Страница 4 из 10
Дальше мы узнаем, что марсиане похожи на людей и даже могут выучиться их речи, но только она для марсиан — слишком грубое и примитивное средство общения. Эволюция их шла под землей, во мраке, и потому из всех чувств у них сильнее всего оказалось развито осязание, а органами его являются пальцы, язык и, особенно, половые члены. Так мы благополучно добираемся до главного. Марсиане — гермафродиты. К тому или иному полу они «примыкают» только тогда, когда нужно производить зачатие. Ледяной научный объективизм автора лучше всего проиллюстрировать цитатой.
«Я увидела, как лицо Ольги (исследовательницы, еще не успевшей просветиться — С. Л.) деликатно порозовело при виде двух беседующих марсиан.
— Ой, что это они делают?
— Разговаривают, — ответила я. — Ну да, половыми органами. Они же двуполы — не забывай. Однополыми, милая, они остановятся только в определенные моменты — для весьма серьезного дела.
— Но это, наверное, очень важно!
— Безусловно, — ответила я, стараясь говорить как можно ровнее — это же была ее первая экспедиция. И принялась объяснять, что обнаженные и подвижные половые члены, на которые ей было так неприятно смотреть, невероятно чувствительны и способны передавать и воспринимать тончайшие оттенки мысли. Я и сама прибегала к их помощи, когда нужно было выразить какие-то особенно тонкие нюансы. Нет, никакой неловкости я при этом не чувствовала — к морали это не имело ни малейшего отношения.
— Знаешь, поначалу наши обычаи их страшно шокировали. Они всё не могли смириться с тем, что мы закрываем то, что должно быть все время открыто, и решили, что у нас действует какое-то гнусное табу на общение. Как только между нами установились мало-мальски дружественные отношения, — а это произошло еще до начала систематических галактических экспедиций — они принялись учить нас морали. С первых исследователей стаскивали белье и требовали ответа: разве не стали они счастливее?»
Достаточно быстро происходит катастрофа, в которой часть экипажа гибнет, а остальных спасают марсиане. Один, некто Влы, опекает рассказчицу. У бедняжки переломаны кости, она неподвижна и беспомощна, и Влы, чтобы им лучше было беседовать (интересно только, о чем? На этот счет — ни слова!) раздевает ее и вступает в разговоры принятым у марсиан способом. Скромная Ольга, увидев рассказчицу обнаженной, пытается прикрыть ее, но та не позволяет:
«Не трудись, они не хотят, чтобы участки тела с самой высокой тактильной чувствительностью были закрыты. Это мешает коммуникации.
— Мне это неприятно…
— Ну, разумеется, ты же — не специалист по коммуникации.»
Если бы еще по этому специфическому каналу коммуникации передавалась хоть какая-то информация, заслуживающая пересказа! Но все исчерпывается описанием того, как и где, и ни слова — о чем.
Эти генитальные беседы настолько захватывают молодую исследовательницу (и, похоже, придумавшего ее автора), что на вопрос о причинах и обстоятельствах страшной катастрофы не остается ни места, ни времени.
В ходе разговоров рассказчица беременеет от Влы. (Тот неизменно кончает беседы учтивым «Надеюсь, я нечаянно не оплодотворил какую-нибудь из ваших яйцеклеток!») Так появляется на свет марсианско-земной метис Виола…
Полагаю, этих образчиков достаточно. Отвращение, о котором я говорил, вызывают не рискованные описания — они, в сущности, достаточно невинны. Бесит проституирование науки. Молодая ученая, у которой на одной планете рождается ребенок от разговоров с Другими, на другой — от того, что ее нечаянно оплодотворили «в ногу», — это столь же претенциозный, сколь и нелепый вздор, равно враждебный хорошему вкусу, биологической науке и здравому рассудку. Для полного комплекта эта на диво неуемная исследовательница сохраняет достаточно сил, чтобы в эпилоге заиметь ребенка от обычного человека…
Справедливости ради оговорюсь: не все виды, фигурирующие в этой повести, разговаривают на языке соития. Есть такие, что клюют человека в палец, есть разумные растения-хищники, есть напоминающие сороконожек… Истинная ученая, рассказчица на каждой очередной планете обнаруживает именно тот способ, которым надлежит общаться с туземцами. Так складывается каталог смертельно скучных, пустых, бесцветных по языку описаний, которые должны убедить читателя в богатстве форм жизни в космосе.
