Страница 19 из 39
Постановка Ростовского академического театра драмы им. Горького была показана в Москве
Может быть, по молодости лет, Шолохов был слишком отважен: не чувствуя границ допустимого (или они ещё не были обозначены с очевидностью), писатель сказал в «Тихом Доне» то, о чём потом, в устоявшуюся пору, долго не говорили.
К «Тихому Дону» обращались выдающиеся мастера театра и кинематографа. Преображенская и Правов, Герасимов, Товстоногов, Быстрицкая, Абрикосов, Глебов, Борисов создавали шедевры, но, пожалуй, соприкосновению с ними сопутствовало ощущение недосказанности. К чему-то не подступались, откладывали на потом. Или не откладывали, а просто есть книги, пьесы неисчерпаемые, совершающие движение во времени.
В Ростовском академическом театре драмы им. Горького «Тихий Дон» в инсценировке Владимира Малягина поставил Геннадий Шапошников. Художник-постановщик – Виктор Герасименко, композитор – Алексей Шелыгин. Художественный руководитель постановки – Александр Пудин.
Сравнивать эту работу со сделанным ранее, сравнивать игру Романа Гайдамака (Григорий) и Екатерины Березиной (Аксинья) с их легендарными предшественниками и предшественницами было бы некорректно, да и не плодотворно.
Дело не в сравнении, а в том, замечено ли, найдено ли скрытое, ранее экраном и сценой непрочитанное.
Брат поднял руку на брата, друг поднял руку на друга – высокая трагедия, совершаемая во имя грядущей справедливости и истины, сияющей где-то вдали. Ради неё всё, ради неё...
Брат поднял руку на брата, друг поднял руку на друга – это может стать основой высокой трагедии, но истиной и справедливостью стать не может. В этом – коренной смысл спектакля ростовчан, их обращения к Шолохову через головы многочисленных комментаторов и посредников, и это – слово сегодняшнее. Сегодняшний, заново раскрытый, прочитанный пласт шолоховской прозы.
Море тянущихся к солнцу подсолнухов, уходящее в бесконечность, в глубину сцены. Образ юности, образ начала. Сопровождаемый музыкальными ударами, мерными и тревожными, он перестаёт быть собой, постепенно, но неуклонно. Уходит солнце, уходит свет, сцену окутывают сумерки давних накопившихся обид и несогласий. Темнеет, опускается небо, вот уж и до грозы недалеко – в спектакль врывается русский XX век со всей его беспощадной непредсказуемостью. Ещё музыкальный удар – уже не светится подсолнухами земля, а исходит кровью, пожарами.
Строго следуя Шолохову, театр выводит на сцену людей, которые, оказавшись в ситуации запредельной, обнаруживают душевный масштаб, высокую душевную прочность. Не они эту всесокрушающую ситуацию создали, но им её достойно перемогать.
В главных сценах спектакля ощутимо, ощутимо захватывающе напряжение жизни на краю человечески возможного, напряжение духовное, когда люди взыскуют правды, кажется, на мелкие осколки разбившейся, ищут, ошибаясь и путаясь, заросшие бурьяном дорожки друг к другу. Совести нету, Бога нету, и вещие слова деда Гришаки (сокровенная работа артиста Игоря Богодуха) тонут в гиканье, грохоте, крови, а они, люди, чудом поднявшись после очередного смертельного удара, всё равно, всё равно взыскуют и ищут.
Пьеса так выстроена, что при множестве действующих лиц в массовых сценах нет толпы, а есть сплетение голосов и судеб, рождённое двумя-тремя репликами, безошибочно оставленными каждому из персонажей. Перед нами огромное человеческое пространство, взбаламученное, вышедшее из берегов.
«Я не люблю, когда мне лезут в душу, тем более – когда в неё плюют». Вот Высоцкий вспомнился – к чему? На высоких этажах искусства, где в основе – чувство нравственное, такие переклички случаются.
