На острие луча

Я был на грани сумасшествия, когда хлопнула дверь и вернулся Квинт.

— Тащи меня, скорей, скорей! — закричал я.

— Куда тащить?

— Оторви меня от ядроскопа, от окуляра, скорей!

Квинт понял, что я не шучу. Он обхватил мою грудь руками и, натужно засопев, стал тащить, но, как и следовало ожидать, ничего не получилось.

— Ты не упирайся, Фил!

И действительно, я, зная, что нужно оторваться, все отлично понимая, отчаянно ему сопротивлялся.

— Голову оторви! — заорал я не своим голосом.

— Не могу, Фил. Голову не могу. Как хочешь.

— Да не от туловища, от окуляра оторви.

Поскольку лоб мой был плотно прижат к фланцу окуляра, Квинт не мог завести под него ладонь и поэтому стал тянуть за уши. Боль, должно быть, была нестерпимой, только я ее не чувствовал: чертов глаз уже стал двигаться и приблизился ко мне.

— Больше не могу, Фил. Иначе оторву совсем.

Квинт, конечно, понимал, что положение трагическое. Он чуть не плакал.

— Зови на помощь соседей. Бегом!

«Если соседей нет, тебе конец!» — сказал глаз и захохотал.

«Начинаю сходить с ума», — подумал я и еще крепче прижался к окуляру. Теперь я смотрел прямо в глаз не мигая. Он же холодно подмигнул, приблизился вплотную и наполовину «вошел в меня». Очевидно, началась агония. Глаза я больше не видел, он уже весь сидел во мне и прямыми ресницами разворачивал внутренности. В последних проблесках сознания я услышал отрывки фраз. Это вернулся Квинт, с соседями.

— Не то… Ради Рабсуна… Полотенце… Паралич…

Глаз во мне подмигнул и я уже собрался уйти в небытие, как сознание и причем довольно быстро вернулось ко мне.

Квинт с одной стороны и соседи с другой держали концы полотенца, середина которого опоясывала мою голову. Они, как пилу, вогнали его между лбом и фланцем и, упираясь о космоскоп, с трудом оттянули голову. Даже сейчас удерживали ее, не ослабляя усилий. Я еще бессознательно тянулся к окуляру, но сознание мое с каждой минутой прояснялось. Глаз больше не притягивал. Мускулы после небывалого, неконтролируемого мозгом напряжения, блаженно отдыхали. Теплая живительная волна прошла по телу.

— Странная история, — сказал я и обратился к соседям: — Извините за беспокойство. Неприятность вышла, а все глаз проклятый. Не знаю, как вас отблагодарить. Право, если бы не вы, я затрудняюсь сказать… Искренне благодарю.

— Ну что вы, — смущенно, заматывая полотенце и протягивая его Квинту, сказал дядя Коша, — мы просто выполнили свой долг. Припадки всякие бывают и со всяким могут случиться.

Соседи держались настороженно, изредка бросая косые взгляды на невиданную машину — космоскоп. В тете Шаше боролись страх и любопытство. Пришлось объяснить:

— Собственно, это был не припадок. Я пока и сам точно не знаю, что. Вероятнее всего, рубиновый зрачок парализовал центр высшей нервной деятельности.

— Зрачок? — упавшим голосом спросил дядя Коша. — Вам бы полечиться, голубчик.

— Рубиновый? — недоверчиво выдохнула тетя Шаша. — Таких не бывает.

— Раз зрачок, значит, рубиновый. Все бывает, — выпалил Квинт, хотя он и понятия не имел, о чем я веду речь. — Фил знает, что говорит.

— Помолчи, Квинт. Я пока не знаю толком, в чем дело, я констатирую факт. Зрачок, конечно, не мой.

Соседка незаметно дернула за рукав дядю Кошу.

— Присаживайтесь, будьте гостями. Я постараюсь объяснить.

— Нет, нет, спасибо. Мы спешим, мы отлучились на минутку по вызову вашего э… квартиранта. В следующий раз.

После ухода соседей Квинт, естественно, спросил, почему я прилип к космоскопу.

— Загляни-ка лучше в него сам.

Квинт приник к окуляру и секунд через пять таинственно сообщил:

— Знаешь, там незнакомый дядька со стеклянным, подкрашенным глазом подсматривает. Как он пробрался туда? И чем он дышит? Да я его… Эй, одноглазый!