Рассказчица и ее подруги как будто силятся обратить в половой орган все свое тело. На каждом шагу — подсадки зародышевых тканей, дети, рожденные от сороконожек, от марсиан, от людей и т. п. Коли бы это хотя бы привлекало изобретательностью! Но вот перед нами старая-старая книга — солидная монография немца Иоханна Майзенхайнера изданная еще в 1921 году. На 898 ее страницах in quarto мы обнаружим тысячу органов и способов копуляции — и не у звездных чудищ, а у земных существ, от простейших до человека. Как это часто бывает в «сайнс фикшн», в нашей книге самоуверенная бойкость идет рука об руку с невежеством: все вымыслы ученых космонавток мгновенно меркнут перед реальным многообразием генитальных форм и способов рождения потомства, реализованных эволюцией.
Если это кому-то интересно, — он может узнать, сколь громадно и разнообразно множество гоноподий — ложных половых органов, и органов истинных; как функционирует титиллятор у насекомых; какую форму принял пенис у epibronhiaта;[4] какие органы захвата, прикрепления, прилипания выработали для копуляции разные виды, какие у них существуют присоски и какие органы помогают осуществлять копуляцию змеям и другим пресмыкающимся; какие существуют механические раздражители у жабы и человека и т. п. Можно лишь поражаться щедрому разнообразию — не измышленному чьей-то фантазией, а вполне реальному — форм, в которые эволюция воплотила стремление к продолжению рода. А вот каждая минута, затраченная на чтение книг вроде повести Митчисон — это потерянное время. Собственный смысл имеет лишь реальная эрудиция специалиста. Вымышленная эрудиция в литературном произведении осмыслена лишь постольку, поскольку преследует какую-то семантическую цель. С этой точки зрения цилиндрические звери, лучистые существа с чужих звезд и прочее, чем засыпает читателя автор, — не более чем предлог для демонстрации генитальных бесед.
В реальных исторических культурах секс либо возвеличивался вплоть до освящения, либо принижался и прятался как нечто весьма греховное — на эту полярность мы уже обращали внимание. Но похоже, что, когда эти два полюса сталкиваются, положительные и отрицательные ценности как бы взаимно уничтожаются, аннигилируют. И вот уже множество средств массовой информации в США (во главе с «Плэйбоем») гордо провозгласили девиз: Sex is fun — «секс — это удовольствие». Максима эта весьма причудливо отразилась в фантастике самых молодых писателей. Писатели эти группируются под именем «новой волны» вокруг английского журнала «New Worlds» («Новые миры»). Где бы не происходило действие — на руинах цивилизации, пережившей атомную войну, или среди путешественников во времени, переносящихся для забавы в меловой период вместе с маленькими мотоциклами, — персонажи время от времени совокупляются вполне деловито и хладнокровно, что столь же деловито и хладнокровно описывается авторами.
Партнеры обычно абсолютно чужды друг другу, да и в смысле физиологическом не испытывают ничего особенного. Они скучают или торопятся, как будто спешат на кухню мыть посуду или поскорее прочитать газету. Так происходит и у Балларда, и у Олдисса, и у других писателей младшего поколения.
Если следовать традиционным критериям, — перед нами весьма откровенные, рискованные сцены: там открыто называются и гениталии, и действия, ими производимые. Но в описаниях нет ничего возбуждающего — именно из-за холодной отчужденности, рождающей ощущение экзистенциальной пустоты и скуки. У Балларда, например, участника акта одолевали мысли из области геометрии — предметом рефлексии оказывается женская грудь. Потом пара расходится так же просто, как сошлась, и каждый продолжает заниматься своим делом, на минуту прерванным ради полового акта. Похоже, что партнеры просто обмениваются мелкими услугами, равно неважными для них обоих, о которых можно сразу же забыть. А посему реакция, диктуемая традиционной моралью, просто повисает в пустоте: ничто в поведении героев не дает повода предположить, что они участвуют в оргии или предаются греху, — ведь то, что они делают, для них ненамного важнее чашки какао.
4
В книге «Фантастика и футурология» — Epistobranchiata.
(Примечание С. П.)