Страница 120 из 165
В 1911 году я по долгу службы впервые столкнулся с группой экстремистов, сыгравших впоследствии важную роль в победе революции. Это были эмиссары большевистской школы на Капри, и мне было поручено держать их под наблюдением Максим Горький, настоящее имя которого — А. М. Пешков, основал на острове Капри школу по подготовке революционеров, где среди прочих преподавали Луначарский и Александра Коллонтай. Лидеры большевистской партии регулярно посылали туда молодых людей овладевать искусством политической агитации и в то же время мастерством владения револьверами и бомбами.
Тайные агенты информировали Департамент полиции о жизни и деятельности этой уникальной организации, но, конечно, мы ничего не могли сделать, так как связанные с ней люди находились за рубежом. Но когда выпускники этой школы попытались пробраться в Россию, их арестовали на границе, а моей задачей было допросить арестованных в Петербурге.
Одним из тех, кто посещал школу Горького, был рабочий по фамилии Гузаков, имевший вид идиота и преступника. Другим был добродушный парень с настоящей русской душой, который, живя в Италии, очень страдал от ностальгии. Он вполне убедился, как сказал мне, в бесполезности утопических идей, которые пытались привить ему, и в течение нескольких дней охотно снабжал меня детальной информацией о методах обучения, принятых на Капри{128}. Особенно меня заинтересовал его рассказ о сильном впечатлении, которое производила на юных революционеров необходимость в дальнейшем соблюдать суровый коммунистический образ жизни, полный самоотречения. Мой информатор{129} доверительно сообщал мне, что он особенно глубоко и болезненно ощущает контраст между этими наставлениями и комфортом, если не сказать роскошью, которой окружают себя «профессора» на Капри.
После нескольких обсуждений прокурора с полицией было решено, что против арестованных не будут приняты законные меры, если они не совершили правонарушений на российской территории. Мы, со своей стороны, прибегли к административным мерам и подвергли схваченных большевистских лидеров ссылке в Сибирь на несколько лет.
Когда вспыхнула война, я занимал пост вице-директора Департамента полиции. Вначале возникло впечатление, что с начала мобилизации вся партийная борьба, в том числе и революционная деятельность, прекратилась. В течение первых дней войны патриотический порыв во всех слоях населения был так велик, что пропаганда социалистических групп не только не вызывала отклик в массах, но и давала противоположные последствия.
Принимая во внимание всеобщий патриотический энтузиазм в России, социалисты на некоторое время прекратили свою агитацию и стали придерживаться господствующих настроений. Они, как и все, шли на демонстрациях с национальными флагами, вроде бы горя желанием защищать Россию от врага, но на самом деле ставили перед собой иные цели. Они надеялись, используя патриотический угар или под прикрытием той или иной военной службы, проникнуть на фронт и, уже будучи там, в самом центре солдатских масс, найти способ лучше, чем ранее, распространять свою пагубную и вероломную пропаганду. Действуя в воюющей армии, они стремились в то же время подстрекать к мятежу людей, работающих на транспорте, раненых в госпиталях и рабочих на фабриках.
Как показали дальнейшие события, этот расчет разрушителей России был, без сомнения, не лишен оснований. Через некоторое время революционные агитаторы вполне преуспели в подрыве морального духа армии своими лживыми лозунгами, особенно в среде молодых, недавно мобилизованных и еще не проникнутых военным духом людей. И, достигая этого, они создавали необходимые условия для обеспечения успеха революции.
Типичным примером подобных «патриотических действий» революционеров была речь, произнесенная лидером социалистов-революционеров Черновым на первом и последнем заседании Учредительного собрания. К этому времени революция уже одержала победу, и, следовательно, далее не было причин для притворства, и Чернов решил, что его долг особенно подчеркнуть свои антипатриотичные настроения во время войны, и хвастался своими усилиями по предотвращению победы российской армии.
Конечно, очень важную роль в организации антивоенной пропаганды сыграл лидер большевиков Ленин (его настоящее имя — Владимир Ульянов), который уже несколько раз вступал в конфликт с властями. В 1912 году Ленин предпочел покинуть Россию и сбежал в австрийскую Галицию, где и осел в непосредственном соседстве с Краковом. Оттуда он руководил действиями своих товарищей в России.
После того как вспыхнула война, руководители австрийской жандармерии арестовали его, но премьер-министр, граф Штурх, сразу же понял, что Ленин будет скорее полезен, чем вреден для австро-германского дела, и поэтому приказал освободить его. После этого Ленин вступил в переговоры с немецким правительством при посредничестве еврея по фамилии Гельфанд. За щедрое денежное вознаграждение Ленин взялся подстрекать к беспорядкам и стачкам и, главное, любым способом предотвратить успех российской армии.
Общие указания Ленина были сразу же опубликованы подпольной прессой в России, и с этого времени социалисты объединились, сосредоточив свои усилия на том, чтобы сделать невозможной для России победу в войне. Теперь война трактовалась как империалистическая авантюра, и лозунгом дня стала борьба социалистов всех наций за как можно более скорое ее окончание и подготовку мировой революции, которая должна была последовать за ней. Эти принципы позднее были официально подтверждены в соответствующей форме на известной Циммервальдской конференции{130}.
Вскоре после начала войны состоялась тайная встреча лидеров всех российских социалистических организаций, главной задачей которой было разработать согласованный план революционной кампании. Департаменту полиции стало известно о ее подготовке, и все лица, которые, как мы знали, должны принять в ней участие, были взяты под усиленное наблюдение. Несмотря на все усилия, нам не удалось узнать дату и место предполагаемого собрания.
Однажды рано утром генерал П. К. Попов, начальник Оборонного отдела, пришел ко мне совершенно подавленный и сокрушенно сообщил, что его агенты потеряли из виду людей, за которыми следили, так как последние ушли из своих квартир очень рано утром, до прибытия полиции. Из этого факта Попов сделал логичный вывод, что конференция должна состояться в этот день, но мы не знали где.
Через час я получил сообщение от начальника Московского охранного отделения, что один из его осведомителей получил накануне вечером приглашение на означенное собрание. Я немедленно позвонил генералу Попову, передав сообщение, которое только что получил из Москвы. Он сразу же нарядил патруль, поспешил к названному месту, арестовал всех находящихся там и изъял документы и протоколы.
Простой рабочий предоставил свой дом в распоряжение заговорщиков. Когда внезапно появился генерал Попов со своими людьми, он очень спокойно объяснил, что присутствующие собрались, чтобы отметить день его рождения. Естественно, генерал Попов не дал себя одурачить. Дело было передано в судебные инстанции, и все арестованные были высланы в Сибирь, где и находились, пока с триумфом не вернулись после революции.
Последующая деятельность подрывных агитаторов неразрывно связана с личностью депутата Думы Гучкова. Интриги и происки этого человека сильнее, чем что-либо другое, способствовали успеху революции, и поэтому не только у меня, но и у всех патриотов, любящих Российскую империю, его имя всегда будет вызывать отвращение.
В годы войны мои агенты наблюдали за Гучковым, и на основании рапортов, которые они мне посылали, я все более убеждался, что он является авантюристом, карьеристом и предателем. Дополнительная информация, которую я впоследствии получил от эмигрантов за границей, только подтвердила и усилила мое первое впечатление. Целью, к которой он стремился всеми возможными способами, было не процветание России, как можно было бы предположить, а всегда только его собственная выгода. Когда в 1900 году он принял участие в Бурской войне{131} в Южной Африке, это было не чем иным, как попыткой разрекламировать себя в прессе; все, чего он хотел, день за днем, дома и за границей, это чтобы газеты писали о нем.