Страница 5 из 5
Известный советский религиовед С. А. Токарев выделил три элемента первобытной религии (продолживших в той или иной форме свое существование и в последующих исторических духовных концепциях): анимизм, фетишизм и магию (в отличие от форм ранней религии – тотемизма, культа предков, шаманизма и т. п., включавших в себя все три указанных элемента32). Но поскольку в другом месте он пишет, что «анимистические образы – продукт реальных отношений шаманизма»33, то следует поставить шаманизм не в ряд форм, следствий, а в ряд условий религии, на место анимизма. Тогда элементы религии будут соответствовать всем областям духовной реальности, в которых проявляется сакральное: шаманизм – сакральные субъекты, фетишизм – сакральные объекты и магия – сакральные действия. Анимизм же (его еще называют панпсихизм, а также полидемонизм) следует рассматривать как фундамент самой веры в сакральное как самостоятельную незримую силу, обладающую волей и способную входить в контакт с предметами и людьми. Анимизм можно рассматривать как проявление диалогической реакции, которая, по М. М. Бахтину, «персонифицирует всякое высказывание, на которое реагирует»34. Таким образом, сакральное вытекает из идеологии анимизма, а последняя, на мой взгляд, является фундаментальной основой человеческого сознания. Собственно, сложно определить, где тут причина, а где следствие. Анимизм неотделим от идеи сакрального, а представления о сакральном (как и о сакрализованном) – от анимизма. Кажется, еще Э. Тайлор указывал, что все дети рождаются анимистами. Наиболее интенсивная фаза познания мира переживается нами на анимистической стадии сознания, которая характерна для возраста от 3 до 6 лет.
Конечно, сами первобытные общества не считали свои воззрения «анимизмом», «фетишизмом», или «тотемизмом» – все эти термины возникли в итоге работы ученых-позитивистов с их рационалистическим подходом к архаическим культурам. Элементы и даже формы религии, присущие первобытности, претерпев метаморфозы, сохраняют свое культурное влияние до сих пор. Любая культура (равно как исторические формы религии) строится на трех уровнях: собственно сакральное – источник вызовов обществу, элементы религии = культуры (иерофании – продукты сакрализации, конкретные носители сакральных потенций) и формы религии (собственно «деятельность» элементов, заставляющая выделять в данной культуре характерные особенности, относящиеся к культу предков, тотемизму, магии и т. п.). Можно сказать, что изменениям подвергается только сакрализованное, сакральное же не теряет своей ценности для человека, поскольку присуще самому его восприятию мира, выступая в качестве меры, шкалы для оценки действительности.
Это заметно и на примерах любой характерной новейшему времени культуры. Национальная идея играет здесь роль духовного стержня, формирующего грамматику сакрального как генерального месседжа, или корпуса мифов-посланий. Рассматривая этот текст (= миф), обнаружим в нем идею исторической преемственности (культ предков), определенный набор национальных символов, чаще всего иерархизированный и возглавляемый национальным гербом (тотемизм; Э. Дюркгейм, давая свою трактовку тотемизма, утверждал, что «в знаках-тотемах манифестируется социальная организация общества, и тотемизм, таким образом, можно рассматривать как социальную классификацию, выраженную через классификацию естественную, природную, постигаемую в повседневном опыте»35). Культуру выглядит как особый текст, состоящий из конкретных носителей сакральных свойств – субъектов (выдающиеся предки и шаманы, т. е. национальные герои, гении, «будители» и пророки), объектов (эмоционально воспринимаемые предметы, реликвии – исторические памятники, места, мощи и т. п.) и действий (национальные формы выражения чувств по отношению к своему и чужому, осколки древних ритуалов, призванных вызывать психологическое сплочение, восстанавливая ускользающую в обыденности целостность коллектива).
Основываясь на индивидуальном комплексе сакрализованного, культура является «формой жизни» в том смысле, который вкладывал в это выражение Л. Витгенштейн – на всех уровня она строится на единых «условиях игры», системе знаков и символов. Сакральное можно рассматривать как грамматику данной культуры, поскольку «грамматика не подотчетна реальности. Правила грамматики изначально детерминируют (констатируют) значение и потому сами не зависят ни от какого значения и в этом плане являются произвольными»36. Облик традиции меняется за счет изменения набора сакрализованных объектов, субъектов и актов. Смена типа культуры, гибель и рождение этноса/нации связаны со сменой значительного корпуса сакральных объектов, либо с нарушением ее грамматики37. Тогда родство культур, этносов, языков основывается на родстве глубинных пластов их сакрального опыта, «можно допустить наличие в мировоззрение какого-то надэтнического страта, который сообразно ходу этнической истории может разрабатываться, обретать, преломляясь в языке, этническое звучание»38.