— Оставь, Квинт. Там никого нет. Мы столкнулись с новым непонятным явлением.

Я хотел определить расстояние до глаза и не смог. Абсолютная его неподвижность и незнакомые линии в спектре не позволяли произвести расчет. А раз космоскоп дает невероятное увеличение, значит глаз находится на невообразимо громадном расстоянии от Земли, которое невозможно ни представить, ни измерить. Это открытие меня огорошило. Дикие мысли закопошились в голове, но я не стал разбираться в них, и без того забот много.

Столько времени убили на космоскоп и ничего нового!

— А одноглазый? — сказал Квинт.

— Что одноглазый. Он нам не поможет. Но паниковать не будем. На той планете мы побываем сами. Может, и Бейгер там окажется. Продолжай получать ядронит, а я сажусь за расчеты.

Квинт мигом завял свое рабочее место.

Дни мелькали, как телеграфные столбы перед окнами мчавшегося поезда. Наконец все вычисления произведены. Я рассматриваю результаты и чувствую горькое разочарование. Луч может нести на себе строго ограниченную массу. Другими словами, роль «зайчика» может исполнить тело массой восемьдесят килограммов и два грамма. Меньше можно, а вот больше — ни на грамм. Я весил 70 килограммов , Квинт на пять меньше. Отправиться вместе невозможно, это исключено: расчеты трижды проверены. Отправить Квинта одного — не справится, погибнет. Отправиться самому — но и на земле оставлять его опасно: обязательно что-нибудь натворит и неизвестно, где кончит дни свои. К жизни он пока не приспособлен. Не искать же опекуна.

Мы зашли в тупик.

Но уныние — опасная штука и я вспомнил старый мой лозунг «Нет безвыходных положений!». И выход нашелся.

Это была дерзкая идея. Я решил уменьшить свой вес в пять раз. Для этого нужно все биологические процессы, протекающие в моем организме, повернуть вспять. Тогда мое развитие пойдет на убыль, в обратном направлении и, таким образом, я возвращусь к детскому возрасту. Став мальчиком лет четырех, а следовательно и весом килограммов пятнадцать, я остановлю процесс. Квинту придется похудеть килограммов на пять (ограничит себя в приеме пищи, и будет порядок).

Конечно, это не к спеху, это можно сделать перед самым стартом. Но чтобы быть уверенным в успехе, я решил проделать опыт сейчас.

Квинт пробовал меня отговорить — не вышло.

Как ни хорошо я разбираюсь в биологии, все же пришлось изрядно попотеть, учитывая тысячи мелочей. А в общем вопрос сводился к одному: уменьшить количество живых клеток, каждая из которых — сложнейший природный механизм. Во всех живых телах постоянно идет обмен веществ. Старые клетки распадаются и погибают. Их место занимают новые, вновь ассимилированные и, таким образом, происходит постоянное обновление организма. Я сделал так, чтобы новые клетки не нарождались, а поскольку старые погибают, значит общее их количество уменьшится.

Когда формула состава пилюль была получена, я чуть не совершил оплошность. Мы совсем не учли, что назад пошло бы не только физическое развитие, но и умственное. Став четырехлетним мальчиком, я потерял бы все свои знания и мыслил бы как ребенок этого возраста.

Я снова сел за работу и довольно скоро сумел получить нужные пилюли. Теперь на мозг с его ячейками памяти и нейронами обратный биологический процесс не распространялся, лишь вследствие уменьшения черепной коробки он станет более уплотненным.

Готовую пилюлю, едва остывшую после реакции, я, не задумываясь, немедленно отправил в рот, а заодно принял стимулятор, ускоряющий процесс в тысячу раз.

Через сутки я уже был краснощеким, пышущим здоровьем юношей, на вторые сутки обратил внимание, что Квинт стал значительно выше. Значит я начал расти вниз. И, странно, хотелось прыгать, скакать и вообще резвиться. Сидя на кровати утром на третьи сутки, я уже не доставал ногами пола и с удовольствием ими болтал. Соскочив, я по привычке схватил брюки. Примерил. На ладонь выше головы. Черной пастью смотрел на меня огромный ботинок. Майка болталась как балахон, о трусах и говорить нечего. Пошел умываться, да кран высоко, не достанешь. Тогда я разбудил Квинта и не узнал своего голоса — пискля-я-вый.