Донской казак Григорий Мелехов старался, смиряя себя, согласовать свою жизнь с требованиями эпохи – только в душу не лезьте. Но эпоха полезла, и тогда донской казак Григорий Мелехов воспротивился. Роман Гайдамак ведёт свою сольную партию с достоинством и бережным проникновением. Метания Григория, его попытки примирить свою прежнюю душевную нетронутость, беззаботность с той тяжкой ответственностью, которую обрушила на него расколовшаяся жизнь, битва насмерть своих со своими – это метания и попытки мужчины. Мужика той надёжной породы, что нынче как-то всё реже встречается.
И они, эти метания и попытки, соединились, сошлись в его любви к Аксинье. «Тихий Дон» у ростовчан – это ещё и спектакль о любви. О великой любви, случившейся в годы, слишком уж нелюбвеобильные.
Аксинья Екатерины Березиной с её тихой покорностью и взрывной, безоглядной гордостью – достойная пара Григорию в ростовском спектакле. И что ещё свойственно этим созданным друг для друга, но не для смут и раздоров людям – умение понимать и прощать. Через мучительные душевные перепады и неустройства – понимать и прощать.
Просто жить – дайте. Любить женщину, детей растить – ни о чём больше не прошу. Но вырастает на пути земляк Михаил Кошевой – нет, не даст он жить и любить. Новая власть метаний не жалует, тем более таких вот – от красных к белым. Не простит Кошевой, у которого белые родных и близких сгубили, навсегда отбив у него способность понимать и прощать. С правдой Кошевого, с его горем как быть?
Убивали друг друга не только те, чьи нелюдские инстинкты освобождала разгулявшаяся эпоха. Убивали друг друга лучшие, а потом убитый являлся ночью к убийце, превращая сон из отдыха в бесконечно изматывающий кошмар. А те, кто, проснувшись утром, находил в себе силы жить и работать...
Но это уже другая эпоха, другая история.
P.S. Давно не видел спектаклей Геннадия Шапошникова. «Тихий Дон» убеждает: это режиссёр, который владеет большим стилем и умеет сценически соединить его с большой литературой. Таких режиссёров у нас нынче немного.
Теги: искусство , театр
Судьба генерала
В начале месяца отмечалось 70-летие окончания Второй мировой войны. 2 сентября 1945 года в Токийской бухте на американском линкоре «Миссури» был подписан Акт о безоговорочной капитуляции Японии. От имени СССР капитуляцию принимал генерал-лейтенант Кузьма Николаевич Деревянко. Многим его имя мало о чём скажет, между тем генерал был яркой личностью. И конечно, неслучайно ему была доверена эта миссия.
Почему же Акт о капитуляции подписывал не Маршал Советского Союза Александр Василевский, главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке, которому это вроде бы положено по чину? Ведь от лица союзников подписи ставили Верховный командующий войсками на Тихом океане американский генерал Макартур и командующие британскими, китайскими и другими войсками.
Но Генералиссимус Советского Союза Иосиф Сталин назначил именно Деревянко представителем СССР на мероприятии, хотя тот занимал лишь должность начальника штаба армии. Почему так решил Верховный главнокомандующий?
Многие исследователи отмечают, что в то время он уже начал ограничивать участие знаменитых советских полководцев в международных акциях, опасаясь появления «наполеоновских амбиций».
Впрочем, Кузьма Деревянко был на тот момент заслуженным боевым генералом, опытным военным разведчиком и дипломатом. После окончания спецотделения военной академии (ещё задолго до войны) он свободно владел английским и японским языками. В 1936–1938 годах, рискуя жизнью, участвовал в доставке советского вооружения для армии Мао Цзэдуна. Во время Советско-финской войны командовал лыжным диверсионно-разведовательным полком. В январе-марте 1941 года выполнял особое задание в Восточной Пруссии. К сожалению, в открытых источниках отсутствуют сведения о конкретных целях задания и о том, насколько успешно оно было выполнено. В годы Великой Отечественной войны, будучи начальником штаба армии, Деревянко участвовал в разработке победоносных наступательных операций на Украине, в Румынии, Венгрии и Австрии. После капитуляции Германии Кузьма Николаевич некоторое время был первым представителем СССР в Союзном Совете по Австрии. Потом его перевели на Дальний Восток.