Хаос и культура
Если культура – устойчивый духовно-мировоззренческий комплекс, образованный набором сакрализованных объектов и норм, предписаний, действий, их поддерживающих и из них вытекающих, то главным ее антагонистом выступает хаос – мир дикого, природного, несоциального, неорганизованного. Философия традиционно, в отличие от мифологии, мало внимания уделяет хаосу, хотя в последнее время, когда происходит «ренессанс» интереса к мифу и первобытности, некоторые мыслители обратили взоры к хаосу как метафизической проблеме39.
Мифологический хаос противостоит космосу или порядку и характеризует начальное, либо периферийное состояние мира. Собственно, хаосу соответствует безвременье и безпространственность, потусторонность и небытие40. Одновременно хаос выступает «строительным материалом» для созидания космоса путем внесения меры в первичную беспредельность, или отсекания лишнего41. Вспомним, что царь-жрец в индоевропейских языках – это «проводящий пограничные линии», которые можно понимать и как разрезы. Разрезание и съедание жертвы символизирует творение мира. В греческой мифологии Хаос вместе с Геей и Эросом отнесен к созидающим мир первопотенциям. По Гегелю, Хаос составляет единство трех происходящих из него сил: Геи – положительной основы, Тартара – небытия, отрицательного начала и Эроса – связующего начала42. В римской мифологии хаос символизировался образом двуликого Януса, сам образ которого несет идею нерасчлененности, непроявленности формы, но и входа/выхода (точка бифуркации). Современные же физики склонны рассматривать хаос как сверхсложную и непознанную пока форму порядка43. Похоже, что основные успехи науки последнего столетия следует связать с обращением ученых к плодотворной идее творящего хаоса в таких формах как диалектика, эволюция, бессознательное, квантовая механика, синергетика.
Хаос необуздан, активен и в мифологии часто метафорически изображается как Змей, либо просто способная поглотить пасть, «зияние» (= греч. «хаос»), бездна. Поскольку мифологическому мышлению не свойственны столь абстрактные идеи как абсолютное и небытие, то хаос содержит в себе и умервщляющие, и рождающие начала44. Первичная картина мира, характеризовавшаяся противопоставлением социального и дикого («вареного и сырого», по К. Леви-Строссу), сотворенного и хаотического, постепенно сменилась тринарной, в которой, похоже, преодолевается самосакрализация культурного мира, который начинает рассматриваться как арена борьбы позитивного, космического/сакрального принципа и негативного – природного, дикого45. Если дуальная система предполагала, что все «наше» позитивно и равнозначно сакральному, то в троичной модели «средний мир, существующий на стыке, соединении верхнего и нижнего, является как бы „снятием“ противоположных характеристик. По отношению к ним, понимаемым как тезис и антитезис, средний мир – синтез»46. Сохраняя все признаки хаоса, первопотенции, базиса сотворенного мира (собственно «мир» – это социальный, культурный, средний уровень бытия) за низом, культура фактически признала, что миром подлинного хаоса, подлинной драмы борьбы вечных антагонистов является средина – само общество и человек. В нем постоянно сталкиваются природные инстинкты и социальные нормы.
32
С. А. Токарев. Ранние формы религии. – М., 1990, с.46.
33
Там же, с.290
34
Е. С. Новик. Архаические верования… // Историко-этнографические исследования по фольклору. – М., 1994, с. 124.
35
В. Евсюков. Мифология китайского неолита. – Новосибирск, 1988, с. 71
36
Л. Витгенштейн, цит. По: А. Ф. Грязнов. Естественный язык и понимание культурно-исторических феноменов// Заблуждающийся разум? – М., 1990, с. 241.
37
В основе культуры лежит ее основной миф, или архетип, определяющий ее лицо, программу поведения. Поэтому в каждом греке сидит Эдип, в каждом немце – Фауст (см.: К. Г. Юнг, Либидо, его символы и метаморфозы. – М., 1994, с. 46)
38
А. М. Сагалаев. Урало-алтайская мифология. Символ и архетип. – Новосибирск, 1991, с. 25. На основе мифологического материала можно сделать вывод, что «видовые параметры этноса приобретаются путём связи с потусторонним миром» – Я. В. Чеснов. Проглоченное знание и этнический облик// Фольклор и этнография. Проблемы реконструкции фактов традиционной культуры. – Л., 1990, с. 174.
