Страница 2 из 21
Валентин моет яблоки тёплой водой — одно себе, другое Сашке, третье — маме. Сашка вытирает своё о майку и весело отгрызает чуть не половину. Он глубоко зарылся в яблоко, перемазал щёки.
— Умылся бы, Сашка, — сказал Валентин.
— После каждого яблока не наумываешься.
Тоже правда.
За окном в это время закричали истошным голосом:
— Антон! Кусакин! Выходи гулять!
— Иду! Иду! — заорал откуда-то Кусакин. — Без меня не начинайте.
В футбол будут играть, наверное. Валентин укоризненно глядел на маму, она теперь молча моет посуду. Он длинно, протяжно вздохнул — это не помогло нисколько. Да, честно говоря, Валентин знал, что зря старается, — мама не отпустит его во двор. Тем более что двора-то у них никакого нет.
Однажды Валентин вышел в кухню и сказал:
— Мама и папа! Мне надо с вами серьёзно поговорить.
— Давай, — папа отодвинул чашку с чаем. Мама перестала перемешивать винегрет или салат. — Мы тебя внимательно слушаем.
— Мне скоро шесть лет, я большой парень. Хочу гулять во дворе один, без мамы.
Папа вопросительно смотрел на маму. Она сказала:
— Нет. Во дворе стройка, ездят машины. А ты, Валентин, невнимательный.
— Я буду внимательным, — быстро пообещал он.
— Вот когда будешь — тогда и гуляй, — сказал папа.
— А так нечестно, — завёл волынку Валентин, но знал, что напрасно. Это же всегда видно — когда можно добиться чего-то, а когда нельзя. — Нечестно. Если не тренироваться, то и не научишься.
Тут явился Сашка и в поддержку брату завыл:
— Нечестно! Все гуляют! Всем можно!
Папа продолжал пить чай. Мама продолжала большой ложкой размешивать салат или винегрет.
Они тоже умеют не отвечать, эти родители.
Мама наконец сняла передник. Теперь они, наверное, пойдут гулять. И может быть, Валентина тоже примут в футбол.
— Валентин, протри, пожалуйста, пол в детской. Саша тебе поможет.
Спорить бесполезно, и они стали мыть пол. Паркет покрыт лаком, и мыть его совсем нетрудно. Но ведь толку нет в этом мытье — всё равно опять запачкается и замусорится пол. Но спорить Валентин не будет — мамина любовь к чистоте не знает границ.
Валентин возит тряпкой по полу, рядом пыхтит Сашка. Он, конечно, норовит толкнуть брата. И Валентин, разумеется, немного отпихивает Сашку. Руки у них заняты, и они толкаются боками. Круглые щёки Сашки блестят, ямочки на щеках перемазаны яблоками и вареньем, которое Сашка успел разыскать. Опять пихнул.
— Ах, ты так! — Валентин сильно боднул брата. А Сашка — его. Тут они нечаянно налетели на ведро, вода полилась на чистый пол, ведро загремело. В детскую заглянула мама, ничего не сказала, сделала вид, что ничего особенного. Всё-таки мама — замечательный человек.
Когда Валентин с Сашкой вытерли лужу, пол сверкал лучше, чем новый.
— Одеваться и гулять, — сказала мама, застёгивая сапог.
Валентин быстро обул ботинки, надел куртку. Рядом пыхтел, распутывая колготки, Сашка.
— Давай, Сашка, я тебе помогу, — предложил Валентин.
Сашка сказал:
— Помоги.
А мама ничего не сказала, хотя Валентин ждал, что она его похвалит.
Валентин очень любит, чтобы его хвалили. Может быть, это его недостаток? Но ведь все люди, кажется, любят, когда их хвалят. Или не все?
Первое упоминание о зелёной собаке
Во дворе было мало детей — только совсем крошечные копались в песочнице. Остальные — в детском саду.
Валентин и Сашка не ходят в детский сад, потому что их мама работает дома.
На деревьях сидели вороны, и Валентин немного полюбовался этими большими сильными птицами. У каждой крепкий клюв и серая шаль накинута на спину. Вот ворона приметила на земле что-то для себя подходящее, слетела с тополя и схватила корку или селёдочный хвост. Утащила в сторонку и клюёт. Почему именно ей досталась эта еда? Вон их сколько на дереве, точно таких же. Значит, эта лучше смотрела? Или она быстрее соображает? Или ещё почему-нибудь?
