых устроим. Тоже ведь совесть надо иметь!

Ну тут, правда, он перегнул. Потому что Ивану Иванычу они вовсе не помеха. Ему все, абсолютно все до лампочки. И потом у Ивана Иваныча твердое убеждение, что раз у него кто-то в ушах проживает, то и у остальных, то же самое. И еще у него сон глубокий, как отрубится, так напрочь. Никакие Манюськины с их возней не добудятся. Вот такой сильный человек Иван Иваныч!

— Надо будет удочки разные купить, спиннинги взять, можно и сеточку прихватить. Не повредит… И телек небольшой, портативный… Как приятно, сидишь на берегу этого самого моря и смотришь телевизор, — размечтался Манюськин.

— А с деньгами как? — поинтересовалась Манюськина.

— Да, действительно, — спустился с небес на землю Манюськин. — Как?

— А никак! — ответила Манюськина и с остервенением стала стирать, да так, что даже Иван Иваныч дернулся на своем совещании и проснулся от непонятного зуда в ухе.

— Ты не психуй! — успокоил Манюськин жену. — Есть выход! Надо Саньку за лотерейкой послать.

Сказано, сделано. Послали Саньку, а тот и рад такому развлечению. Сбегал, купил и не один билет, как было велено, а целых четыре, за что и получил от Манюськина «леща». Проверили таблицу — четыре пылесоса!

— Один так, а остальные деньгами, — мудро рассудила Манюськина.

Прикинули Манюськины: с морем все равно не выходит, как ни крути.

— Ну, что ж! Оно вовсе и не нужно, — подытожил Манюськин. — А вот достопримечательности посмотреть с комфортом, как раз, хватит с головой!

Переспали ночь под стук колес, а утром уже на месте. Вещей всего ничего, четыре авоськи с едой и чемодан.

— Айда церкви смотреть! — предложил Санька.

— Я тебе покажу «айда», — ответил Манюськин, и пошли устраиваться на место.

Тут небольшой спор вышел. Манюськина предлагала на квартиру идти к бабке, с которой она в поезде столковалась, а Манюськин уперся — гостиница и точка!

Победил Манюськин, да и самой Манюськиной любопытно, как там в гостинице. Встал Манюськин в очередь к администратору и думает: «А ведь неплохая гостиница… Ей богу, неплохая… И администраторша — знойная такая бабенка!» А рядом иностранные гости курлыкают по-своему и снуют туда-сюда с фотоаппаратами. «Тоже достопримечательности приехали посмотреть… — вяло думает Манюськина. — Пущай смотрят, нам не жалко…»

— Вам, гражданин, что? — вернула администраторша Манюськина к действительности.

— Мне номерок на троих! — лихо так произнес с небрежностью Манюськин.

— Сейчас ничего нет! — равнодушно отозвалась бабенка и уткнулась в свои бумажки.

— Вот те номер! Как это нет?! — начал понемногу заводиться Манюськин. — А для этих, значит, есть?! — и показал рукой на окружающую публику.

«Ну и экземпляр!» — удивилась видавшая виды администраторша и уже с интересом ответила:

— Эти по броне!

— И я по броне, — сразу же среагировал Манюськин.

— Ах, ну, если вы по броне, тогда другое дело, — с непонятной ухмылочкой заявила бабенка-администраторша. — Могу предложить вам номер-люкс.

— Люкс, так люкс, — ответил Манюськин, а сам засомневался, уж больно криво усмехнулась бабенка.

— С вас будет за пять дней… — защелкала счетиками, — шестьдесят рубликов.

— Шестьдесят рубликов?! — не смог скрыть изумления Манюськин.

— Да, двенадцать рубликов в сутки! — с удовольствием пояснила администраторша, уставившись на Манюськина, и уже, сбросив улыбочку, резко добавила: — Ну, так будете брать или нет? А то люди ждут!

Нашло на Манюськина эдакое лихачество совместно с помутнением рассудка, и брякнул в сердцах отчаянно:

— Оформляйте люкс!

Поднялись Манюськины на второй этаж и подали талоны дежурной.

— Ай, да Танюха! Ай, да молодец! — завосхищалась дежурная. — Двести одиннадцатый умудрилась сдать!

— Вы чего это? — опять насторожился Манюськин, и у него заскребли на душе кошки.

— Да, это я так, — объяснила старушка-дежурная. — Профессиональные размышления. Вы идите, милые, идите, располагайтесь!

Ошеломил люкс Манюськиных. Тут и спальня с торшерами, и диваны и прочие принадлежности.

— Ну и ну! Вот это красота! — заахала Манюськина.

— А ты, к бабке! — передразнил ее гордый Манюськин.

— И даже трюмо, — захихикала, порозовев от удовольствия, Манюськина. — И во сколько ж это все встанет? — поинтересовалась она и, узнав, заголосила, запричитала, чем не на шутку испугала старушку-дежурную и взволновала бежавших к автобусу туристов.

Ну, да делать нечего! Погоревала Манюськина и успокоилась. Только Санька сидит на диване мрачней тучи.

— Ты, чего это, сынок? — поинтересовалась Манюськина, разбирая вещи.

— Точно! Выгонят нас отсюда, как пить дать, — объяснил ей не по годам рассудительный Санька. — Я в кино точно такое видел. По ошибке нас сюда определили!

— Ты, чего говоришь, сынок? — стала успокаивать его Манюськина. — Папанька все уплатил, как положено. А ты — «выгонят»!

— Вот я ему «леща» дам, тогда поймет, как дурить! — пообещал Манюськин, который по-прежнему находился немного на взводе по поводу своего героического поступка.

Зажили Манюськины шикарно. Вот только утром Манюськин немного осрамился. Выскочил в коридор, помчался умывальник искать. Забыл, что все в номере, и напоролся на иностранных гостей, у которых и попытался все выяснить. Но те его почему-то не поняли, а ласково улыбались и лопотали по-своему:

— Туалетто, туалетто…

— Ты бы хоть рубашку набросил! Небось, не дома, — попилила его Манюськина.

— Странное дело, мать! Я им по-ихнему, а они ни бум-бум, удивленно поделился с ней Манюськин.

— Слышала я все! Слышала! И немудрено. Ведь это ж турки! А ты с ними по-итальянски. Как же они тебя понять-то смогут?!

Сама Манюськина говорила легко на всех языках, чем вызывала у Манюськина изрядную зависть.

— А чего? — поясняла ему Манюськина. — Курлыкай по-ихнему и все!

Особенно Манюськиной нравилось обсуждать достопримечательности с японцами. И так они сошлись друг с дружкой, что даже обменялись на память фотографиями. Манюськина на фоне восходящего солнца выходит из уха Ивана Иваныча и японцы гурьбой около своей Фудзиямы.