39
Г. Норт. Марксова религия революции. Возрождение через хаос. – Екатеринбург, 1994, с. 2—3. По М. Элиаде, «в терминах марксисткой философии истории воспроизводится Золотой Век архаических эсхатологических концепций» («Миф о вечном возвращении»). О роли хаоса для культуры также Делез и Гваттари: «Искусство заключает кусок хаоса в раму, делает из него хаос – составное целое, которое становится ощутимым, то есть извлекает из него хаоидное ощущение как разновидность; наука же заключает его в систему координат, делает хаос реферированным, и он становится Природой, откуда она извлекает алеаторную функцию и хаоидные переменные». (Делез, Гваттари. Что такое философия?)
40
Архаическое сознание не знает ни подлинного небытия, ни смерти. Цикличность всех процессов в мире предполагала перерождение и переход из одной формы жизни – в другую. Как правило, души умерших обитали в нижнем, или верхнем мирах, где могли готовиться к очередному воплощению в этом мире. Мифологическое сознание не терпит пустоты, поэтому небытие как «ничто» ему чуждо. Мифопоэтически нельзя помыслить того, что нельзя представить. А любой образ отрицает небытие.
41
Понятие хаоса берет начало в мифологии и является универсальной для всех культур. Генезис хаоса чаще всего скрыт, мифы отводят ему место первичной субстанции. Так, библейская «Книга бытия» сообщает, что вначале не было ничего, только безвидное и пустое водное пространство, над которым витал дух-Бог. Вода – вообще часто употребляемая метафора хаоса, ведь она обладает свойством бесформенности, способна заполнять собой любые пустоты. В какой-то мере вода – это более плотная, более явная форма духа, нечто, обладающее качествами пустоты. В мифах о творении мира у финских народов фигурирует первичный океан, в котором плавает утка. Нырнув несколько раз, утка достигает дна, берет там кусочек глины и создает из нее земную твердь. Во многих мифологиях мир творится богами из тела убитого чудовища. Так, в аккадском мифе бог Мардук убивает и разрезает пополам тело чудища Тиамат (море), создавая из одного куска небо, а из второго – землю. Скандинавские боги-асы во главе с Одином убивают великана и заполняют кусками его телом первозданную бездну Гинунгагап. В китайской мифологии хаос называется Хунь-дунь и представляется как первозданная водная стихия в полном мраке, напоминающая взболтанное содержимое яйца. В других сюжетах Хунь-дунь – уже существо с признаками первозданной нерасчлененности. Два божества просверлили в нем семь отверстий, которыми обладают все люди, отчего Хунь-дунь умер. Во всех этих сюжетах для нас важны следующие моменты: чудовище (нечто безобразное, бесформенное), разрезание на части (придание формы, создание новых форм), бездна (пустота, принимающая иногда образ водного пространства). Подобные мифы можно найти у многих народов в любых частях света.
42
Категории «закон» и «хаос». – К., 1987, с. 54.
43
Категории «закон» и «хаос». – К., 1987, с. 219—220.
44
Здесь уместно вспомнить широко распространенный мифологический сюжет об умирающем и воскресающем боге, в котором можно видеть и сакральный акт инициации, и ритуальное умирание шамана во время камлания, и смерть-рождение старого и нового года в особые «критические» для мира даты. Наиболее известные возрождающиеся боги – египетский Осирис, малоазиатский Аттис, греческий Дионис и новозаветный Христос.
45
Переход от бинарной модели к тринарной как правило связан с началом истории и появлением идеи «золотого века». Прошлое представляется тут как время, когда царила сакральная гармония и связь Неба и Земли была тесной. Но некое нарушение первичного равновесия (меры) заставило божеств/правителя, или жрецов/шаманов отделить Небеса от Земли (см. Дерк Бодде. Мифы Древнего Китая // Мифологии древнего мира. – М., 1977, сс. 385—390). А как писал У. Б. Йейтс, «создатели саг придумали белку, снующую вверх-вниз по стволу священного ясеня Иггдрасиль: она доносит слова дракона, оплетающего корни древа, орлу, сидящему в кроне, и слова орла дракону» – здесь уже белка (вспомним: «мыслью/мысью растекаться по древу») выступает посредником между хтоническим-хаотическим началом и небесным сверх-эго. Через эти символы актуализировалась «третья сила» – собственно жречество, или священнослужители, устанавливающие традицию, и сама традиция. То есть культура и «культработники» рассматриваются как системообразующая социальная группа, формирующая тринарную систему мира. См. также об этом главу «Третья сила» в моей книге «Сатанизм и шаманство».
46
Традиционные мировоззрения тюрков Южной Сибири… с. 101.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.