Мама села на скамейку и раскрыла книгу. По детской площадке прыгал совсем маленький мальчишка в красном комбинезоне, похожий на помидор.
— Стасик, не прыгай! Играй спокойно, Стасик, — уговаривала его бабушка, она прогуливалась вокруг площадки и вязала на ходу.
Валентин взял в маминой большой сумке лопатку и стал строить канал между двумя лужами.
Ничего, что земля каменистая, Валентин давно приспособился рыть каналы. Даже Сашка умеет. Тут главное — правильно выбрать направление канала, чтобы вода потекла из одной лужи в другую.
— Валентин, я тоже хочу копать канал. — Сашке всегда хочется делать то же самое, что брату.
— Копай навстречу, — ответил Валентин.
Качели, карусель, турник, горка — всё стояло пустое, не хотелось сегодня ни крутиться, ни качаться. Это ведь тоже — как настроение придёт. И больше всего тянет покачаться, когда качели заняты. А покружиться на карусели хорошо тогда, когда там толпа и свалка и вокруг стоят жаждущие.
Мамы и бабушки прохаживались вокруг детской площадки. Время от времени то одна, то другая подходили к своему малышу. Нос вытереть. Или шапку поправить, чтобы не лезла на глаза. А скорее всего — просто чтобы ребёнок не чувствовал себя забытым.
Одна бабушка с сиреневой сединой и в сиреневой кофте сказала:
— Вот я смотрю — у вас двое. Трудно, наверное?
Мама весело посмотрела на неё.
— Ну что вы. С двумя даже легче, чем с одним, уверяю вас. Они же друг дружку занимают, воспитывают.
— Шутите, конечно, — сиреневая бабушка отошла, недовольная. Она хотела маму пожалеть, а мама не позволила. И правильно.
— Сашка, вынь палец изо рта сейчас же, — приказал Валентин.
Пусть они видят, что он воспитывает младшего брата.
Но никто почему-то не обратил на это внимания.
Дело в том, что мамы и бабушки были заняты своими важными разговорами. Одна рассказывала, как вшить рукав. Другая отвечала, что всё это мещанство, а надо бегать трусцой. Это была как раз фиолетовая.
— Моя дорогая, моя дорогая, — сказала она, — сейчас все передовые люди бегают трусцой. Я лично бегаю. И записалась на аэробику, да, да, не собираюсь стареть.
— А я шить люблю, — виноватым голосом отвечала молоденькая мама Помидорчика в красном комбинезоне. — И почему мещанство? Вот комбинезончик Илюшеньке сшила, сама, а как фирменный.
Все обсуждали комбинезон, и аэробику, и рецепт пирога с зелёным луком. Услышав про пирог, Сашка перестал рыть канал и поднял свой короткий нос прямо к той пухленькой маме крошечной девочки в голубой шапке. Как будто пирог лежал у неё в сумке, и Сашка надеялся получить кусочек прямо сейчас.
Все шумели, оживление у взрослых было ничуть не меньше, чем у детей. Только мама сидела молча и перелистывала страницы книги. Только один раз она подняла голову, когда фиолетовая бабушка сказала, что шить мещанство и вязать мещанство тоже. А уж печь — и совсем мещанство, так она сказала. Вот тут мама вставила своё слово:
— По-моему, мещанство — считать нормальные женские дела мещанством. — Вот так сказала мама. И Валентину это понравилось.
Та, за которую мама заступилась, улыбнулась ей и стала вязать быстрее.
А лиловая ответила недовольно:
— Слишком сложно для меня.
И сердито и сильно вытерла нос своему внуку, который запищал и постарался вывернуться у неё из рук.
Валентин копал и всё видел и всё слышал. Так уж были устроены его глаза и уши. Вот канал закончен, и вода перетекла из одной лужи в другую почти вся.
— Теперь там глубина, — сказал Валентин, — можно пускать корабли.
Сашка схватил с земли щепку и кинул в лужу.
— Поплыл мой теплоход!
И тут Валентин услышал:
— Валентин! Привет!
На скамейке в стороне от детской площадки сидела Сонька. Она сидела и раскачивала с большой силой свою ногу, а сама смотрела на Валентина, как будто хотела сказать: смотри, как я умею ногой качать. Тебе так никогда не суметь. Сонька всегда так смотрит, как будто она, Сонька, — большой молодец, а ты — так себе, пустой человек. У Валентина есть на этот случай ответный взгляд, прищуренный и твёрдый. Он означает: «Что ты, Сонька, выставляешься? Совершенно ты не молодец, а так себе девчонка».